Андрей Егорович, еще только отправляя свое грозное послание, где-то уже интуитивно чувствовал, что ступает на тропу войны с жестоким и наглым противником. Так и случилось. Он не ошибся, ибо спустя некоторое время получил краткую и жуткую угрозу, не лишенную, однако, юмора и сарказма.
«Ваше превосходительство!
Господин капитан!
Дорогой мент!
В первых строках своего письма спешу сообщить, что Вы оскорбили меня. Мне не понравился Ваш тон, стиль и упреки. Я до глубины души обижен, возмущен и хочу отомстить. Тем не менее, хотел бы знать, что подтолкнуло Вас под прицел моего пистолета? Глупость или смелость? Впрочем, мне все равно, кого убивать. И дурак и умник одинаково лишние в текущей скорбной действительности. Хотя, признаюсь, мне больше импонируют достойные противники.
Короче, считаю своим кровным делом поставить в известность, что застрелю тебя, козел вонючий, днем, с третьего выстрела в спину, под левую лопатку. Защищайся, если сможешь.
Я не против публикации этого уведомления. Сам понимаешь, реклама— дело прибыльное.
С глубочайшим почтением, Ваш
покорный слуга, убийца по заказу
Все это было написано ровным, красивым почерком без единой ошибки, на белом стандартном листке бумаги. Васькин еще и еще раз перечитывал полученное письмо, проваливаясь в общем-то не свойственное ему замешательство. Из хаоса чувств выделялась только одна бессвязная мысль: «Вот так влип…»
Беззвучно шевелил губами, повторяя про себя одни и те же слова. Больше всего пугал конверт с точным адресом места назначения. Жирный, расплывшийся штемпель указывал на 302-е московское городское отделение связи, откуда и прибыло это роковое послание.
— Как он узнал твой адрес? — не своим голосом спросила жена, заглядывая через плечо.
— Черт его знает, наверное, в редакции дали. Он же их автор, герой дня, человек года.
— Что же теперь будет?
— Да что-что, кино будет. Американский боевик, выстрелы, лужа крови, плачущая вдова, пышные похороны, траурные речи. Потом поминки и очень уважительные и длинные тосты. Главное, чтобы ты не подкачала. Платочек держи все время у глаз и не забывай повторять, какой я был в жизни любящий и терпеливый. А теперь отстань, пожалуйста, я хочу побыть один.
— Ты и так всегда один со своими глупыми шуточками, а мне теперь что делать? Ты всегда только о себе думаешь! — заголосила жена и выбежала в кухню, хлопнув дверью.
Андрей стиснул зубы, закрыл глаза, откинул голову на спинку кресла. Задумался. В растревоженном сознании пробежала вся его жизнь, представ ничтожно краткой и незначительной. Детский сад, средняя школа № 9, армия, Афганистан, училище МВС, служба в органах.
«Что я успел в свои тридцать пять? Жениться, получить квартиру, дослужиться до капитана. Ну а дальше? До половины земного срока не дотянул, вроде и не жил. Неужели все, неужели финиш? Ведь убьет, как пить дать убьет» — сверлили скорбные мысли.
Васькину вдруг стало удивительно жалко самого себя. Он представил в гробу свое простреленное тело, не потерявшее интереса к утехам жизни, и съежился.
Нелепые сравнения не покидали всю бессонную ночь. Сперва не мог заснуть сам, затем будила жена, которая вздрагивала, ворочалась и плакала до самого утра.
На следующий день капитан УВД доложил рапортом о полученной депеше начальнику своего отдела, а тот, не мешкая, передал все это в управление уголовного розыска.
Оперативники и эксперты долго мусолили конверт и письмо, советовались между собой, беседовали с заявителем.
— Ты не волнуйся, — успокаивал его начальник Липин, — мы тебя охранять будем, пост у дома выставим.
— На всю жизнь, что ли? — попытался улыбнуться Васькин. — Это ни к чему. Он будет ждать подходящего момента и ровно столько, сколько ему захочется.
— А мы будем ждать его.
— Да не надо. Я уже бывал под пулями и днем и ночью, даже убивать доводилось, воевал все-таки.
— Знаю-знаю, в Афгане ты достойно сражался, медаль «За отвагу» получил. Молодец.
— Куда больше, еще героем назовите.
— Не заводись, Андрей, и не обижайся, это наше общее дело. Или нет?
— Да все правильно, Сергей Иванович, к чему уговоры. Я принимаю его вызов. И не от избытка смелости, просто деваться-то некуда.
Прошло три месяца. Жизнь у Васькина потекла по особым законам. Уже не мешал табельный пистолет под мышкой, не тянули спину ремни, привычен стал и страх, превратившись в длинное, тягостное ожидание. Он уже смотрел на свое существование свысока и как-то сбоку. Ему даже казалось, что это уже где-то было. Увлекся Библией. Читал, перечитывал, восхищаясь ее глубиной и мудростью. Цитировал Соломона, Екклесиаста, Иова, поражая жену и знакомых знанием древней христианской философии.
— Нет, вы только послушайте: «Все произошло из праха, и все возвратится в прах», или вот это: «И возненавидел я жизнь, потому что противны мне стали дела, которые делаются под солнцем».
Растворяясь в пророческих истинах, расслаблялся, смеряя свою жизнь с вечностью. Капитан внутренней службы уже не боялся смерти. Убеждение в личном противостоянии злу пополняло силы, рождало уверенность в правоте и нужности затеянного поединка.
Первая пуля просвистела у его головы в субботу, в девять часов утра, когда он, не спеша, позевывая, шагал в гастроном за продуктами. Сбила мохнатую кроличью шапку, слегка задев волосы, и врезалась в кирпичную стену жилой девятиэтажки.
«Ни фека себе сходил за хлебом» — неожиданно вспомнился ему анекдот, в котором такую фразу произнесла голова, выкатившаяся из-под колеса трамвая.
Капитан молниеносно вычислил траекторию выстрела и рванул через дорогу к строящемуся офису. Задыхаясь от нервного шока, выбежал по ступенькам на второй этаж и как ищейка стал рыскать по будущим подсобкам и кабинетам. В одной узкой комнате не выдержал и нажал на курок, целясь в кучу мусора затемненного угла. Пришел в себя, когда выпустил всю обойму.
Впоследствии самым интересным оказалось то, что именно из окна этого помещения и был произведен одиночный выстрел. После тщательного обыска здесь нашли гильзу от мелкокалиберного патрона. Кто-то очень умело и прицельно стрелял из пистолета Марголина. Но это все, что удалось определить экспертам.
— Покушался, как минимум, перворазрядник, — резюмировал Липин, — с тридцати метров в самый центр шапки. Мог убить, но только попугал. Редкостный экземпляр, играет в кошки-мышки, как циркач. Одно непонятно, почему пользуется мелкашкой? И почему не выбросил оружие? Это на профессионала не похоже. Ну ладно, посмотрим, посмотрим. Теперь, по идее, должен дать о себе весточку. Жди письма, Егорыч.
— Или вторую пулю, — вздохнул Андрей и нервно засмеялся.
Полковник почти не ошибся. Ровно через неделю, поздним вечером, «охотник» позвонил своей жертве.
— Алло, это Васькин?
— Я.
— Жить хочешь?
— Хочу.
— Тогда не натягивай шапку на глаза, а то, чего доброго, вторая пуля станет последней. Мне это неинтересно, да и тебе ни к чему.
— Ты мразь и подонок! Из-за угла стреляют только трусы!
— Нет, так стреляют наемные убийцы.
— Ты меня убьешь, но рано или поздно захлебнешься чужой кровью!
— Это вряд ли, до скорой встречи, герой.
Связь оборвалась через двадцать секунд. Удалось выяснить лишь то, что снайпер звонил из Москвы и записать на пленку этот короткий, лихой диалог.
Однако Липин заметно оживился. Десятки раз прокручивал запись, вслушиваясь в голос таинственного преступника.
— Все-таки псих и шизофреник, — размышлял он, — говорит быстро, буквы глотает. И голос дрожит. Блефует, боится не меньше того, кого пугает.
В информационный центр МВД опять полетели запросы о некоем «спортсмене», как условно назвали охотника за капитаном УВД. Медленно и упорно собиралось все, имеющее отношение к одинокому маньяку. Досье заметно распухло, вмещая множество сведений о кражах мелкокалиберного оружия за последних два года и широкий круг подозреваемых лиц, имеющих стрелковые достижения.