Дело идет о ряде имевших место в пределах одного большого домоуправления хулиганских действий нескольких лиц, и притом таких действий, о которых не только заявители — потерпевшие, но и целая группа других лиц, живущих в этом же доме, уже при самом начале возбуждения дела, определенно заявила, что эти действия «выходят за пределы простой уголовщины и принимают социально-опасный характер». Заявителями указывалось, что факты, имевшие место в данном случае, имеют характер действий, направленных к возбуждению национальной или религиозной вражды или розни и что эти факты принимают угрожающий характер, так как они сопровождались призывами к насилию «под лозунгом антисемитизма».

Процесс исследования подобного рода дел, естественно, требует значительно большего внимания, чем дела о хулиганстве. Центр тяжести исследования этих дел лежит не в выяснении только несложной фактической обстановки часто безмотивных озорнических действий, как это бывает в хулиганских делах, а в раскрытии существа и специфических особенностей, какими характеризуются преступления, совершенные на почве национальной или классовой вражды.

И, следовательно, помимо тщательного установления обстоятельств, которые предшествовали и сопутствовали этим хулиганским действиям, по этим делам требуется исследование корней и источников, которые питают в данном случае националистические или антисемитские настроения, а в связи с этим и тщательного выяснения социального состава участников преступления, — их классовой принадлежности.

Такой политический подход уже при первом приступе к расследованию требуется самой природой подобного рода преступных действий, которые предусматриваются специальной статьей, стоящей в разделе особо-опасных для государства преступлений (59⁷ ст. УК).

Такие хулиганские деяния, которые вышли за пределы простых озорнических действий и выразились в явно контрреволюционных выступлениях хотя бы и неорганизованной группы классовых врагов, и которые сопровождались угрозами, призывами к избиению и насилиями; которые, наконец, учинены лицами, враждебно настроенными не только против представителей какой-либо национальности, но и вообще против охраняемого социалистическим государством правопорядка, — такие деяния не могут рассматриваться, как хулиганство.

Преступления подобного рода имеют главные корни не в простой обывательщине и не «бескультурья» и невежестве малосознательных граждан. Всякому ясно, что корни их лежат в глубоких тайниках быта и психологии того враждебного пролетариату класса, который, доживая свои дни в пределах советского государства, не складывает однако оружия и время от времени, пользуясь всяким случаем, готов пустить в ход испытанное им при царизме средство — антисемитизм, чтобы внести национальную или религиозную рознь в массы, в надежде ослабить этим растущую мощь и единство пролетариата, как класса.

Это прежде всего и надо иметь ввиду при исследовании дел указанного рода. Борьбу с антисемитизмом, — говорил еще в первые годы революции В. И. Ленин, — всегда нужно «ставить на классовую основу».

Целый ряд ошибок в деле, анализ которого дается в настоящем очерке, — и произошли только потому, что участвовавшие в процессе исследования этого дела лица проглядели классовую основу дела и усмотрели в нем лишь маловажное бытовое дело, возникшее на почве жилищных условий, — обычную очередную склоку, окончившуюся пьяной дракой и хулиганским выступлением.

В результате, как мы увидим далее, — если бы только невмешательство прокуратуры и общественных элементов, которые взяли под обстрел это дело, — оно, вероятно, было бы прекращено и бесследно было бы погребено в архивах суда, или, в лучшем случае, затянувшись на долгие месяцы в процессе передачи его по инстанциям и обращения к «доследованиям», выдохлось, потеряло бы всякий общественный интерес и могло бы кончиться сравнительно благополучно для обвиняемых.

События, послужившие предметом исследования настоящего дела, произошли в 1928 году в Москве, в одном из больших домов Баумановского района, населенном на 80 % иностранцами, — бывшими военнопленными австрийцами и венгерцами, оставшимися в СССР после войны, и частью евреями. Большинство жильцов дома — трудящиеся, служащие и рабочие, среди которых значительная часть состоят членами ВКП(б).

В 1922 году в этот дом вселился студент — техник Алексей Филатов, сын зажиточного крестьянина Рязанской губ., который через некоторое время выписал себе из деревни отца Степана Даниловича Филатова и братьев — Александра и Виктора.

По водворении у себя отца и братьев, Алексей Филатов стал настойчиво предъявлять домоуправлению требования о предоставлении его семье площади, вызывающе держал себя с членами правления, ругался, говорил, что «мадьяры (т. е. венгерцы) и жиды» захватили дом, что «проклятые жиды собрались в правлении и хотят русских задушить» и т. п.

В 1928 году Филатов-отец, служивший уже в это время десятником в Митинской строительной конторе, его сыновья Алексей, Александр и младший Виктор, которому уже исполнилось 16 лет, настолько обжились в доме, что, войдя в состав жилтоварищества, составили вместе с другими привлеченными ими на свою сторону жильцами — небольшую группу, которая стала открыто проявлять, на почве национальной ненависти, вражду к населяющим дом иностранцам и евреям, производила дебоши и хулиганила.

К семье Филатовых примкнули их единомышленники: Егор Сергеевич Лебедев, служивший столяром в той же артели, где и Филатов-отец, Антон Иванович Кочефанов, кондуктор трамвайного парка, и братья Плетневы Михаил и Сергей Дмитриевичи, из которых первый служил дворником на гос. макаронной фабрике, а второй рабочим на мыловаренном заводе.

Первое дело о Филатове и их сообщниках возникло весной 1928 г. 15-го апреля на пасхе в 32-отделение милиции явился гр. Париль, проживающий в одном доме с Филатовыми, по профессии шофер, член ВКП(б), и заявил, что около 5 часов дня на него и двух других его товарищей напали на дворе их дома Александр Филатов, Сергей Плетнев и Титов и избили их, причем Филатов ударил его железом по голове, крича своим товарищам: «бей коммунистов, жидов и иностранцев!». Заявитель просил возбудить преследование и привлечь виновных к уголовной ответственности.

При производстве расследования по этому делу допросом потерпевших и свидетелей было установлено, что в указанный день Филатов, Плетнев и Титов, выпившие, ворвавшись в коридор дома, где находилась гр-ка Одынь, заявили: «мы сегодня будем бить жидов и иностранцев», после чего вышли на двор, где встретились с тт. Париль, Фланком и Розенфельдом. При этом Плетнев стал приставать к Фланку, предлагая ему христосоваться с ним, а когда последний отказался, ударил его по лицу, свалил с ног и начал бить, а в это время Александр Филатов подбежал к Парилю и с криком: «бей жидов и мядьяров!» набросился на него и ударил его по голове железным прутом, причинив Парилю ранение головы. В это же время за Филатовым набросился на Париля Титов, ударивший его по голове и оцарапавший Розенфельду лицо. Когда потерпевшему удалось убежать, хулиганы напали на выбежавшего в это время из дома надзирателя МУУР Лейтаву, бывшего без форменной одежды, а когда Лейтава вырвался от них, кричали вслед ему: «бей жидов и коммунистов; раньше был Николай, а сейчас Рыков; мы все равно всех жидов и иностранцев перекокошим». Все это происходило на дворе большого дома, на глазах трудящегося населения, которое наблюдало из окон происходившую перед ними картину.

Вместе с тем, в первые же дни после начатия производства расследования по этому делу, — в 32-е отдел. милиции поступило через Моск. губ. прокурора поданная 18 апреля жалоба за подписью семи жильцов указанного дома (в том числе были члены партии), которые заявили, что хулиганские действия, имевшие место 15 апреля, принимают социально-опасный характер, и заявители просят принять меры к ограждению их от хулиганов, что эти же хулиганы распространяют даже слух, что скоро они будут бить всех живущих в доме евреев, венгерцев и коммунистов и для этого назначили день первое мая.