На основании изложенных данных указанные выше лица были допрошены при производстве дознания в качестве подозреваемых, и в качестве меры пресечения в отношении их 25 октября было избрано содержание под стражей, а 5 ноября дело было передано милицией для производства следствия народному следователю 1 уч. Баумановского района.

С этого момента расследование дела по существу пошло по линии наименьшего сопротивления. Вместо того, чтобы разработать сырые материалы дознания, выяснить и проверить наиболее важные или сомнительные факты, относящиеся к этому делу, следователь ограничился краткими допросами некоторых новых свидетелей и передопросом допрошенных ранее — показания которых зафиксировал в 5—10 строках, причем содержание и внешнее оформление показаний этих свидетелей показывает, что у производившего следствие уже сложилось заранее убеждение, что исследуемые факты не имеют большого общественного значения и что все действия обвиняемых могут быть легко квалифицированы лишь как хулиганство.

Неизвестно, под какое влияние попали свидетели в этой стадии расследования и что случилось в недрах домоуправления дома № 37 за это время, но только все свидетели на допросе у следователя «повернули фронт» и дали показания, благоприятствующие обвиняемым.

Показание передопрошенной свидетельницы С. записано буквально в следующем нелепом непонятном изложении: «в старых показаниях было написано излишнее и кроме того, что я показала сейчас, я ничего не знаю, а посему прошу первые показания точно не считать». И только.

Свидетель Париль, который дал при дознании подробное показание относительно тяжелых условий, которые создались в их доме в связи с антисемитскими выпадами обвиняемых, у следователя дал несоответствующее роли свидетеля в процессе голословное объяснение преступных фактов: «если что и было, так объясняется невежеством и темнотой».

Показание свидетеля К. сводится к тому же: «если и были случаи на пасхе, то единичные, если и были какие оскорбления, то обоюдные».

Свидетель С. удостоверяет: «с Виктором Филатовым я учился вместе в школе и он был выдержанным».

Свидетельница А. вызывалась следователем затем, чтобы показать не то, что она видела и знает, а то, чего она не видала (?): «я не видала, чтобы Филатовы и др. обвиняемые хулиганили».

Показание свидетеля И. записано в трех словах, как будто переданных по телеграфу: «Показываю, что у нас Филатовы и др. не хулиганят, и пьяные бывают редко».

Наконец, следователь вызвал свидетеля Ф., который в числе 7 жильцов, подавших заявление на имя губпрокурора 18 апреля, просил принятия решительных мер против хулиганов, действия которых «выходят за предел простой уголовщины и принимают социально-опасный характер». При этом следователь допустил, что этот свидетель, очевидно хорошо осведомленный о событиях, вместо дачи показания с предупреждением об ответственности за отказ от дачи показаний, ограничился странной репликой: «я прошу вперед меня выслушать Париля, Ш. и X., чтобы они при мне говорили. Сейчас же я не могу ничего сказать, после этого скажу, что знаю». В дальнейшем, однако, никакого другого показания от этого свидетеля тоже не отобрано.

Ясно, что при таком подходе следователя к исследованию им общественно-опасного деяния, о котором забили тревогу не только потерпевшие по этому делу, но и представители советской общественности; при таких странных методах допроса свидетелей, при полном отсутствии желания выяснить этими допросами действительную обстановку преступлений, которые квалифицировались по различным статьям трех разделов Уг. код., — следственная проверка материалов дознания ничего не могла дать и не дала. Наоборот, доказательственные факты по делу, как будто, «смылись» при следственной проверке, и весь материал расследования, произведенного милицией, после этого целиком оказался как-будто под сомнением, в смысле его достоверности.

7 декабря все привлеченные при дознании лица следователем были освобождены из-под стражи под подписку о невыезде. И хотя далее следователь постановлением от 29 декабря привлек всех указанных выше лиц в качестве обвиняемых по 59⁷, 2 ч. 74 и 1 ч. 142 ст. Уг. код., но уже 15 января он составил постановление о прекращении уголовного преследования в отношении всех обвиняемых по 59⁷ и 1 ч. 142 ст. УК, составив обвинительное заключение лишь в отношении Виктора Филатова, Кочефанова и братьев Плетневых по обвинению их только в хулиганстве, — по 2 ч. 74 ст. Уг. код.

УКО Моск. губсуда согласилось с постановлением следователя о прекращении дела по признакам 59⁷ и 142 ст. УК, а нарсуд принял к производству дело о хулиганстве и уже назначил дело к слушанию на 25 февраля.

Между тем в дело вновь вынуждена была вмешаться прокуратура, не согласившаяся с таким направлением дела, после чего Угол. касс. коллегия Верхсуда РСФСР, рассмотрев это дело в порядке надзора, определила:

Учитывая сложность дела и неосновательное прекращение дела в отношении Филатова Степана и Лебедева Сергея — отменить определение Моск. губ. суда о прекращении в отношении их дела, и дело передать на рассмотрение Моск. губ. суда со стадии предания суду. (При этом частным определением УКК Верхсуда указала суду на необходимость срочного рассмотрения этого дела и приобщения к нему ранее рассмотренного указанного выше дела по обв. Филатова Александра и др.).

Во исполнение изложенного определения УКК, Моск. губсуд 28 февраля направил дело вновь следователю 1 уч. Баумановского района для составления обвинительного заключения и предания суду всех указанных выше 6 обвиняемых по 59⁷ и 1 ч. 142 ст. Уг. код.

13 марта следователем было составлено новое обвинительное заключение, а 25 марта состоялось определение Моск. губсуда о предании обвиняемых суду.

Судебное заседание Моск. губсуда по этому делу состоялось 7—10 мая 1929 г. Однако, так как в процессе судоговорения по этому делу раскрылись новые обстоятельства, которые не были выяснены при производстве предварительного следствия и которые суд признал существенно важными для разрешения дела, — то судом в заседании 10 мая было постановлено — дело отложить, возвратив его к доследованию.

При этом суд мотивировал необходимость обращения дела к доследованию целым рядом соображений, вытекающих из оценки недостаточной полноты предварительного следствия, и между прочим указал на следующий дефект расследования.

«Антисемитские выходки, инкриминируемые обвиняемым, должны были, несомненно, иметь определенную целевую установку, а эта установка совершенно не выявлена. Это могло бы быть произведено хотя бы путем частичной проверки правильности действий жилтоварищества в распределении жилплощади между группами русских и иностранцев, в расследовании случаев спекуляции комнатами»…

На это определение суда поступил частный протест прокурора, который признавая неосновательным возвращение дела к доследованию для выяснения возможных злоупотреблений домоуправления, указывал, что «даже установление наличия отдельных злоупотреблений тех или других лиц не может освободить от уголовной ответственности обвиняемых, в случае установления с их стороны антисемитских выходок судом, рассматривающим дело».

По этому протесту УКО Моск. губ. суда отменило определение суда от 10 мая и передало дело для рассмотрения по существу в другом составе суда.

Только в судебном заседании 18–21 июня 1929 года это дело, наконец, разрешено судом по существу.

Моск. губ. суд в приговоре по этому делу признал доказанным, что обвиняемые Филатовы Степан Данилович и Виктор Степанович, Кочефанов, Лебедев и Плетневы совершили деяния, выразившиеся в том, что они занимались агитацией, направленной к возбуждению национальной вражды, учиняли дебоши и драки с криками: «бей жидов и коммунистов», а равно составляли подложные документы в партийные органы на коммунистов — иностранцев[5], что деяние это является общественно-опасным и подходит под признаки 1 ч. 59⁷ и 2 ч. 74 ст. УК, и что совершение деяния, предусмотр. 1 ч. 142 ст. (причинение тяжкого повреждения Соболеву), представляется в отношении этих обвиняемых недоказанным, — и приговорил: Филатовых Степана и Виктора к лишению свободы на один год и 6 мес. каждого с зачетом предварительного заключения и с сокращением Виктору Филатову срока лишения свободы на одну треть, т. е. до одного года; Кочефанова и Плетневых к принудительным работам сроком на 1 год каждого, а Лебедева к принудительным работам сроком на 8 месяцев.