В полдень Фиф принесла нам бутерброды.

— Где вы собираетесь провести сезон дождей, Дар-си? — спросила Фиф.

— Здесь, в Ялогинде, — ответил он. — Больше мне некуда ехать. Большие города меня не интересуют. Здесь мне удобно, я живу, как хочется, беседую с друзьями. В марте, когда кончатся дожди, я снова буду охотиться на крокодилов. К тому времени деньги у меня тоже кончатся, и я задолжаю много фунтов моему другу, который держит пивную. Он мне верит: знает, что я непременно верну.

— А как быть нам? — полюбопытствовала Фиф.

— Вы должны уехать с берегов залива, пока дожди не затопили дорог. Вам здесь не понравится, если вы не сможете уехать. Это не место для женщины, муж которой все дни проводит в пивной. А когда дожди, делать больше нечего. Поезжайте в Кэрнс и поработайте там, а потом можете вернуться и снова заняться охотой на крокодилов.

— Хорошая мысль, — сказал я. — Мы, наверно, так и сделаем. Мы можем взять с собой крокодильи шкуры и тотчас выслать вам деньги. Так это будет гораздо быстрее. Ваш последний чек прислали только через месяц.

— Вы можете взять шкуры с собой в Кэрнс при одном условии, — сказал Дарси. — Пообещайте, что оставите себе половину денег, которые выручите за шкуры. В противном случае вы берете половину шкур.

— Оставьте это, Дарси. Это вы добыли большую часть шкур. Мы возьмем только треть.

— Нет, половину. Вы двое и ваша машина заработали больше половины. Пожалуйста, не давайте деньгам портить воспоминания о приятной поездке.

— Вы и в самом деле хотите, чтобы мы приехали обратно после сезона дождей? — спросила Фиф.

— Я был бы рад вашему обществу. Но не следует строить планов на такое далекое будущее. Если встретимся, обговорим все. — Он обернулся ко мне. — Самостоятельный опыт вам даст больше, чем мои объяснения. Вы не настолько терпеливы, чтобы стать по-настоящему хорошим охотником на крокодилов. Но таковы почти все. Охотник на крокодилов ни на что другое не годится, а у вас есть женщина, за которой надо присматривать, и появятся дети, которых надо будет кормить. Вы будете добывать крокодилов не хуже любого другого охотника, пока вам не надоест это и не захочется другого образа жизни.

— Нам лучше уехать завтра? — спросил я.

— Да.

В тот же день мы повезли Дарси и Прушковица в гараж, где стоял «блиц». Дарси снова праздновал удачу, а Прушковиц снова присматривал за своим грузовиком. Мы с Фиф рано легли спать и утром, когда Дарси еще спал, поехали прощаться с Ялогиндой и заправляться горючим. Мы оставили лендровер в гараже и пошли в пивную, которая была по соседству. Хозяин крикнул, чтобы нам дали по банке пива, все попрощались и выпили с нами. Стоун-бол Джексон вошел в ту самую минуту, когда мы уходили. Вручив Фиф апельсин, он высказал ей свое сожаление по поводу того, что ее муж — мерзавец.

Мы снова попрощались со всеми и сели в лендровер. Не проехал я и десяти ярдов по пути в Кэрнс, как позади раздался протяжный грохот и лязг. Он продолжался и тогда, когда мы остановились. Я высунулся из кабины и увидел катящуюся двухсотлитровую бочку. Бочки валялись кругом. Кто-то обвязал веревкой нижний ряд штабеля пустых бочек, сложенных возле гаража. Другой

конец веревки был привязан к лендроверу. Всего рассыпалось точно сорок восемь бочек. Фиф и я стали катать их и складывать, а Стоунбол Джексон с невинным видом наблюдал за нами в дверях пивной.

Мы остановились возле лагеря у реки, чтобы попрощаться с Дарси и Прушковицем и сложить последние вещи на лендровер. Дарси помог нам закрепить груз, а потом мы скрутили по цигарке из табака «Лог кэбин». Говорить больше было не о чем.

— Напишите мне письмо до востребования, — сказал Дарси. — Вы уезжаете как раз перед первым дождем.

Все мы посмотрели на небо. Солнце уже теряло свою летнюю силу и горело неярко, стискиваемое облаками, предвозвестниками сезона-соперника. Дарси был прав. Я посмотрел на Него.

Это был одинокий человек, в каком бы обществе он ни находился. У меня было такое ощущение, что ему нравится уединение, связанное с его работой на реках, и что наше присутствие ничего не меняло. Мы поехали, а они с Прушковицем остались возле своего потрепанного «блица». Дарси помахал в последний раз, и его жест растворился в плюмаже белой пыли позади лендровера.

Нам было очень жаль расставаться с Дарси. Он стал нашим самым близким другом.

После высушенных, выжженных равнин вокруг залива свежая зелень в окрестностях Кэрнса мне и Фиф показалась какой-то непривычной. До некоторой степени приходилось свыкаться даже с чистой холодной водой, так как на заливе мы долгое время пили солоноватую, мутную, ржавую, теплую воду из лагун и рек. Мы проехали через город и разбили лагерь в кустах у подножия холмов. Думаю, нам была нужна передышка, чтобы свыкнуться с экстравагантной роскошью местной природы. Замызганность нашего бравого лендровера выглядела здесь неуместной, как, впрочем, и наш вид. Поэтому несколько часов мы, словно новички в школе, ни с кем не общались. На следующее утро, вырядившись во все лучшее и с таким видом, будто только что явились из Алис-Спрингс, мы повезли крокодильи шкуры в город и нашли там агента. Я оставил Фиф в лендровере и вошел в контору.

— Что вам угодно? — спросил человек, стоявший за прилавком.

— У меня есть несколько крокодильих шкур, — сказал я, закурив сигарету и выбросив спичку за дверь.

— Какие у вас шкуры?

— Всякие. Сколько вы платите?

— Мы платим лучше всех. Шестнадцать шиллингов за дюйм первосортной шкуры пузатого соляника. Восемь и шесть шиллингов за дюйм шкуры пресняка. Сколько у вас шкур?

— Несколько сотен, — сказал я туманно, потянувшись к пепельнице.

Я загнал перегруженный лендровер во двор позади конторы, и мы с Фиф выгрузили мешки со шкурами. На агента и двух его помощников они произвели большое впечатление.

— Где вы их добыли? — спросил один из них.

— У залива, — сдержанно сказал я.

Потребовалось много часов на то, чтобы развернуть и обмереть все шкуры. Приходили какие-то люди, разглядывали шкуры и задавали вопросы. Фиф и я со скучающим видом стояли, прислонившись к лендроверу. В конце концов агент явился с двумя листами бумаги, исписанными цифрами, и сказал, что обмер шкур закончен.

— У меня получилось шестьсот семьдесят шесть шкур, — сказал он. — Это совпадает с вашим счетом?

Я небрежно кивнул.

— Почти.

Он зачитал число соляников, пресняков, пузатиков и хребтовиков.

— Шкуры хорошего качества, — добавил он. — Семь шкур с дырами пришлось перевести во второй сорт, а обычно среди такого числа шкур бывает пять процентов второсортных. А теперь зайдемте в контору, я подсчитаю, сколько вам надо заплатить, и выпишу чек.

Ему понадобился еще целый час, чтобы узнать из своих исписанных листков, на какую сумму выписывать чек.

— Две тысячи семьсот пятнадцать фунтов и восемнадцать шиллингов. На чье имя выписывать чек?

Мы с Фиф потеряли дар речи. Мы ожидали получить несколько сотен фунтов, но не тысяч.

— На кого выписывать? — повторил агент.

Я быстро сообразил, какой подоходный налог нам пришлось бы заплатить.

— На Харви Вильсона, — сказал я. Это было первое же имя, которое пришло мне в голову.

Мы взяли чек и открыли счет в банке с таким ощущением, будто, забыв о том, что делали ставку, неожиданно для себя сорвали большой куш на тотализаторе. Мы послали чек на полторы тысячи с чем-то фунтов Дарси на адрес ялогиндской пивной. Нам интересно было, разделит ли он хоть как-нибудь нашу радость по поводу получения такой кучи денег… но мы знали, что для него не имеет значения, будет ли у него тысячей больше или тысячей меньше.

Потом мы пошли покупать себе одежду и прочее. Вечером закатились в роскошный ресторан, где вели себя с придирчивым достоинством, присущим всем богатым людям. Мы пробыли там довольно долго, весь вечер, и все это для того, чтобы сделать для себя открытие, что из заведений такого рода нам больше нравится ялогинд-ская пивная.