- Я хочу знать, мсье! Скажите, или я сбегу, даю вам слово!

- Черт побери! - воскликнул брат Анже (он все сильнее задыхался, безумная езда в фиакре сделала свое). - Это так важно и настолько тайно... что я боюсь, ужасно боюсь сказать раньше времени!

- Скажите хоть, мужчина это или женщина?

- Женщина! - ответил брат Анже и отважился добавить, неспокойно оглянувшись по сторонам: - Твоя мать, но только больше не звука!

- Моя мать? У меня есть мать? Значит, она не умерла?

Фанфан был потрясен, не удивлен, а именно потрясен!

- Боже! - с неожиданным восторгом сказал он, - ручаюсь, она меня узнает по татуировке!

Да, похоже его больше волновало, что будет узнан по татуировке, чем сама новость, что его мать жива.

Брат Анже согласно кивнул. Фанфан места себе не находил, глядя, как уходит брат Анже, исчезая за дворцом.

- Ну вот! - сказал себе Фанфан. Наклонившись к глади фонтана, где как зеркало отразилось его лицо, стал задумчиво разглядывать человека, который вот-вот должен был обрести мать. Мать живет здесь? Может быть, она одна из надушенных красавиц, что разгуливали вокруг, щебеча между собой?

Нет, скорее она одна из горничных, - философски заключил Фанфан, как следует все обдумав. Нет, это его совсем не вдохновляло и он снова начал опасаться за свое будущее. Отправят меня куда-нибудь в пансион? Черт возьми, ну уж нет! Ни за что! Он уже собрался было улизнуть. Честно говоря, плевать ему на мать. Обходился без неё десять лет - обойдется и впредь! Кисло подумал, что куда больше, чем мать, ему хочется снова встретить мадам Дюбарри! Начав скучать, встал со скамьи и отошел к большому каналу, где плавали гондолы. Зрелище это так поглотило его, что он перестал замечать время.

Но когда вернулся к скамье у фонтана, брата Анже там ещё не было. Черт возьми, куда же он пошел? Мимо Фанфана, громко смеясь, прошла компания молодых, роскошно одетых дворян.

- Мой милый Шартр, - говорил один из них тому, что выглядел постарше, лет на двадцать, и который был одет роскошнее всех. - Если вы с нами не идете играть в карты, то только потому, что собрались к Розали Дут!

- Вот именно, Бирон, - ответил герцог Шартрский, - руки мои от неё испытывают большее удовлетворение, чем от карт!

- Руки! - грохнули все от хохота. - Только руки, монсиньор?

Фанфан пристроился за этими дворянами так близко, что как следует разглядел их великолепные шпаги. И через несколько секунд очутился в гуще толпы в огромной галерее. Ждут эти люди короля? Спросить Фанфан не отважился, поскольку никого здесь не знал. Украдкой поглядывал на женщин одна из них могла быть его матерью! Чудная мысль! Но именно она вернула его мысли к брату Анже. Когда Фанфан наконец заметил, что огромные часы показывают полдень, он испугался и решил отправиться на поиски. Едва протиснулся к дверям, так густа была толпа! При этом не заметил, что за ним все время кто-то наблюдает - один из молодых дворян, следом за которыми он шел и которых потерял потом в толпе. Этот молодой человек даже отделался от своих приятелей, потом Фанфана обогнал и обернулся вновь, словно стараясь лучше разглядеть его лицо. Им был герцог Шартрский, сын герцога Луи Орлеанского.

Если бы герцог Шартрский и Фанфан все знали друг о друге, могли бы кинуться в объятия друг друга с криком: - Брат! Но они ничего не знали, так что можно поручиться, что подобная встреча была просто невозможной.

Шартр вернулся к приятелям. Конти-Бирон насмешливо спросил:

- Теперь вы интересуетесь мальчиками?

Герцог Шартрский задумчиво помолчал, потом сказал вполголоса:

- Я только что заметил очень интересную вещь: у этого мальчика совершенно удивительные глаза, неповторимо ясные и единственного в мире цвета. На левом - золотая искорка, так что если чуть прищурится, похоже, что глаза чуть-чуть светятся!

- А, - воскликнул Конти-Бирон, - точно такие глаза и такой же взгляд, как вы рассказываете, монсиньор, у графини Дюбарри!

- Вот именно, - протянул герцог. - Вот именно!

Протиснувшись сквозь толпу, он вышел наружу и с полчаса напрасно расхаживал повсюду, но загадочного мальчика не обнаружил.

* * *

Герцог Шартрский не переставал думать о нем весь день, даже поджидая в роскошном борделе мадам Бриссо свою излюбленную девицу Розали Дут, ту самую, которая пару лет назад открыла ему тайны любви. Потягивая шампанское, он думал:

"- Все это очень важно! У мадам Дюбарри глаза совершенно неповторимые, - но у мальчишки точно такие же! Кто он? И что делал в Версале? Я должен его найти!"

Герцог Шартрский вообще-то принадлежал к числу друзей новой фаворитки короля, но, черт возьми, как интересно знать о ней такое, чего никто, включая короля, не ведает. Когда-нибудь к чему-нибудь это сгодится! А что, если это тайна, связанная с её прежней жизнью? Ведь это может дать ему хороший козырь, когда графиня будет на вершине власти - а это не за горами! Нет, говоря себе, что он поддался слишком буйной фантазии, герцог все же с самого утра носился с мыслью, что загадочный мальчик - сын мадам Дюбарри! Будь это так, тогда графиня оказалась весьма неосторожна, позволив мальчику явиться ко двору! Настолько неосторожна, что одно это говорило не в пользу его гипотезы!

- Но женщинам свойственна неосторожность! - подумал герцог Шартрский, допив бокал шампанского. Привстав, потянулся и налил еще.

"- Возможно, она его не знает! Бастарды часто теряются!" - подумал он. Но кто тогда привел его в Версаль и для чего? Герцог решил узнать это во что бы то ни стало. Еще и сам не зная почему, решил, что дело может пахнуть заговором!

Но тут же мысли его перешли на другое, поскольку в комнате кто-то появился. Нет, не Розали Дут, - какая-то златовласая девица, которой он не знал. За ней - хозяйка борделя мадам Бриссо.

- Монсиньор, - закудахтала она, кланяясь столь низко, сколь позволяла её толщина, - позвольте вам представить нашу новенькую из Марселя! Монсиньор будет доволен - в этой марсельянке темперамент так и бьет ключом!

- А Розали? - нахмурившись, спросил герцог, поскольку перемен в таких делах не любил и, кроме того, так наловчился ублажать Розали, что даже усомнился в достижимости подобных результатов с другой.

- Розали покорно просит извинить, монсиньор, ей нездоровится!

- Тем хуже, - не слишком галантно бросил герцог и начал критически разглядывать новенькую. По правде говоря, та была ослепительна. Крупнее, чем он привык, зато с чистейшей кожей, большими ясными глазами и изумительными золотыми волосами, достававшими до бедер. И остальное было на уровне, так что в своем кремовом дезабилье она была похожа на безупречную статую Праксителя.

- А как тебя зовут? - спросив, он жестом велел мадам Бриссо удалиться.

- Цинтия Эллис, монсиньор.

- Цинтия Эллис? Странное имя для марсельянки! - герцог начал раздеваться.

- Но я действительно из Марселя. Там родилась, и выросла, только мои родители - англичане.

- Сядь ко мне на колени, прекрасная англичанка!

Что Цинтия Эллис и сделала.

- Уф! - перевела за дверью дух мадам Бриссо, сочтя, что герцог удовлетворен.

* * *

В тот самый час, когда герцог Шартрский оценивал прелести красавицы англичанки, из Версаля в Париж брел мальчик, с трудом переставляя усталые ноги. Слезы ручьем текли по его лицу. Кое-как дотащившись до Батиньоля и оказавшись наконец в комнате брата Анже, он рухнул на постель и ещё горше заплакал. Рыдал так долго, что от усталости уснул. Тяжелым сном человека, пережившего удар, бездонным сном, в котором человек скрывается от непоправимого: ведь брат Анже был мертв!

Вскоре после того, как Фанфан покинул Большую галерею, где его заметил и потерял из виду герцог Шартрский, он вдруг узнал, что случилось с братом Анже. Вначале он бродил по парку, потом вернулся к входу во дворец, все больше беспокоясь и ища в толпе долговязую фигуру, как вдруг услышал крик:

- Эй, парень, посторонись!