Я повернулся к Тейлор.

– Может, что-нибудь заказать? Тайской еды или пиццу?

Тейлор покачала головой.

– С тайской едой мы сейчас не особенно дружим, а пицца сгодится.

– Какую вам хочется?

– С ананасами, артишоками и поджаренным чесноком. – Она слегка покраснела и пожала плечом. – Никогда раньше не понимала, как можно любить такие безумные сочетания, но честное слово, я ем ананасы как не в себя. На днях съела целый за раз!

В нормальной ситуации ее просьба побудила бы Коула развернуть знамена и выступить в крестовый поход. Он бы уже названивал в службу доставки, заказывая не просто пиццу, а такую, в которой ананасов было бы больше, чем теста, а меня выгнал бы в магазин за свежими ананасами, чтобы на десерт сделать фруктовый салат. Коул, к которому я привык, не стоял бы с потерянным видом на полпути между нами и кухней.

– Сейчас закажу, – сказал я.

– Нет! – внезапно вымолвил Коул, и я завис над сиденьем. – Прости, Джонни. Ты сиди. Я все сделаю сам. – И он практически выбежал вон.

Принесли пиццу. Мы сели за стол и съели ее, запивая банками с содовой, но расслабиться ни у кого так и не вышло. Напряжение парализовывало. Я вновь и вновь думал о том, как же нам не хватает успокаивающего присутствия папы. Коул просил прощения редко, но сегодня он через слово говорил «извините», а в основном просто молчал. Заговаривая, он каждый раз смотрел на меня – будто выпрашивая мое одобрение. Томас делал попытки направить разговор в непринужденное русло, но все наши ответы выходили неестественными и напряженными. И все это время Тейлор не сводила с нас глаз. Я видел, как ей с каждой секундой становится все неуютнее.

Об усыновлении или о ребенке никто даже не заикнулся. Что было нелепо, ведь именно по этой причине мы и собрались вчетвером, однако тема казалась запретной. После ужина, твердил себе я. После ужина мы сядем в гостиной, Коул возьмет себя в руки, и все утрясется.

Однако случиться этому было не суждено. Как только ужин закончился, Тейлор встала и, обращаясь к Томасу, тихо сказала:

– Я готова ехать домой.

После двух часов кошмарной неловкости эти четыре слова пробились сквозь транс, в котором пребывал Коул.

– Милая, нет. Пожалуйста, не уходи. Может, я состряпаю что-нибудь на десерт, и мы…

– Спасибо, – сказала она. – Но не стоит. Мне рано вставать на работу, так что я лучше пойду.

Он кивнул, еле заметно, но через этот крошечный жест я ощутил, как тяжело его горе. Я проводил их до выхода. Закрыл за их спинами дверь. Потом прислонился к ней лбом и попробовал подготовиться. Сосчитал мысленно до десяти и, повернувшись, потянулся к нему.

– Не надо! – сказал он и выставил руку, останавливая меня.

То был момент из нашего прошлого, флешбек из времен, когда он чаще отталкивал меня, чем подпускал. Мне стало непередаваемо больно.

– Коул…

– Нет. – Его голос сорвался, и он отступил назад. Потом коснулся пальцами губ, но я успел заметить, что у него дрожит подбородок. – Не сейчас, Джонни. Пожалуйста.

– Скажи, что тебе нужно.

– Побыть одному.

Я был не согласен. Позволить обнять себя – вот, что ему было нужно. Дать волю печали, выговориться и выплакаться у меня на плече, но я знал, что ничего подобного он никогда себе не позволит. Даже сейчас. Даже после всего, через что мы прошли, он не мог разрешить мне увидеть себя в таком состоянии. Это разбивало мне сердце, но давить на него было бессмысленно. Он разозлится – вот и все, чего я добьюсь. Откинет волосы с глаз и скажет что-нибудь обидное, резкое. Просто ради того, чтобы меня отпугнуть.

И я отпустил его.

Я стоял посреди холла и смотрел, как мой любимый мужчина уходит по коридору к нам в спальню. Как за ним закрывается дверь. И как я остаюсь скорбеть в одиночестве.

Глава 7

30 декабря

От Коула Джареду

Это слишком ужасно, чтобы рассказывать. Скажу только одно: я никогда не испытывал к себе такой сильной ненависти, какую испытываю сейчас.

***

Я налил себе выпить и занялся беспорядком, оставшимся после убитого ужина. У меня по сей день сохранилась привычка перемывать посуду после того, как Коул готовил, но с такой тяжестью на душе я делал это нечасто. Я стер в тишине брызги соуса, который мы не попробовали, и выбросил раскисшую пасту в мусорное ведро. Я не знал, сколько времени наедине с собой ему нужно, но в итоге на кухне вновь стало чисто, мой бокал опустел, и я пошел в спальню.

Он лежал с выключенным светом в постели, повернувшись к двери спиной. Однако не спал. Он был чересчур неподвижен и напряжен. Я разделся и забрался в кровать. Понаблюдал за его спиной в ожидании знака и, когда ничего не увидел, придвинулся ближе.

– Нет, – сказал он.

Я обнял его и крепко прижал к себе.

– Да. – Я поцеловал бабочку на его шее. Потом скользнул рукой вниз по его животу и накрыл его пах.

– Я не могу заниматься сексом. Только не после того, что случилось.

– Но в такие моменты тебе это нужно больше всего.

– Ты так думаешь?

Лаская его, я снова поцеловал его в шею.

– Знаю. Твои мысли сейчас ходят по кругу, пока ты пытаешься понять, что было не так.

– Естественно. Как же иначе?

– Пора это остановить.

Он раздраженно вздохнул, но отчасти его раздражение было вызвано тем, что мои действия уже оказывали эффект. Пока ему хотелось лежать и всю ночь себя ненавидеть, его тело уже начало отвечать на мои ласки, а член под моей ладонью напрягся и вырос. Даже его дыхание изменилось, а голос, хотя он все еще был напряжен, стал хриплым от страсти.

– Я ужасный человек, – сказал он.

– Почему?

– Меня так просто отвлечь.

Я усмехнулся ему в шею.

– По-моему, это всего лишь значит, что ты мужчина.

– Джонни, я не уверен, смогу ли.

Я не спорил с ним. Во всяком случае, не словами. Но мои руки остались в движении. Не лаская его. Скорее уговаривая легчайшими прикосновениями кончиков пальцев, пока он, уже полностью возбужденный, не стал задыхаться. Я приласкал его живот, подразнил соски, потом отправил пальцы играть к его гладкому паху.

Когда он немного расслабился, я мягко перевернул его на живот и лег сверху. Поцеловал – в шею и между лопаток. Потом размял напряженные мышцы плеч и спины и, непрерывно целуя его, начал спускаться вниз, где, задержавшись на красивом изгибе его поясницы, закружил по его ягодицам, шепча его коже тихие, любящие слова.

И вскоре почувствовал, как его медленно отпускает.

Снова перевернув его на спину, я двинулся вверх. Сначала поцеловал гладко выбритую кожу его лобка, затем носом провел по бархатисто-теплому животу. Я вкушал его шею и осыпал поцелуями щеки до тех пор, пока он не обнял меня.

– Джонатан, – прошептал он и потянул меня вниз.

Даже сейчас поцелуи воспринимались, как самый интимный наш акт. Даже в моменты, когда мой член был глубоко в его теле, меня пробирал сладостный трепет от разрешения подразнить языком его прекрасный чувственный рот. Ощущая, как раздвигаются его губы, и понимая, что он приглашает мой язык внутрь – пусть всего на чуть-чуть, – я содрогался, будто от боли.

Я нежно поцеловал его. Я еще чувствовал его стыд и печаль, его злость на себя. Сейчас она немного угасла, но все же осталась на месте, совсем рядом с поверхностью. Я не хотел ее успокаивать. Я хотел полностью вытянуть ее, точно яд, дать ему возможность исторгнуть ее из себя.

– Я так сильно люблю тебя, Джон.

– Я тебя тоже.

Он был уже близок – необязательно к кульминации, но к состоянию, где он наконец-то разрешил бы себе закончить терзаться и начать наслаждаться тем, что мы делали, по-настоящему, не просто совершая движения, а испытывая истинную потребность в высвобождении, которое я предлагал. Я начал спускаться вниз. Целуя его, прорываясь сквозь его стены, пока не склонился над его пахом. Я вдохнул сладкий, мускусный аромат его плоти. Проник ладонями под ягодицы и крепко их сжал, потом коснулся губами уздечки и, ощутив соленую влагу, принялся мягко пощипывать его и дразнить. Я ждал, когда он начнет, тихо постанывая, двигаться вместе со мной. Когда погрузится своими тонкими пальцами в мои волосы и потянет за них.