Но в тот раз я начал бухать с самого утра, так что не только домой относительно рано вернулся, но еще и трезветь потихоньку к этому моменту начал… со всеми вытекающими, естественно. Я и пьяный-то не особо веселый, как правило, а уж когда похмелье начинается, вообще мрак — лучше от меня в таком состоянии подальше держаться…

Сережка меня даже не встретил. Обычно он всегда выходит в коридор, когда я прихожу, а тут, видать, сразу все понял. Немудрено — я минуты три ключом в замочную скважину попасть не мог.

Я сбросил куртку, отправил пинком под лавку промокшие сапоги и, держась за стену, добрался до нашей комнаты.

Сережка сидел в полумраке с включенной настольной лампой и читал. Я аж заморгал от удивления. Застать моего брата не за компом — это еще повспоминать надо, было ли такое вообще… Нет, он, в общем-то, не больше других детей играл — часа два-три в день, но когда дома-то никого нет… Сам бог велел. Выходит, не всегда.

— Ты ел чего-нибудь? — задал дежурный вопрос я.

— Неохота. — Он бросил в мою сторону короткий хмурый взгляд из-под бровей и снова уткнулся в свою книгу.

— И так худющий, — процитировал я маму и тут же добавил с поддевкой: — А чего это ты на меня так смотришь?

Вообще я на него очень редко обижался. Даже когда специально хотел, не получалось. Всякое, конечно, бывало… я все-таки живой человек, а не робот, но обычно должно было случиться что-то из ряда вон выходящее, чтобы я обиделся на брата. А вот Сережка всегда был ранимым. Из-за любой ерунды глаза наполнялись слезами. Бывает, ходит весь день надутый, спросишь, что случилось, — молчит, а потом окажется, из-за такой мелочи, что даже смешно. Очень он чуткий, мой братишка. Все на лице написано, все наружу, ничего в себе не держит. Такая искренность…

Не знаю я, что на меня нашло. Наверно, все-таки наличие спирта в крови.

— Ну чего молчишь, оглох, что ль?

— А? — Он сделал вид, что не услышал меня.

— Чего так смотришь, спрашиваю?

— Как «так»?

— Сам знаешь, как. Не притворяйся, — повысил голос я. — Подумаешь, выпил немного… Мне что, расслабиться нельзя?

— Да расслабляйся ты сколько влезет, мне-то что? — буркнул брат.

Ничего он вроде бы такого не сказал, но меня уже понесло. Так и бурлило все внутри. Кто я ему, отморозок что ли какой, чтоб так смотреть на меня… не знаю почему, но этот его один единственный короткий взгляд был обиднее любых оскорблений. Лучше б он меня послал куда подальше, я бы и глазом не моргнул.

— Ты уроки сделал? — не унимался я.

— Нет. — Сережка встал со стула, и, не глядя на меня, пошел к компьютеру, в другой конец комнаты.

— Почему?

— А тебе какое дело? — огрызнулся он.

Вообще-то на этом вот месте мне надо было развернуться и молча уйти на кухню, потому что если он начинает дерзить, ничего хорошего не жди. Но я уж коли взялся тупить, так до «победного» конца.

— Есть дело, раз спрашиваю, — прикрикнул я.

— Неохота.

— Мало ли что тебе неохота!.. Садись, делай.

Сережка ничего не ответил, продолжая смотреть в монитор.

— Садись и делай, я сказал!

— Не буду.

— Да кто тебя спрашивает! Буду, не буду!

Я схватил его под мышки, довольно грубо стащил с кресла и посадил за стол.

Совсем никакого сопротивления. Это в последнее время он хоть капельку окреп, а тогда, в двенадцать лет, совсем пластилиновым был, кузнечик — и тот посильнее. Впрочем, он и пытаться-то не стал.

— Доставай тетрадь, учебники, ну, живо!

— Не хочу.

По его щекам уже вовсю катились слезы. Сережка был в белоснежной футболке, волосы распушились — совсем как испуганный маленький звереныш.

— Я тебя по-человечески прошу! Ты глупый или как?!

— Завтра сделаю.

— Сегодня!

— Да отвали ты от меня! — наконец не выдержал он и заплакал в голос. — Время уже одиннадцать! Какие нафиг уроки!.. Дебил!.. Придурок!

— Тьфу ты, мать твою! Да делай ты тогда что хочешь! Хоть до утра со своим компьютером бодайся! — гаркнул я напоследок и быстро вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

И так мне вдруг стало хреново, что ноги чуть не подкосились!

Ничего такого особенного не было в этой короткой перебранке, совершенно обычная ситуация, многие бы даже конфликтом это не назвали. Кто-то каждый день в таком состоянии домой возвращается… да и не в таком, еще похлеще, и не так, чуток скандалит, а в морду бьет. Ничего, нормально, живут люди. Человек вообще ко всему привыкает. Но важна ведь не привычка, размах скандала или громкость крика. Важны чувства, которые ты при этом испытываешь. И мне сейчас было очень больно. Внутри как будто бы все сжалось, ссохлось, омертвело… Я уже говорил, что совершенно не умел обижаться на Сережку, но это никак не относится к другим людям, и прежде всего ко мне самому. Я просто ненавидел себя в такие минуты!

Прям даже протрезвел сразу. Стало еще паршивей.

Я извлек из холодильника начатую бутылку водки и вылил в себя ее содержимое прямо из горла, продолжая думать лишь об одном — побыстрее бы отключиться и забыть все к чертовой матери…

Проснулся я часов в двенадцать. Голова болела так, что выть хотелось. Во рту горечь. Сердце колотится. Желудок наизнанку выворачивает. И ничего не забылось…

Сережка смотрел телевизор в гостиной, забравшись с ногами на диван.

— Привет, — как ни в чем не бывало, дружелюбно сказал он, увидев меня.

— Хай, — поздоровался я.

В душе сразу птицы запели. Я видел, что брат не притворяется — он действительно не держал на меня зла.

Испытывая невероятное облегчение, я плюхнулся в кресло и уставился в телевизор, толком не соображая, что по нему показывают. Очень хотелось улыбнуться, но почему-то не получалось. Я вдруг залился краской. Щеки буквально обожгло. Мне было невыносимо стыдно, и жажда немедленно извиниться за вчерашнее овладела мною. Хотелось хоть как-то реабилитироваться, найти хоть какие-то глупые слова оправдания… Странное чувство. Ведь Сережка уже простил меня… Наверно, мне было важно сделать это самому. Извиниться перед самим собой.

Но заветное слово «извини» так и осталось неозвученным. Это было выше моих сил. Не знаю почему, но я никогда не умел ни перед кем извиняться, даже перед братом. Особенно перед братом! Не мог и все тут! Физически не получалось — меня прям трясти начинало… Отчего это? Что за комплекс такой? Почему?.. Подсознательная боязнь упасть в чьих-то глазах? Показаться слабым?.. По-моему, это просто глупость! Я — человек, я тоже могу ошибаться, и это нормально. Осознание собственной вины — не слабость. Напротив, это признак силы, уверенности в себе… Неужели Сережка стал бы относиться ко мне хуже, если б я тогда попросил прощения? Нет, конечно. Я думаю, только лучше…

— Никогда не пей водку, — произнес я вместо извинений. — Да и вообще лучше не пей.

— Почему? — искренне поинтересовался мой брат.

— То есть — почему? — не понял я. Собственно, после того, что случилось вчера, этот вопрос был неуместен.

— Ведь это хорошо, — пожал плечами он.

— Хорошо?! — изумился я. — С чего ты взял?

— Но все же пьют.

— И что?

— Значит хорошо.

Сережка отвечал мгновенно. Это взрослым свойственно делать смачные паузы, задумываясь и анализируя свои мысли, а дети просто говорят то, о чем думают. Им почти не ведом анализ, они верят только в пример.

— То есть ты считаешь, что большинство всегда право? — спросил я, немного помолчав. — И даже если это большинство занимается откровенным самоуничтожением?.. Ведь я тебе уже когда-то объяснял. Умных людей гораздо меньше, чем глупых, а значит, большинство как раз чаще ошибается. Хотя все сложней, конечно… На эту тему можно несколько часов дискутировать. Не суть. Но поверь, пить водку — это одна из главных ошибок человеческого общества.

— Но ведь ты тоже пьешь, — не согласился с моей теорией Сережка.

— Я несовершенен.

— Тогда я — тем более.

«Ты — чудо», — захотелось сказать мне, но глупая гордость снова удержала меня от сентиментальности.