Впрочем, после всего того, что я испытал за последние два дня, страх казался мне всего лишь мелкой помехой, сущей ерундой. Так что к одиннадцати часам я уже снова был дома, в своей комнате, ожидая, когда Спицын или Суслик закроют глаза в надежде заснуть.

Откровенно говоря, Суслик был гораздо более слабохарактерным, чем Спица, и мне с трудом представлялось, чтоб он мог кого-нибудь убить, а тем более ребенка, но именно по этой причине я и решил начать с него. Почти наверняка его удастся развести быстрее, чем закрытого и дерзкого Спицына.

Но я ошибся…

Суслик был ужасно напуган. В отличие от Дани, который, казалось, уже с трудом помнил об убийстве моего брата, он прекрасно понимал, какое зло сотворил, и старался тщательно упрятать эти воспоминания поглубже. Мне никак не удавалось заставить его подумать о содеянном. К тому же общих воспоминаний у нас с ним было гораздо меньше, чем с тем же Даниловым, и когда я появлялся перед его мысленным взором самим собой, он выбрасывал меня из головы практически мгновенно… А может быть, чувствовал передо мной вину или боялся, что я и вправду все узнаю и учиню жестокое возмездие… Ну что ж, надо сказать, боялся он меня правильно. Именно возмездием я сейчас и занимался.

Но чем дольше я находился в его мыслях, тем больше понимал, что помимо моей персоны Суслика пугало еще что-то, какой-то старый, плотно засевший в его сознании страх детства. Причем инцидент с Сережкой был явно как-то связан с этой проблемой. Мне пришлось потратить не один час, прежде чем я окончательно понял, что Суслика надо брать силой, а не хитростью, как Даню. Несколько раз он почти уходил от меня, проваливаясь в сон, и только чудом удавалось удержать его разум на краю страны грез. Думаю, любой человек встрепенулся бы, если б в его голове вдруг закричала мысль «Я ж будильник забыл поставить!» или «А плиту-то я выключил?!»…

Впрочем, когда я подобрал ключи к его страхам, Суслику уже было не до сна. Мне оказалось достаточным всего один раз напугать его незатейливым набором стандартных киношных трюков, и мысли из детства, от которых он так тщательно отгораживался все это время, мгновенно всплыли в сознании.

Суслик убил ребенка. Но он убил не моего брата, а своего друга детства… Утопил в трясине. Хотел подшутить, немного попугать, а получилась трагедия. Со стороны это выглядело просто несчастным случаем, но Суслик-то прекрасно знал, что он намеренно не предупредил друга о топком месте, чтобы посмотреть, как смешно тот провалится по пояс в грязь. Ведь два дня назад он сам точно так же опростоволосился, и ничего страшного ни случилось. Вот только на этот раз все произошло гораздо быстрее и… ужаснее.

Этот груз висел на нем всю жизнь, и я теперь имел возможность не только найти виновного в смерти брата, но еще и помочь самому Суслику больше не чувствовать угрызения совести…

Моя кожа снова началась бледнеть и неприятно пузыриться. Только на этот раз я превращал себя не в демона, а в мальчишку-утопленника. Мне не надо было ничего выдумывать, Суслик сам только что продемонстрировал этот образ во всех ужасающих красках, так что моя трансформация заняла не больше пяти секунд.

Суслик еще не успел отойти от первого шока, а я уже снова медленно шел на него, шепча загробным голосом ужасные фразы. В один момент мне даже показалось, что я перегибаю палку, и моя жертва сейчас вскочит с кровати, заливаясь холодным потом, включит свет и просидит так до утра.

Но нет — похоже, Суслик был настолько скован ужасом, что даже боялся открыть глаза. И он совсем не пытался отодвинуть меня в сторону. Что-то его в этом кошмарном образе утонувшего друга настойчиво притягивало. Пугало, но одновременно с этим тянуло к себе. Может быть, он считал это платой, чем-то вроде самоэкзекуции, а может быть, подсознательно он ждал того, что я сейчас и собирался сделать…

— Мне было очень больно, — говорил я. — Ты сделал мне плохо. Плохо и больно.

— Я не хотел, я не знал, — как молитву простонал он.

— Нет, ты знал! — повысил голос я. — Знал и специально хотел посмотреть, как я буду тонуть, но… Я тебя прощаю.

Дрожащее тело Суслика резко дернулось и замерло. Его нижняя челюсть плавно поползла вниз.

— Я тебя прощаю, — снова повторил я и мгновенно сбросил с себя мертвую личину, превратившись в его маленького живого друга.

— Но… — только и сумел выдавить Суслик.

Я знал, что он будет шокирован, но чтоб настолько!

— Мне было больно, мне было обидно, было страшно. Но я тебя прощаю. Ты уже выплатил свой долг.

— Но как? Почему? — Его расширенные глаза уставились на меня с неистовой надеждой.

— Потому что ты — мой друг, — с грустью в голосе ответил я. — Я больше не могу смотреть на то, как ты мучаешься. Я прощаю тебя… И Он тебя прощает.

Я показал пальцем на небо.

Возможно, это было страшным грехом — говорить от имени Бога, но после того, что я уже натворил и того, что собирался сделать, такое прегрешение будет просто незаметным.

— Правда? — спросил Суслик, затрясшись от напряжения. Он не стал спорить или сомневаться, он ждал эту фразу всю жизнь.

— Правда, — ответил я своим тонким детским голосом и наконец улыбнулся.

Эта улыбка сломала его окончательно…

Он упал на колени, схватился за лицо и заплакал.

— Одно мне непонятно, — не стал тратить время я, — как мог ты после того, что сделал со мной, погубить еще одного ребенка?

Суслик убрал ладони и снова уставился на меня выпученными глазами.

— Как ты посмел поднять руку на Сережку?! — растолковал я, перейдя на крик.

— Это не я! Не я! Что ты! — Нижняя губа Суслика задрожала. — Я его не убивал. Ты должен был видеть…

— Оттуда не всегда и не все видно, — сжал я губы, изображая озабоченность.

— Но это не я сделал! — снова завопил Суслик.

— Докажи! — сверкнул глазами я. — Покажи мне, как это случилось. Вспомни тот момент.

— Конечно, — засуетился он. — Вот, смотри. Это не я!

Суслик начал что-то тараторить, но я его уже не слушал, полностью сосредоточившись на происходящем вокруг.

Возникшие воспоминания были удивительно четкими. Мне даже не приходилось ничего додумывать и достраивать — все было точь-в-точь, как в тот страшный день, когда мой брат зачем-то завернул на задний двор пятнадцатого дома… Удивительно, но я только сейчас задумался: а, собственно, зачем вообще Сережке понадобилось туда идти?..

Вот на тротуаре, прислонившись к дорожному знаку, стоит Даня. Руки в карманах. Курит… Вот гогочет Федьков. Вот Суслик чуть в сторонке. Валера, Димка Сидоренко… А вот идет мой Сережка…

То, что произошло дальше, пронеслось перед моими глазами, словно чудной и страшный сон…

— Эй, Даня! — угрожающе сказал Сережка, сдвинув брови. — Ты…

— Кто это? — перебил его Сидоренко.

— Брат Витька, ты что, забыл? — удивился Суслик.

— А, ну да, — постучал по макушке тот. — И чего ему надо?

— Я пришел… — часто задышал Сережка. Он весь напрягся и покраснел.

— Чё ты приперся? — снова перебили его, — Чё те надо, малец?

— Я пришел… — мой братишка набрал в легкие побольше воздуха и наконец выдал: — Я пришел сказать тебе, Даня, что ты — кретин, и я не боюсь тебя, и мой брат тебя не боится. Не подходи больше к нему… ты просто тупой… и вы все мизинца его не стоите. Вот так вот…

Сережка на мгновение прикусил нижнюю губу, а потом вдруг как-то сразу расслабился. Только взгляд остался вызывающим.

Я был просто в шоке!.. Это только что произнес мой брат? Мой маленький, трусоватый, изнеженный Сережка?!

— И?.. — только и нашел что спросить сбитый с толку такой тирадой Даня.

Остальные оторопели — замерли с открытыми ртами, как восковые фигуры.

— Что и?.. — переспросил Сережка.

— Ты закончил, или еще что-то сказать хочешь? — встрепенулся ошалевший поначалу Данилов.

— Я закончил, — немного наклонил голову мой брат.

Суслик присвистнул.

— Борзый мальчик, — констатировал Даня, неожиданно улыбнувшись. — А ты в курсе, что за такие слова люди потом зубами плюются?