Детство не должно обрываться внезапно, оно должно уходить медленно, постепенно, растворяясь под натиском множества маленьких истин, уничтожающих невинность и постепенно обнажающих жестокую правду жизни, высвечивая без утайки все ее потаенные уголки. Но так бывает не всегда – поскольку для многих рожденных на этой земле детства совсем не существует. С момента появления на свет эти крохотные создания вступают в повседневную борьбу с реальностью, пытаясь с мрачным упорством одолеть бедность, издевательства, безразличие окружающих. Для некоторых же конец детства знаменуется потрясением, лишающим всяких иллюзий и наивности и навеки оставляющим в некоем чистилище между миром взрослых и навсегда потерянным счастьем быть ребенком.

Одной холодной февральской ночью тридцатых годов такой удар постиг и Банни Томас.

Банни была обычным ребенком, правда, не просто хорошенькой девочкой, а необыкновенно красивой, по всем меркам западного мира. Огромные ярко-синие с зеленоватым отливом глаза, обрамленные густыми темными ресницами, на которых в любую секунду, по желанию обладательницы, могли появиться слезы: большие прозрачные капли, повисающие на кончиках ресниц и струящиеся по бархатисто-белой коже, оставляя серебристые следы влаги на милых круглых розовых щечках…

Она была такая миниатюрная, хрупкая, тонкокостная, очень маленькая для своего возраста. Волосы, густые и рыжеватые, хотя и не вились от природы, все же маленькие тонкие шелковистые прядки великолепного оттенка красиво обрамляли лицо.

И характер у нее был под стать внешности. Жизнь не была жестока к Банни. С самого момента рождения девочка не слышала ни одного грубого слова, обращенного к ней, – Банни была самой главной в жизни матери, центром ее существования. Ни одного ребенка так не любили и не лелеяли, несмотря на то, что девочка не знала отца, поспешившего скрыться от выполнения отцовских и супружеских обязанностей при известии о том, что его семя должно принести плоды.

Леверн Томас не была удивлена, когда муж бросил ее. Ее собственный отец тоже сбежал от семьи, оставив ее одну с матерью, бросив их на милость родственников и друзей. Приучившись с раннего детства не доверять и не надеяться на мужчин, Леверн по совету матери открыла собственный сберегательный счет сразу после свадьбы. Хотя Харви Томас никогда не зарабатывал достаточно, и семье приходилось жить в меблированных комнатах – они не могли позволить себе роскоши снять отдельную квартиру, – Леверн каждую ночь тайком обшаривала карманы и бумажник мужа и, найдя какую-нибудь мелочь, относила в сберегательный банк. Она всегда брала понемногу, чтобы Харви не заметил, но через пять лет образовалась неплохая сумма, достаточная, чтобы обеспечить ей и ребенку жилье и пропитание, когда муж исчез. Кроме того, Леверн подрабатывала шитьем: строчила на швейной машинке, пришивая кружева к модным лифчикам и корсетам.

Когда Банни исполнилось три года, Леверн записала ее на фотоконкурс и обнаружила, что дочь удивительно фотогенична. Банни получила первый приз – чек на десять долларов с правом выбрать товар в близлежащем универмаге, и с тех пор Леверн начала мечтать о блестящем будущем для дочери. К чему тратить годы ожидания, пока Банни вырастет и найдет богатого мужа, когда можно увезти ее в Голливуд и сделать звездой?

Студии, конечно, примут дочь с распростертыми объятиями. Леверн возбужденно предсказывала, что Банни Томас когда-нибудь станет величайшей звездой в истории кино.

Эта женщина, всю жизнь боровшаяся за существование, наконец-то обрела мечту, столь захватывающую, что только она помогла Леверн пережить еще пять мучительных лет тяжелого труда и попыток накопить достаточно денег, чтобы превратить эти прекрасные фантазии в реальность. Работая днем продавщицей в универмаге Вулворта и занимаясь шитьем по ночам, Леверн экономила на самом необходимом, но в то же время ничего не жалела для Банни. Она шила костюмы в качестве платы за уроки танцев и дикции. Проводя за шитьем все ночи, Леверн получала сущие гроши за платья безукоризненного покроя, которые администрация танцевальной студии продавала ученикам, получая значительную прибыль. Но Леверн не щадила себя, неустанно трудясь во имя осуществления мечты.

Когда наконец они навсегда попрощались с Канзасом и сели на автобус, идущий в Калифорнию, и мать и дочь были полны надежд и больших ожиданий. К счастью, они не подозревали, какие трудности ожидают на тернистом пути, и как много им подобных отправлялись в землю обетованную, где не нашли ничего, кроме слез и разочарования.

Только после трех недель пребывания в Голливуде, когда Леверн начала понимать тщетность своих усилий, надежда вновь ожила. Банни получила роль в кино, маленькую, эпизодическую, – но девочка оказалась превосходной актрисой. Сверкающие глаза и веселая улыбка делали девочку центральной фигурой каждой сцены, в которой она появлялась, привлекая внимание зрителей, и – о чудо из чудес! – теперь Банни и в самом деле стояла на пороге звездной карьеры.

Леверн с пристрастием оглядывала Банни, желая убедиться, что девочка выглядит великолепно. На красавице-малышке было белое платье из тонкого кружева, свободно спадающее с плеч, с пышной юбочкой до колен, перехваченное в талии широким поясом из розового атласа. На ножках белые чулки и черные лакированные туфельки. Длинные густые волосы связаны на затылке розовой лентой, на шее – золотой медальон-сердечко. Но в глазах, глядевших на мать, была неподдельная тревога.

– Мама, я не хочу идти туда без тебя.

– Прости, детка, я не могу. Не в этот раз. Но все будет хорошо, обещаю. Скажи лучше еще раз, что собираешься делать, – сказала Леверн, стараясь скрыть терзавшие ее боль и дурные предчувствия.

– Мама, не надо больше, пожалуйста. Я помню, что ты сказала…

Но в этот момент в дверь постучали.

– Дорогая, надень пальто. Машина ждет. Поспеши. Нужно ехать. Поговорим по дороге.

Банни послушно надела короткое пальтишко из синего бархата и такую же шляпку. Леверн натянула на истощенное тело поношенное шерстяное пальто, и обе вышли из убогой квартирки на Гауер-авеню. У обочины стоял черный лимузин «паккард». Водитель в ливрее распахнул дверь.

Сидя в автомобиле, уносившем их в западную часть города, Леверн прижала к себе малышку. Она хотела утешить дочь, ободрить, убедить, что необходимо выполнить все, как нужно, иначе их мечта никогда не станет реальностью.

– Теперь, дорогая, повтори еще раз.

– О, мама, – запротестовала девочка.

– Повтори, Банни, это очень важно.

Глубоко вздохнув, малышка повторила слова, которые мать неустанно вдалбливала в нее.

– Я должна быть послушной, вежливой и улыбаться. Я должна представить, что он режиссер, и делать все, что мне прикажут, не жаловаться, не плакать, не кричать. Даже если будет больно. Мама, а это очень больно?

– Иногда, милая, иногда. Будь готова к этому, и если будет не очень плохо – значит, тебе повезло. Но самое главное, делай то что он велит. Если скажет улыбаться – улыбайся. Если потребует, чтобы заплакала – плачь. Поняла?

– Но почему ты не можешь быть со мной, как на съемочной площадке? – жалобно спросил ребенок. Банни привыкла, что мать всегда рядом.

Леверн взглянула на встревоженное личико своей дорогой дочурки и почувствовала, как мужество покидает ее. Почти…

– Это невозможно, милая. Мистер Бейкер пригласил тебя одну провести ночь в его доме. Твоя мать ему не нужна.

– Но почему, мама, почему?

– У мистера Бейкера свои причины, – ответила Леверн как можно убедительнее. – Ты должна знать, что очень многое зависит от твоего поведения сегодня. Помни – ты нравишься мистеру Бейкеру. Он очень влиятельный человек в Голливуде и пообещал твоей маме, что сделает тебя кинозвездой. Ты ведь знаешь, что это означает, правда?