Она не видела Костю три года. И не понимала – много это или мало, хорошо это или плохо.
Может, это похоже на старое кино, неожиданно современное и увлекательное?
Может – на песню из юности, которую слушаешь с кислой ухмылкой?
Может, это книга, открыв которую в предвкушении чуда, осознаешь, что помнишь каждое слово?
Костя будто мешал ей оставаться собой – такой, какой она была себе удобна.
Костя всякий раз оживлял такие мысли, из-за которых жизнь, казалось, только начинается.
После клуба поехали в ресторан.
Странная собралась компания: миллионер с любовницей, девушка из телевизора, знакомая Насти, как и большинство девушек из телевизора; Елена, мужчина Елены в белых джинсах, дама в странной шляпке, два типа в бархатных пиджаках, итальянец с выпученными глазами.
Девушку из телевизора оттеснили к итальянцу – казалось, она тоже ничего не понимала и была удивлена тем, как здесь оказалась.
Настя пребывала в сладкой задумчивости и видела все так, словно они с Костей были четкими и контрастными, а все остальные, фон, расплылись по задумке фотографа.
И она даже не пыталась собраться, не хотела понять, отчего сегодня именно так – ей нравилось это забытье, теплое и ласковое.
Приехала Костина дама – и она тоже была размыта, Настя не разглядела цветное пятно с женским голосом.
Настя выходила в дамскую комнату – а там смотрела на себя в зеркале, будто обнаружив что-то новое и привыкая к этому.
Ей вдруг увиделось лицо женщины, что выглядит на свои годы, в чем особенная прелесть – нет свежести, с которой будто каплет роса, но есть отпечатки… и даже не отпечатки, а поцелуи жизни – следы счастья, удачи, калейдоскоп впечатлений и чувств… И Настя вдруг так полюбила это лицо – влюбилась в него! – что не хотела отрываться, стояла бы и стояла, опершись на мраморную столешницу, но кто-то зашел и спугнул, прервал свидание.
– Мы уедем в Африку! – говорил Костя. – Заживем в саванне, и у тебя… – он бросил взгляд на свою даму. – Будет водитель-африканец, о котором ты иногда будешь мечтать ночами, а я буду ревновать, но редко. По ночам мы будем слышать странные звуки, рев и крики, и нам будет страшно, и мы будем крепко прижиматься друг к другу… Я займусь охотой, отращу усы, а ты удочеришь мартышку или змею…
– Костя, ну что за ерунда! – лицо его дамы сморщилось в недовольную гримасу.
Зеркало треснуло.
Не красивая зрелая женщина из дамской комнаты ее отражение! Нет! Отражение – вот эта дама с лицом, на котором выкроены раздражение и смущение.
Это она!
Сколько раз она говорила ему или думала: “ерунда”, “чепуха”, “что за бред”?
Это же все равно что купить мороженое и возмущаться, что оно холодное!
Почему она так стремится разочаровать его, приземлить, смирить с действительностью? Чтобы он стал похож на нее? Чтобы его можно было пристроить в ее жизнь? Чтобы не осталось ощущения мимолетности того прекрасного, из чего он состоял?
Неужели она хочет, чтобы он растворился в обыденности?
Этим вечером Настя вернулась в квартиру, сняла ее с сигнализации и с отвращением вдохнула спертый воздух. Рука потянулась к пульту от кондиционера, но вместо этого она распахнула все окна, чтобы пыльное и душное лето очутилось здесь, между диваном и телевизором, на королевской кровати, у стеклянного кухонного стола.
Костя когда-то давно насмехался над привычкой в каждом месте, в любое время года создавать этот удобный мирок.
– Зачем тебе Индия, если у тебя в комнате двадцать два градуса, в офисе двадцать два, в квартире?.. – спрашивал он, растянувшись на кровати. – Оставалась бы дома.
– Но ведь ты почему-то прилетел сюда на самолете! – сопротивлялась она.
– Самолет – необходимое зло, – пояснял он. – Наслаждайся темной влажной душной ночью. Не нужно себе напоминать, что ты – человек другой культуры, не надо всюду строить маленькую Москву. Получай удовольствие от того, что есть. Напейся пьяная и приведи любовника – и ты забудешь, что такое кондиционер, в одно мгновение.
– Я тебя не понимаю… – сказала тогда Настя.
Ту ночь она провела в духоте, а на следующую они с Костей лежали в море до рассвета.
– Нет ничего лучше, чем изменить своим привычкам, – говорил тот. – “Не могу спать, душно”, – он передразнил ее. – Так не спи!
Утром она позвонила Елене.
К невыразимому удивлению Насти, Елена обитала в огромной современной квартире, с террасы которой виднелся Большой Каменный мост.
– Это что еще такое? – изумлялась Аверьянова. – Откуда миллионы?
В квартиру Елену пустил знакомый магнат, отплывший на яхте в круиз вокруг Европы.
– Ты же встречалась с Костей? – спросила Настя глядя на мост, по которому сновали машины.
Елена расхохоталась. Она так интриговала – смеялась и смеялась, пока любопытство собеседника не закипало.
– Это был кошмар! – воскликнула Елена. – Его преследовал обманутый муж – Костя не мог нигде появиться. Я увезла его в Нормандию, к другу на ферму. Отдала последние деньги. Мы два месяца ели кукурузу из огорода, овощи, доели все макароны в доме и какой-то тухлый кус-кус. Собирали мидий. Костя по Интернету продавал свои причиндалы от “Гермес”.
Настя растерялась.
– Но я не поняла, это было ужасно… или ничего? – уточнила она.
– Ужасно. Я в него так влюбилась… Ходила к этому обманутому мужу потом и просила. Устроила Костю в реалити-шоу. Занимала денег. Он мне, правда, все отдал. Но эта кукуруза… Я ее до сих пор ненавижу.
– А у него была там депрессия?
– Я тебя умоляю! Откуда такая роскошь? Расставшись с последним евро, он, конечно, испугался, но это скоро прошло. С ним ни в чем нельзя быть уверенной. Ну совсем ни в чем. А потом, ты что, не знаешь Костю? К нему в клубе подходит человек и дает тысячу евро. За того обманутого мужа. Типа они враги. Вот просто так, с ничего, – тысячу евро! Он мне купил туфли. Понимаешь, вот мы жрем эти зеленые помидоры с макаронами, а ему – хоть бы хны! Просыпается, плавает в ледяном море, делает массаж лица, надевает эти свои черные рубашки, кольца – и ведет себя так, словно у него полно денег. Я его прошу: “Снимись в этом шоу! На тебя вся Франция будет смотреть”. А он такой: “Это не для меня”.
– А секс?
– Секс отличный. Но ты же понимаешь! Не в этом дело. Секс всегда отличный. Просто Костя – это Костя.
– Долго ты будешь здесь жить?
– Месяц…
– А потом?
– Не знаю. Может, к маме уеду. Или к какому-нибудь бывшему мужу попрошусь.
Они встретились в кафе возле пруда. Толстый армянин поглядывал на них с подозрением, переживая за остывающий шашлык. Они взяли шашлык, но от взглядов не избавились – теперь армянин взирал на них благодарно и преданно.
Костя купил весь шашлык. Они угощали им собак.
– Уткам можно мясо? – спрашивал Костя.
– С ума сошел!
Костя опустил ноги в воду.
– А вдруг там утиные вши? – беспокоилась Анастасия.
– От судьбы не уйдешь…
– Костя, а ты взрослеешь?
– В том смысле, что ощущаю быстротечность жизни?
– И это тоже.
“Поцелуй меня”, – хотелось сказать Насте, но она не сказала.
– Я всегда был взрослым. Точно знал, что мне нужно. И я не боюсь жизни, в отличие от тебя. В идеале я бы хотел опуститься ниже плинтуса и умереть на вокзале, чтобы никто не знал, куда я исчез.
– Ну что ты говоришь! – испугалась Настя.
– Знаешь, что меня раздражает?
– Тебя что-то раздражает?
– Меня раздражает этот культ смерти, старости… Это как страх высоты. Ты не боишься высоты, когда ее не видишь, но избегаешь всех высоких мест. И вот ты не думаешь о смерти каждый день, но игнорируешь все, что в твоем понимании связано с этим. И жизнь становится похожа на смерть.
– Как-то ты все извращаешь…
– Может быть…
– Как ты думаешь, сколько тебе лет? – спросила Настя. – Не по паспорту.
– Четыреста. Я стар и мудр.
“Поцелуй меня”, – захотелось сказать Насте, но что-то ее останавливало. Не страх. Не сомнения.