Витка махнул рукой: всё равно последняя прогулка испорчена.

— Так что же вы страдаете, старики?

— Недоспали, видно, — хмуро ответил за ребят Витка и освободил лодку от цепи.

Серёжка с Женькой устроились на носу, Станислав, как обычно, разлёгся на корме, а Витка сел на вёсла. Он выгреб на середину бухты и закинул самодур. Ничего не ловилось, и Витка занервничал.

— Брось расстраиваться, старик, — успокоил Станислав.

Женьке понравилось, что Станислав так беспокоится о его брате.

— Он хороший дядька, правда? — тихо спросил Женька у своего друга.

— Ага, — подтвердил Серёжка. Дядя Станислав и ему симпатичным показался. Весёлый такой! «Стариками» всех называет.

— Брось расстраиваться. Аллах с ними! Аллах-феллах. Кстати, а кто такие феллахи?

— Египетские колхозники, — ответил Витка, подёргивая леску.

— Стари-ик! Какие же в Египте колхозники-совхозники? — Станислав засмеялся.

Женька с Серёжкой не очень поняли, в чём дело, но им тоже весело сделалось.

— Ну, просто крестьяне, — поправился Витка.

— Крестьяне-миряне. А ещё кого ты знаешь в Египте?

— Кого проходили в школе, того и знаю, — нехотя сказал Витка и строго оглянулся на ребят. Те притихли.

Разговор забавлял Станислава, он удобнее улёгся на круг.

— А фараон? С чем его едят?

Витка лукаво хмыкнул. «Второй раз не подденешь!»

— Не мидия, есть не будешь. Фараон — сушёный царь.

Станислав икнул и съехал с кормовой банки на дно. Он трясся от смеха, охал, постанывал, подскакивал, как рыба в лодке.

Витка втянул голову в острые плечи. Женьке и Серёжке за него стало обидно. И зло взяло на Станислава: чего он издевается!

— Не смейся! — крикнул Женька и сжал кулаки.

И Серёжка на Станислава исподлобья посмотрел.

— А у тебя верные защитники, старик! — удивлённо произнёс Станислав, оборвал смех и, опять забравшись на корму, сказал миролюбиво: — Ты фараона с мумией спутал. Но — «фараон — сушёный царь» — это гениально, старик! С меня двадцать коп.

— Какие ещё копейки?

— Ну, так говорится, когда кто-нибудь удачно схохмит. У нас… Нет, к чертям служебные воспоминания! К чёрту город-мород. Да здравствует природа! Первозданная, дикая, нетронутая, прекрасная!

Он закинул руки за голову и засвистел какую-то песенку.

Витка сосредоточенно подёргивал леску. Женька с Серёжкой, сколько ни вглядывались в зелёную воду, не увидели ни одной рыбки.

Станислав следил за ребятами через смежённые ресницы. И вдруг сказал с затаённой тоской:

— У меня ведь тоже есть сын. Яшка — светлая мордашка. Потрясный парень. Поймал бы ты краба, что ли, для него на память, а, старик? Приеду, непременно встречусь с ним. И краба вручу. Дар моря. Скажу: от лучшего друга, Виктора Севастопольского.

— Его фамилия не Севастопольский, а Субботин! — крикнул Женька, он ещё не отсердился.

— Субботин? — Станислав нахмурил лоб и задумался, припоминая что-то. — Субботин, Субботин… Мичман Субботин?

— Да, — взволнованно подтвердил Витка.

— Мичман Субботин! О нём же трёхколонник в газете был.

— Какой «трёхколонник»? — Витка насторожился.

— Статья на три колонки. Мичман Субботин! Ну, как же… Он ведь… геройски…

— Погиб, — досказал Витка и отвернулся к Ялос-Дагу.

Станислав внимательно посмотрел на Женьку:

— И ты — Субботин?

— Нет, — ответил Женька и быстро добавил: — Только мы с Виткой всё равно родные!

— Понятно… — Станислав протяжно вздохнул и повторил: — Понятно, старики…

Витке не хотелось говорить об отчиме. Он вспомнил, что Станислав непременно встретится с своим сыном. Разве они не вместе живут?

— Это всё сложно, старик.

Станислав не захотел поделиться с другом своей тайной, и Витка не посмел настаивать. А краба он такого добудет для Яшки — светлой мордашки — весь пляж ахнет!

Хорошего краба найти нелегко. Витке нужен был не просто хороший, а выдающийся краб. Такие в санаторном заливе и не водятся. Редкостные экземпляры живут лишь в Бухте пиратов.

Витка с вечера приготовил снаряжение, но вдруг выяснилось, что завтра воскресенье и мать с отчимом уезжают в дальний колхоз за дешёвыми огурцами для засолки. Женька остаётся на Виткино попечение.

В Бухту пиратов Витка сам ходил очень редко, а Женьку и подавно никогда не брал.

Можно было поговорить с Николаем Петровичем. Ему всё равно с приезжим внуком возиться. Но Витка не любил обращаться за помощью. Это его все о чём-нибудь просили. Или приказывали, как отчим.

Кроме того, если мать с отчимом приедут раньше, чем Витка возвратится из бухты, пощады не жди… Придётся взять Женьку с собой.

Женька, конечно, обрадовался, даже не спросил куда. Он с братом хоть на край света идти готов! Только хорошо бы и Серёжку прихватить. Бабушка его на базаре, а у дедушки Николая Петровича нога разболелась.

— У него осколки чешутся, — объяснил Серёжка.

— Давай возьмём, — заканючил Женька. — Давай! Ему скучно. И мне будет скучно.

«И верно, — подумал Витка, — вдвоём веселее. Поиграют, удочки взять можно. Женьку бросить одного — перекупается до посинения».

Но пришлось соврать немного:

— Мы близко, Николай Петрович, за санаторный пляж. Там бычки ловятся и собаки.

Морского конька Серёжка видел — у Женьки засушенный есть. Собаки в Заполярье лучшими Серёжкиными друзьями были. Но ловить собак! В море!

— Это рыбка такая, вроде окунька, — пояснил дед. — Ну, добро. Идите. Я знаю, ты, Витка, парень самостоятельный. Положиться можно.

— Не подведу, Николай Петрович.

— И сомнения нету!

Витка опустил глаза. Скажи Николай Петрович ещё что-нибудь в таком роде, Витка бы покаялся, что обманывает. Не на пляж, в Бухту пиратов собрался.

— Нате вот, возьмите, опять же мороженое на пляже купите.

— Спасибо…

Мороженого Витка купил две порции. Гривенник сэкономил на автобус.

Они доехали до Рыбачьего, прошлись пешочком и — вот она, Бухта пиратов.

Нашли укромное местечко. Нависающая скала давала тень, подводная гряда подковой отделяла тихую мелкую заводь.

— За риф не заходить! — строго предупредил Витка. Он выловил мидию для наживки, настроил удочки ребятам и уплыл в море.

Прибрежная галька кончилась, началась песчаная полоса. По дну ползали раки-отшельники, суетливые и нагруженные, как муравьи. Только белые и непомерно большие.

В маске сквозь толщу воды всё выглядит увеличенным раза в два с половиной.

Пустые створки морского гребешка лежали на дне фарфоровыми блюдечками. Изредка пробегали боком крабы-песчаники. Жёлтые, с зеленоватыми пятнами, словно азиатские дыни, только поменьше и круглее.

Солнце пробивалось до дна и плескалось золотыми «зайчиками».

Витка плыл кролем, чтобы скорее добраться до глубоких мест. Начались подводные камни, обросшие разноцветными водорослями: зелёными, синими, фиолетовыми. Между камнями грациозно покачивались нежно-салатные листья зостеры. На подводном лугу паслись морские коньки; ленивые зеленухи, толстые и нарядные, тыкались в водоросли, будто коровы в траву.

Вскоре показалась тёмная громада, плоская, длинная, тупоносая к берегу и заострённая в море. Витка давно прозвал эту скалу Утюгом.

Он знал бухту, как собственный двор. От Утюга надо повернуть влево, и метров через двадцать объявятся Близнецы: два одинаковых камня рядышком. В створе Близнецов, дальше в море, стоит Замок Ихтиандра. Крыша замка у самой поверхности, можно постоять отдохнуть. Фундамент сверху не виден: глубоко, вода внизу тёмно-синяя. Чтобы осмотреть Замок Ихтиандра, приходится нырять раз пять. Замок великолепен: карнизы, гроты, башни. По-другому и не назвать — настоящий древний замок.

У Замка Ихтиандра Витка задерживаться не стал. Есть там и рапана и крабы. Но краба взять сложно: заберётся в расщелину — не достанешь.

Море внизу почернело. Витка не боялся глубины, но, когда не видишь дна, тянет повернуть назад. Даже под толщей воды дно ощущается, как земля под ногами.