Ноте Милюкова предшествовали бурные дебаты между Временным правительством и исполкомом Петросовета. Министры были за продолжение войны, Совет выступал за мир: «Какая нонче война? Нонче свобода!». Принимая непопулярное решение, одна часть министров поддалась настоятельным увещеваниям послов Антанты. Другая часть правительства, раздраженная перетягиванием каната с Петросоветом, проголосовала «за», чтобы поставить наконец точку в затянувшемся споре с Советом, кто представляет в стране реальную власть.

Совет отреагировал мгновенно: обратился к солдатам гарнизона с требованием не выполнять приказы командования без своей санкции. Солдаты восприняли это обращение с ликованием. Кому хотелось идти на фронт и погибать там, если нет ни царя, ни отечества? Толпы людей запрудили Невский проспект, двигаясь в сторону Дворцовой площади. Усердно работали большевистские агитаторы, внушая солдатам, что их снова хотят загнать в сырые окопы воевать за интересы Англии и Франции.

Глядя на испуганное лицо военного министра, который ждал от него успокоительных слов, а еще больше решительных поступков, Корнилов приказал дежурному соединить его с начальником Михайловского училища. Кто знает, может, этот маленький скуластый генерал вспомнил такого же маленького генерала по имени Наполеон, когда тот во время таких же беспорядков во французской столице более ста лет назад бесстрашно выдвинул против бунтующей черни батарею орудий и несколькими залпами картечи прекратил безобразие. Эта решительность молодого Бонапарта открыла ему дорогу к европейской славе.

Наполеон был молод, но ему, Корнилову, сорок семь. Должен ли он поступать столь опрометчиво? Правда, Александр I здесь, на Дворцовой площади, пушечной картечью тоже разогнал мятежников-декабристов и уберег государство. И все же…

Пока дежурный просил барышню соединить с нужным абонентом, пока соединяли, у Корнилова созрело решение. Услышав в трубке знакомый голос начальника училища, которое сам когда-то заканчивал, командующий округом уже не колебался:

— Выдвиньте на Дворцовую, к Зимнему, две артиллерийские батареи. Сколько ящиков со снарядами? Как можно больше. Нет, стрелять не надо. Сам вид орудий должен вразумить толпу. Отхлынут, не сомневайтесь… Без моего приказа огонь не открывать.

Напрасно он несколько раз подходил к окну, нетерпеливо ожидая, когда в указанном им месте появятся пушки и снарядные ящики. Все сроки, предусмотренные для выдвижения орудий, проходили. Обеспокоенный генерал вызвал адъютанта и приказал выяснить, в чем дело.

Адъютант явился не скоро:

— Ваше превосходительство, — обратился он по-старому, хотя в новой, демократической армии титулование было отменено, — приказ о выдвижении двух батарей на Дворцовую площадь не выполнен в связи с невозможностью вывести орудия из артиллерийского парка.

— Почему? — нахмурился Корнилов.

— Артиллеристы получили распоряжение не открывать ворота артпарка.

— Не открывать? Чье распоряжение?

— Исполкома Петросовета, ваше превосходительство. Только что в штаб округа из Таврического дворца пришло уведомление о том, что любой приказ военных будет исполняться только с согласия Совета…

«Для чего тогда я?» — невесело подумал Корнилов. Человек чести, он тут же подал прошение об отставке.

Гучков, получив прошение Корнилова, облегченно вздохнул: несколькими часами раньше на имя военного министра поступило ультимативное требование Петросовета об отставке командующего округом, распорядившегося выдвинуть пушки против манифестантов. Гучков попал в щекотливое положение: с одной стороны, он сам как бы причастен к инциденту, поскольку ездил к Корнилову и настаивал на применении военной силы против толпы, с другой, выполнить требование Петросовета значило бы признать его верховенство. Личное прошение Корнилова снимало возникшие проблемы.

На радостях Гучков пообещал Корнилову пост командующего Северным фронтом.

— Думаю, что генерал Алексеев согласится. Я лично переговорю с ним, — заверил военный министр.

Однако главковерх Алексеев, находившийся в Ставке в Могилеве, неожиданно заупрямился. Северным фронтом по-прежнему командовал генерал Рузский, и Алексееву не хотелось смещать своего протеже, с которым они так ловко заманили царя в ловушку и добились его отречения от трона. Истинную причину предлагаемой военным министром замены не назвал, переведя стрелку на личность Корнилова: «Неприемлем». Гучков рассердился: «Кто в России военный министр?». Невозмутимый Алексеев передал, что если Рузский будет заменен Корниловым, то он, Алексеев, немедленно уходит в отставку. Гучков кандидатуру Корнилова снял. Корнилову была предложена должность командующего 8-й армией, дислоцированной на Юго-Западном фронте.

Корнилов согласился. Прибыв на место новой службы в город Каменец-Подольск, узнал, что он не единственная жертва апрельского правительственного кризиса. Со своих постов были сняты военный министр Гучков и глава внешнеполитического ведомства Милюков.

— Кто наш новый военный министр? — спросил у начальника штаба своей армии Корнилов. Весть о переменах в правительстве обогнала его в пути. В Каменец-Подольске уже знали о потрясающей новости и эффектно преподнесли ее прибывшему командующему:

— Керенский!

— Адвокат? Министр юстиции?

— Он самый, — подтвердили ему.

Генералу оставалось только развести руками.

Маленькое победоносное наступление

Командующий Юго-Западным фронтом генерал Брусилов встретил Корнилова, прибывшего командовать 8-й армией, холодно и отчужденно.

Назначение Корнилова произошло вопреки воле Брусилова. Неприязнь у них началась еще до февральской революции, с той поры, когда Корнилов командовал «Стальной дивизией», которая хотя и спасла 8-ю армию во главе с ее тогдашним командующим Брусиловым от клещей немецкого генерала Макензена, но почти вся полегла сама. Брусилов потребовал военного суда над строптивым генералом, и если бы не вмешательство командующего фронтом Иванова и великого князя Николая Николаевича, Корнилову бы не сдобровать.

Недругами они оставались до конца жизни. Брусилов, как известно, перешел на сторону Красной Армии, преподавал в академиях, был обласкан большевистской властью. Происходил он из знатной семьи, обучался в привилегированном Пажеском корпусе, принадлежал к военной аристократии. Корнилов же был простолюдином, учился на медные пятаки, которые с огромным трудом добывал в поте лица отец. Вельможа стал прислуживать победившим слугам, а сын крестьянина отстаивал власть господ. Чудеса, да и только!

Несмотря на «голубую» кровь, Брусилов трясся перед любой властью. Беспрекословно выполнял все распоряжения Временного правительства, касающиеся нововведений в армии. Прибыв в Каменец-Подольск, Корнилов увидел, что никакой разницы между разложенным столичным гарнизоном и войсками Юго-Западного фронта нет. Все те же шумные митинги, переизбрания неугодных командиров, верховенство солдатских комитетов, полное бесправие офицеров. Пьяные драки. Пальба по своим, мародерство, произвол. Удручающее впечатление производили окопы — из индивидуальных боевых укреплений они превратились в земляные норы, где обитали опустившиеся, потерявшие человеческий облик личности. Взглянули бы на эту новую «демократическую» армию петроградские паркетные шаркуны!

Поступавшие на передовую новости из тыла наполняли душу тоской и печалью. Болело сердце за великую державу, которую разрывали на куски. Отчуждалась при молчаливом одобрении революционного Петрограда Украина. В Киеве вынашивал план отделения от России бывший кавалергард Павло Скоропадский, получивший щедрую военную помощь от немцев. «Самостийники», обряженные в синие жупаны, объединялись в сечевые полки и заявляли, что за Харьковом для москалей земли нет и что не австрийцы и не немцы враги украинцев, а русские.

В Варшаве орудовал Юзеф Пилсудский, маниакально ненавидевший все русское, православное. Выпущенный революцией на волю из сибирской ссылки, куда попал за участие в покушении вместе со старшим братом Ленина на царя Александра II, Пилсудский добивался союза против России на Западе.