Его охватило чувство вины, когда он притормозил у этой двери, стараясь не думать о каждодневном ужасе обитателя этой комнаты и о том, что он никак не мог спасти полубога от бесконечных мучений. Все это из-за Адариана Малачая и из-за него.

Ему нужно было многое искупить. Неправильные поступки по отношению к другим, которые он совершал, как думал, из правильных побуждений. Но старясь в отдалении от всего…

Джейден сожалел о стольком в своей жизни. Но ничто не давило на него так, как пропасть между ним и его детьми и их искореженные судьбы, в которых виноваты его провальные попытки защитить их.

Но нельзя сказать, что он не пытался. И от этого было еще хуже. Как и его сестра Аполлими, он сделал все, чтобы защитить их от жестокости других. Пожертвовал всем, что любил, и всем, что ценил, и что ему это принесло?

Его ненавидят, он проклят, его пленили и мучают бесконечное число веков.

Когда-то он был основной силой на земле, яростным, пугающим первородным богом. А теперь он стал объектом шуток, которыми перекидывались низшие демоны или кто еще похуже. Его призывали мелкие сошки, чтобы пообщаться с его братом и сестрой, которых он ненавидел больше всего на свете. Братом и сестрой, которых он пытался уничтожить с того момента, как их извергнула из своих глубин сама тьма.

Жизнь, которую не планировал. Жизнь, о которой не думал.

И он устал расплачиваться за все, но дело было не в его унылом, бесконечном путешествии. Он итак уже подвел своих детей. В кои-то веки он должен их поддержать.

Пройдя немного вперед, он почувствовал присутствие чего-то могущественного. Джейден повернулся, готовый сражаться, но к его удивлению, это была не одна из мерзких, испорченных душ, называвших адскую реальность домом.

Это был Казиэль.

— Что ты тут делаешь?

— Вроде как подкрепление.

— Они мне не доверяют?

Казиэль фыркнул.

— Они волновались, — и с этими словами он превратился в зловещего волка.

Джейден, более тронутый, чем хотел признать, мгновение стоял, осознавая чудо — посланного ими волка. И в голову приходили только ссоры с детьми. Неприятные, горькие слова, которые вонзались в сердце и выжигали душу. Он был виноват в этом так же, как и они.

Тот, кто сказал, что слова не ранят, должен гореть в гиенне огненной. Оказалось, что они болезненнее, чем сломанные кости, которые рано или поздно срастаются.

Злые, наполненные ненавистью слова любимых оставляют кровоточащие раны, которые не излечат ни время, ни извинения. Любой хмурый взгляд может сорвать корку, и кровотечение начнется снова, не важно сколько времени прошло с момента получения раны.

Но самая удивительная вещь в любви — готовность, с которой вы позволяете вернуться в вашу жизнь тем, кто ранил глубже и сильнее всего. Это слепое, глупое доверие он ненавидел больше всего.

Ради сыновей он был готов быть самым величайшим идиотом на земле. Даже когда они ненавидели его.

«Я жалкий слизняк».

Вздохнув, он отправился к клетке, в которой держали новых пленников Нойра. Казиэль неожиданно изменил направление.

— Что ты творишь? — процедил Джейден сквозь сжатые зубы.

Когда тот поднял нос, чтобы понюхать воздух, из ноздрей вырвались язычки пламени.

Джейден ошеломленно наблюдал, как волк повернулся, чтобы обнюхать несколько коридоров.

— Казиэль?

«Аэрон здесь не один».

Шепот в его голове заставил его замереть.

— Ты о чем? Ты о Завиде или Меньяре?

Тот покачал головой.

Слишком поздно Джейден понял, кто там был…

Горач-и-Рибин[8], ведьма-малиновка, более известная, как сигнализация Нойра. Его первая ябеда, которая докладывала старому ублюдку обо всем.

Блин!

Высокая и худая, она была прозрачным духом, чем-то вроде ирландской банши. У нее были длинные спутанные рыжие волосы, темные глаза и губы, носила она черные лохмотья. В центре ее лба у нее было черное тату, как у Казиэля, но оно скорее было темной вытянутой звездой, чем символами солнца у его бровей.

И только она открыла рот, чтобы издать крик банши, Казиэль бросился к ней, превратившись из волка в человека. Он обхватил ее руками и накрыл рот ладонью, чтобы она не издала свой знаменитый ужасающий звук.

— Шшш, — прошептал он спокойно ей на ухо и крепко прижал ее к груди. — Издашь свой крик, милашка, я издам свой, и у нас обоих пойдет кровь из ушей. И я знаю, что ты этого не хочешь, правда?

— Казиэль? — прошептала она своим глубоким сиплым голосом.

— Да.

— Какого черта ты тут делаешь?

— Пришел вызволить Аэрона. Ты же не встанешь у меня на пути, малыш? Мне не хочется причинять тебе боль после всего, что мы вместе пережили. Но я не позволю сантиментам не дать мне защитить моего лорда. Встанешь на пути, и будет больно. Конец дружбе.

— Аэрон здесь? Ты чокнулся или пьян?

— Ни то, ни другое.

Джейден едва успевал следить за странным диалогом. Плюс ко всему, у них был сильный уэльский акцент, и они говорили на английском, которым, как он считал, владел в совершенстве, но…

— Вы знакомы?

И тут Рибин переключила на него внимание, и это было очень плохо, потому что она уставилась на него, как бешеный пес на кусок свежего мяса.

Казиэль схватил ее и развернул.

— Не надо этого. Он вроде как друг.

— Ты точно свихнулся! Твой мозг затуманен, как мой после пира у Корделии! А теперь отпусти меня, грубиян, или я доберусь до тебя, и у меня будут новые белые пушистый сапоги.

— Не, ну зачем они тебе сейчас. Не суетись. Серьезно!

Рибин обнажила острые серые клыки.

— Серьезно? — рассмеялся Казиэль. — Желаешь испугать меня этими жалкими штучками? Нашла, чем напугать.

— Ну ты и засранец!

— Ну, в этом ты права.

Рибин указала на Джейдена.

— Именно он тебя и сдаст. Помяни мое слово. Он низкий, лживый, от него проще избавиться раз и навсегда, и никогда с ним не связываться.

— Меня послали защищать его, и ты знаешь, что я так и поступлю.

— Блин! Ты всегда был слабаком. Им и останешься. Не изменяешь себе.

— Чаще всего — нет. Так поможешь, или продолжим болтать?

Она заговорила на быстром яростном демоническом уэльском, подвергая сомнению родословную Джейдена, да и Казиэля тоже, а еще его вменяемость.

Наконец, Рибин успокоилась.

— Конечно, помогу. Ты меня монстром считаешь? Но поклянись, что вытащишь отсюда и меня.

Казиэль нахмурился.

— Как ты вообще тут оказался?

— Меня пленили и продали.

Казиэль посмотрел на Джейдена, склонив голову на бок.

— Можно мне забрать его отсюда? Мне позволят?

— Почему ты называешь его ей?

Он посмотрел на Джейдена, как на дурака.

— Ты что, слепой? Рибин — мужчина.

Джейден скептически осмотрел плавные изгибы ее тела. Пусть он и не видел ее обнаженной…

— Уверен?

Рибин закатил глаза. Казиэль хохотнул.

— Точно. Его прокляли и наделили этим телом за то, что он разбил сердце женщины, и она убила себя. Теперь он проклят вечно ходить в ее теле и оплакивать души тех, кто скоро умрет, чтобы предупредить остальных, что скоро они потеряют любимых.

— Жестоко.

Рибин сжал зубы.

— Ты себе не представляешь. И это даже не моя вина. Она гонялась за мной, пока чуть с ума не свела. Девчонка была больна, — он вздохнул, указав на себя. — И это стало ее последней местью. Она постаралась, чтобы у меня никогда не было женщины. Никогда. Уж лучше бы в козу превратила.

Он повернулся к Казиэлю.

— Будешь умничать, и тебя отмутузит женщина, понял?

Тот поднял руки, защищаясь, но в глазах плескалось веселье.

— Я так понимаю, Рибин — это от Роберт?

— Ривон Ду, — сказали они в унисон.

Джейдена так и подмывало сказать: «будьте здоровы». Но он не сделал этого и повел их к комнате, в которой держали Аэрона.

— Знаешь, Казиэль, а у тебя язык подвязан для того, кто не может говорить.

Казиэль снова превратился в волка.