– Извините, проверка личностной идентификации. Пожалуйста, предъявите патрулю правую руку ладонью вверх. Просьба оставаться на местах, не вставать и не выходить в коридор: поезд въезжает в зону возможных боевых действий…

Бесстрастный ровный голос из динамика прозвучал в тот момент, когда панель двери отъехала в сторону, пропуская двоих людей в форме подземной полиции. Было видно, что в коридоре есть еще люди и все они находятся в подозрительной близости к этому купе.

– Проверка идентификации.

Алсвейг протянул ладонь. Писатель заметил, как друг чуть поморщился от боли. Свитер скрывал повязку, но в движениях журналиста была заметна скованность. Полицейский направил на руку Алсвейга луч сканера и скосил глаза на маленький экран. Его напарник стоял в дверях, одновременно наблюдая за Гудерлинком.

– Теперь вы, пожалуйста.

Гудерлинк неохотно подчинился. Он заметил, что свободная рука полицейского со сканером словно невзначай легла на кобуру парализатора.

– Информация не считывается. Вам придется пройти с нами.

Люди в коридоре уже откровенно прихлынули к их двери. Полицейский навел парализатор на Гудерлинка, отчего у писателя почему-то появилось совершенно идиотское, нелогичное желание вскочить на ноги.

– Ложись! – крикнул Алсвейг, пригибаясь, так что разряд другого парализатора ударил в кожаную обшивку диванной спинки. Гудерлинк, не отличавшийся такой быстрой реакцией, наверняка бы не успел, но тут поезд дернулся и полицейских отбросило по ходу движения, так что первый упал и выронил оружие, а стоявший в двери ударился затылком о твердую пластиковую поверхность и тоже сполз на пол. На мгновение дверной проем освободился, потому что толчок смел и всех, кто ждал в коридоре.

– Скорее!

Алсвейг, чудом успевший схватить упавший парализатор, выталкивал писателя из купе. Гудерлинк почти не чувствовал своего тела, оно действовало совершенно само по себе. Инстинкт самосохранения уже гнал писателя по коридору. Журналист прошелся парализатором по оглушенным внезапным торможением фигурам. Переступать через них на бегу было очень неудобно. Второй толчок откинул друзей назад, но и оставшимся преследователям пришлось несладко. Поезд начало раскачивать.

"Что там могло случиться? – мелькнуло у Гудерлинка. – Неужели поврежден тоннель? Что же будет?"

Он поднялся, цепляясь за стену, и бежал, с трудом преодолевая инерцию движения поезда, как сквозь толщу воды. Замечал машинально, как открываются двери купе и кто-то испуганно спрашивает, что случилось…

Третий толчок оказался таким сильным, что все находившиеся в коридоре, попадали на пол, а свет ненадолго погас. В темноте невидимый Алсвейг все тянул писателя вперед, и тот полз, а потом шел, а потом опять бежал, спотыкаясь, при слабом, больном свете аварийных ламп. А потом поезд вздрогнул еще раз и остановился совсем.

– Повреждение на линии, – доброжелательно сообщила внутренняя связь. – Просьба спокойно выйти в коридор и ожидать открытия дверей. Мы находимся в тридцати трех километрах от города Штутгарта. Станция впереди испытывает технические неполадки, поэтому через несколько минут за вами прибудет спасательный состав со станции Виттельмайер. Просьба соблюдать спокойствие…

Еще до того, как закончилась механическая речь, коридор наполнился перепуганными людьми. Их было не очень много, но они метались, звали друг друга, стремились к дверям. Гудерлинк и Алсвейг оказались в этой толпе ближайшими к выходу, и когда двери через минуту или две открылись, первыми спрыгнули на землю.

Вокруг было почти темно, свет исходил только от сигнальных огней поезда. Из других вагонов тоже спускались люди, растерянные, подслеповато моргающие, жмущиеся друг к другу в обступающем со всех сторон мраке.

– Сюда, Томаш! – Алсвейг уже тянул писателя в темноту.

– Куда мы теперь?

– Нужно выбираться на поверхность.

– Ты что, с ума сошел?! Кругом же война!

– Это и даст нам какой-то шанс – ведь такого от нас не ждут. На самом деле, фронт проходит дальше. Скорее всего, станция в Штутгарте повреждена при обычной бомбежке.

– Но как мы поднимемся наверх?

– Нужно добраться до Штутгарта. Это уже недалеко. На всех станциях есть аварийные лифты.

– А если впереди завал? Или при бомбежке повреждена электросеть и станция обесточена?

– Придется рискнуть. В Виттельмайер нам нельзя – наверняка нас там уже будут поджидать…

Приятели двинулись по ходу поезда, стараясь держаться в темноте. Гудерлинк представил совершенно черный тоннель, без огней, без единого светлого пятна, и содрогнулся.

– Быстрее, Томаш – здесь сейчас будет спасательный состав с прожекторами. Нас могут заметить.

Голоса позади делались все глуше. К тому моменту, когда грохочущая махина спасательного поезда, ослепительно сверкая, вынырнула из-за дальнего поворота, Алсвейг и Гудерлинк успели далеко углубиться в темноту.

– Франк, у тебя есть оружие?

– Только парализатор. Праттер остался в кармане плаща, да он и почти разряжен.

– Как твоя рука?

– Болит, – помолчав, признался журналист. – Жаль, что не удалось прихватить сумку. Доза анальгетика мне сейчас не помешала бы.

– Все случилось так быстро…

– Не бери в голову. Потерплю.

Они шли вдоль правой стены, то и дело ощупывая ее – просто потому, что само существование стены, ограничивающей темноту, придавало им решимости. Время то тянулось, то неслось вскачь. Временами писатель взглядывал на дрожащие ледяные цифры наручных часов и обнаруживал, что прошло всего несколько минут, а потом вдруг увидел, что миновал уже час.

– Ты уверен, что мы правильно идем? До станции оставалось всего несколько минут. Пусть на поезде, летящем с большой скоростью, но все-таки…

В темноте было слышно, как Алсвейг остановился и вздохнул.

– Я боюсь, что это уже станция. Ты был прав: здесь что-то с электричеством. Попробуем продвинуться еще немного вперед.

Они продвинулись ровно настолько, чтобы понять, что это действительно станция. Спустя четверть часа из мрака перед ними выплыл светящийся флуоресцентной краской знак подъездной зоны. Еще через некоторое время звук их голосов изменился, а впереди забрезжил неяркий, неверный свет. Они шли, еще теснее прижимаясь к стене, теперь уже из боязни быть обнаруженными. Наконец открылись пустынные платформы, слабо освещенные аварийными лампами. Видимо, автоматика тоже сбоила, потому что свет мигал, временами погасая совсем, временами, наоборот, вспыхивая ярче. Вокруг не было видно ни одного человека.

– Видно, в Штутгарте дела совсем плохи! – заметил Гудерлинк.

Алсвейг на мгновение обернулся и посмотрел на него.

– Штутгарт уничтожен две недели назад. Станция до сих пор работала только как пересадочная, на поверхность уже давно никого не выпускали. Ее на днях собирались закрыть: все равно объем перевозок сейчас резко упал. Это была последняя информация, которую я услышал перед тем, как в пятницу уйти с работы.

– Я не знал, что все так ужасно, – пробормотал писатель и сам почувствовал, что сказал глупость. – Но что мы будем делать на поверхности? Ведь там все разрушено!

– Постараемся найти исправный осмофлайер и двинемся дальше.

– Ты считаешь, что воздухом будет безопаснее?

– Нет. Я считаю, что так будет быстрее. У нас осталось пятнадцать часов. От Штутгарта до Рима не меньше восьми часов автономного лёта. А учитывая то, что осмопорт разбомбили в первые же дни войны и нам еще придется порыскать среди развалин, чтобы найти исправную машину… Помоги нам Бог не упасть духом!

Эскалаторы стояли. Лифты тоже не работали. Рядом с их нелепо распахнутыми кабинами поднималась вверх, ввинчиваясь в мигающий сумрак над головами, стальная лестница. Приятели не стали особо размышлять и начали подниматься. Гудерлинк шел вслед за Алсвейгом и старался не думать о том, сколько ступенек может быть у лестницы, ведущей на сто или даже двести метров вверх, и что может ожидать их в конце.