В первый же вечер ей устроили «темную» в туалете. И только своевременное появление воспитателя, спасло Настю и еще двух девочек из новеньких, от серьезных травм, хоть они и отчаянно дрались, защищаясь от тех, кто давно жил здесь. Тогда она отделалась несколькими синяками и царапинами от ногтей. Но чем дальше, тем злее становились дети. А воспитатели, по большей части, закрывали глаза на мелки драки и ссоры, их было мало и они просто не успевали уследить за всем. Наверное, именно из-за этого Настя попал в медпункт спустя две недели, когда изо всех старалась отстоять свое право на владение своей же вещью. Одна из девчонок заметила у нее брелок, подаренный Сашкой. Раньше Настя проявляла большую осторожность, старательно скрывая тот от посторонних глаз, а в тот день — зазевалась, о чем-то не подумала. И одна из младших девчонок, желая выслужиться перед местной главной — тут же доложила о сокровище. На нее опять напали толпой, девчонок пять, дрались молча, пуская в ход и зубы, и ногти, и даже попавшуюся под руку половую тряпку. И, наверное, осталась бы Настя без своего брелока, если бы кто-то не ударил ее по плечу шваброй. Та была старой, потертой, с сучковатой ручкой местами. Один из этих выступов и порвал кожу, оставив длинную неровную царапину. Крови хлынуло столько, что девчонки просто испугались и смылись из туалета, словно и духу их там не было. А Настя, стиснув зубы и ощущая боль в каждой мышце, поплелась к медсестре, сжимая в кулаке бесценный брелок с фотографией Харламова.

Рану ей промыли и перевязали, и даже, пожалев, оставили на ночь в медпункте. И именно оттуда Настя сбежала не взяв с собой ничего, кроме одетой на ней одежды и того самого брелока. Правда, решение это пришло спонтанно, когда проснувшись от шума и суматохи, подслушав разговоры воспитателей в коридоре, она поняла, что несколько воспитанников убежали. Именно тогда к ней и пришла идея последовать их примеру, в надежде на то, что все будут искать первых беглецов, и ее пропажу не сразу обнаружат. Настя тихонько выбралась из окна медпункта, расположенного на первом этаже, перелезла через забор, не обращая внимания на сильную боль в плече, и побежала, куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого приюта.

Ей было страшно, очень. С той самой ночи страх стал ее постоянным спутником. Она боялась патрулей милиции, и обычных прохожих, которые могли сдать ее тем самым патрулям. А те, в свою очередь, вернули бы Настю в приют. Она боялась бродяг и таких же бездомных, которой стала сама. Но и, несмотря на страх, Настя поставила себе цель — вернуться домой, к Саше и тете Наташе, и упорно к этой цели шла. Она старалась стать незаметной, как можно меньше привлекать к себе внимания. Научилась жить впроголодь и не обращать внимания на боль, жару, холод. Часто Насте не удавалось поесть ничего, кроме диких абрикос, или кукурузы и помидор, сорванных на полях вдоль трассы, но тогда она еще радовалась. А бывали дни, когда ей не удавалось добыть и такого. Однажды голод был настолько силен, что вопреки всему, чему учили ее воспитатели и тетя Наташа с Анной Трофимовной, она стащила пирожок у уличной торговки на автовокзале какого-то городка. И, забившись между двумя киосками, не обращая внимания на грязь и вонь, идущую от этого угла, жадно съела тот пирожок до последней крошки, облизав грязные пальцы. Настя, вообще, уже забыла о том, что значит быть чистой. Она старалась купаться, если на ее пути встречались речки или ставки, но мыла у нее не было, и хорошо отмыться или хоть как-то отстирать вещи не получалось. Да и страх быть пойманной, часто гнал ее прочь, позволяя потратить на купание совсем немного времени.

Тот раз на вокзале был единственным, когда Настя украла еду. Но к своему стыду, она не могла не признать, что не делала этого больше из-за страха попасться на глаза милиции, а не оттого, что так поступать было нечестно или плохо. Теперь Настя знала очень хорошо — когда живот подводит от голода, а голова кружится оттого, что ты не ела два или три дня, становится не до норм поведения или воспитания.

Однажды она прибилась к ватаге таких же бездомных ребят, как и она сама. Насте показалось, что вместе с кем-то будет легче найти что-то поесть. Но у тех детей еды не было. Зато имелся клей и пакеты, и она, даже после всего, испугавшись до боли в животе, убежала из того канализационного канала. Вид остекленевших глаз тех детей и их непонятные смешки, судороги после того, как они дышали парами, скопившимися в полиэтиленовых пакетах, внушил Насте непередаваемый ужас.

Потом она сумела забраться в один из вагонов товарного поезда. И ей показалось, что вот он — конец ее злоключений! Однако то ли Настя проспала родной город, то ли этот поезд, вообще, не останавливался там, но вышло так, что она заблудилась еще больше, и совсем потерялась в стране. В тот момент, когда Настя это поняла, она разрыдалась так горько и зло, что ей хотелось кого-нибудь ударить или что-то сломать, лишь бы хоть как-то дать выход этим эмоциям и собственному разочарованию. А еще — ей очень хотелось к Саше. Каждый день, каждую минуту. Но она уже начала терять надежду, что сумеет до него добраться. Тем более что Настя понятия не имела, не вызвали ли его уже в Россию.

На том вокзале Настя провела три дня, почти не отдыхая и не имея, что поесть, кроме того, что другие люди выбрасывали в мусорку. Зато разобралась, куда же заехала, и как теперь добраться до своего города. В главном зале вокзала висела огромная карта страны, а название города большими буквами было написано на здании. Настя рассматривала эту карту через окно, боясь заходить внутрь. А потом долго ждала возможности спрятаться в поезде, который шел туда, куда ей было нужно. Но, в конце концов, Настя справилась и с этим.

И вот теперь она, наконец, добралась, и осталось только дойти до дома Саши. С пасмурного осеннего неба начал накрапывать противный мелкий дождь, но Настя не обращала на тот внимания. Втянув голову в плечи, она заставляла себя делать новый шаг, пока, почти не веря, что сделала это, Настя не повернула в такой знакомый двор.

Откуда взялись сил? Кто смог бы объяснить это ей? Но Настя побежала, забыв про боль в плече и ногах, про усталость и голод, про то, как сильно болела голова. Она буквально взлетела на нужный этаж и, подбежав к двери, начала терзать кнопку звонка.

Прошло, наверное, минут десять, прежде чем она осознала, что дома никого нет. И это понимание обрушилось на нее, сбив с ног и забрав дыхание. Настя медленно сползла на пол, опираясь спиной о стену, и уселась под дверью. Ее глаза бессмысленно рассматривали узор из коричневой и рыжей плитки, которой был выложен пол. Сколько она так сидела — Настя не знала. Она просто не понимала, что делать, куда идти. И решила ждать, пока не вернется Саша или тетя Наташа. О том, что они могли уже просто уехать, Настя старалась не вспоминать. И неизвестно, сколько бы ей пришлось сидеть под этой дверью, если бы, поднимаясь на свой этаж, ее не увидела бы бабушка Аня.

— Настя?! — Пожилая женщина, видимо, настолько удивилась, что выронила сумку и прижала руки к сердцу. — Девочка моя. Это ты?! — Она бросилась к Насте.

— Я.

Настя даже не подняла глаз. У нее не было сил ни на радость, ни на вежливость. Все, чего ей сейчас хотелось — свернуться клубочком и уснуть прямо здесь, на сухой тряпке, которую тетя Наташа всегда использовала вместо коврика для вытирания ног.

— Что же ты тут делаешь? Тебя же забрали. Как же… — бабушка Аня тяжело опустилась на колени напротив Насти. — Они тебя так искали. Так искали. А никто ничего не мог сказать. Сашка просто с ума сходил.

— Я сбежала, бабушка Аня. Из приюта, — прошептала Настя. — И заблудилась. А где они? Почему никто не открывает?

— Они? — пожилая женщина грустно посмотрела на Настю. — Они уехали, доченька. Уже месяц, как. В Россию.

Уехали. Месяц. Она опоздала на целый месяц…

Настя ощутила, как головная боль сменилась головокружением.

Что же ей теперь делать? Куда идти? Сашка…