Она спохватилась только тогда, когда солнце стало бить в глаза, а ведь Настя с Сашкой устроились на скамейке под довольно большим кленом.

— Ой, который час? — Заволновалась Настя, прервав очередную историю друга.

Сашка моргнул, оглянулся вокруг, похоже, и сам утратив чувство времени, и посмотрел на часы.

— Начало третьего. — В голосе парня слышалось удивление. — Вот это мы разговорились. Сто лет столько ни с кем не болтал! — Сашка усмехнулся и подмигнул ей. — Четыре года, точно.

Настя даже покраснела. Вот, честное слово. Ей было очень приятно это слышать. Очень-очень. То, что он ни с кем не делился стольким, и не вел разговоров, которые всегда были у них. Когда никаких тайн и секретов не остается. И знаешь о друге все-все.

Но тут же подскочила, вспомнив о времени.

— Кошмар! Меня же бабушка Аня ждет! Нервничать будет.

Почему-то, не задумываясь, она схватила Сашку за руку и потащила в сторону дома. Словно и не было расставания, и все, как всегда, и они снова везде вместе, и всегда он, на правах старшего, крепко сжимает ее ладошку, чтобы подруга никуда не делась.

— Да не будет, успокойся. Я сказал ей, что тебя встречу. Что она, не поймет, что ли, что мы гуляем? — Попытался возразить Сашка. И совсем так, как она помнила, сжал ее руку, заставив Настю немного притормозить. — Слушай, а давай, и правда, походим, посмотрим все. Мне, жуть как любопытно, что тут поменялось, что нового? На дворец спорта глянуть охота. Эдуард Альфредович больше не тренирует, да? Мне Дима, вроде, говорил, что ему уже тяжело. Или ты не знаешь?

— Не тренирует, — кивнула Настя. — С сердцем у него плохо стало. Я сама его давно не видела, мне Виктор Федорович, рассказывал. Теперь он секцией занимается. Он сам когда-то у Эдуарда Альфредовича тренировался, но потом бросил спорт из-за травмы. Рано, лет в двадцать. Работать начал. И теперь его Эдуард Альфредович попросил секцию взять. — Рассказала она другу, но все же, не сбавляя скорости, продолжала тянуть Сашку в направлении дома. — Я хожу туда иногда. Не так часто, как с тобой, конечно. Чего мне теперь там делать? Но Виктор Федорович иногда разрешает мне выходить на лед. Ему Эдуард Альфредович про меня рассказал, и про тебя тоже. — Настя через плечо улыбнулась другу. — Вот он и разрешает мне кататься. Правда, советовал записаться в кружок фигурного катания, я пробовала, но как-то, не то… — Настя скривила пренебрежительную гримасу.

Сашка кивнул и понимающе хмыкнул.

— Хоккей — это круто! — Авторитетно заявил он.

— Круто, — со вздохом согласилась Настя. — Жаль, девушек не пускают играть.

— Ты что! — Вдруг остановился друг, заставив ее замереть. — Это же реальная мясорубка. Тебе бы там все кости в миг переломали! Даже не думай! И правильно, что этот Виктор Федорович тебя не пускает!

Настя пораженно уставилась на друга.

— Раньше ты, что-то, был не против, когда я тебе помогала. — Даже немного обидевшись, заметила она.

— Так я бы тебя никогда не ударил, и не толкнул, лучше самому упасть! — Горячо возразил Сашка. — А другим-то, по… без разницы, лишь бы выиграть! А у тебя вон, какие косточки тонкие, и одного падения могут не выдержать.

Обхватив двумя пальцами ее руку в районе запястья, Сашка демонстративно покачал перед глазами Насти ее же рукой. Полностью игнорируя то, что она пыталась сопротивляться.

Эх, знал бы Сашка, что ей и этим самым косточкам уже доводилось вынести, и ничего не треснули. Может, умничал бы тогда меньше.

Но Настя, верная своему решению, ничего не сказала, только фыркнула.

— Ой, можно подумать! Ты просто достать меня никогда не мог, вот и все… Сашка!

Ее возмущенный визг разлетелся по парку, заставив обернуться нескольких прохожих. Впрочем, те тут же отворачивались с добрыми усмешками, и шли по своим делам дальше. А вот Насте стало не до смеха.

— Поставь меня! Немедленно!

— Это кто тут и кого достать не мог? — С ухмылкой спросил друг.

Видно, задетый ее словами, или просто, из чувства противоречия, Сашка ухватил ее и вздернул в воздух на вытянутых руках. И теперь Настя позорно болталась в воздухе, как малый ребенок, а он смеялся над ее возмущением. Она даже упереться ему в плечи нормально не могла, друг не позволял, и достать, чтоб хоть пнуть или ущипнуть — не выходило.

— Отпусти! Ну, Сашка! — Ладно, она, пожалуй, преувеличила. Он и правда, мог достать ее, да и силой превосходил.

— Не-а. — Определенно, довольный ее беспомощностью, Сашка покачал головой. А потом наклонил ту к плечу, и глянул на Настю снизу вверх, весело прищурившись. — И не подумаю. Пока не признаешь, что прав — я.

Будто желая позлить ее еще больше, он, к тому же, взял и крутанулся на месте, так, что Настя судорожно вцепилась в его руки. Но и немного разозлившись, она не могла не рассмеяться. Ей стало весело и даже щекотно в животе, как на качелях.

— Ты — грубиян. — Смеясь, заметила Настя, покачав головой. — Кто бы мог подумать, что ты таким станешь. Прям, весь такой, крутой из себя. Хуже Лехи. Но сильный, это правда. И ума, как говорится, уже не надо.

Сашка нахмурился и стушевался. В его глазах появилось явно видимое огорчение.

— Прости, Насть. Я не хотел тебя обидеть. Реально. — Друг резко прижал ее к себе и начал опускать. — Просто хотел… А, ладно. Проехали! Прости, придурка, а, Настя?

Он уставился ей в глаза, крепко-крепко прижав к себе, наверное, чтоб она не убежала, пока он не добьется прощения. И чего-то ждал.

Они оба застыли.

Сашка смотрел на нее. Смотрел так, что у Насти во рту пересохло, и уже даже не смешно было. И мысли все из головы, словно ветром выдуло. И стало все равно, что повисла глупая пауза, когда она должна бы ответить. Или хоть попробовать отойти.

Только ведь, не хотелось. Совсем не хотелось отходить. Наоборот. Простояла бы вот так весь остаток дня. И завтра, тоже.

— Ух, ты… — Вдруг тихо прошептал Сашка, непонятно для нее.

А потом друг медленно наклонил голову. Будто давал ей возможность отступить, отклониться. Только руки его, при этом, держали Настю за талию все так же сильно. А она все никак не могла понять, что же сейчас будет, и почему сердце колотится в самом горле.

И тут случилось это, то самое. То, чего, оказывается, ей всегда страшно хотелось, только Настя и сама не понимала.

Сашка вдруг легко коснулся ее рта своими губами, раз, еще раз, словно пробуя. Или ожидая реакции Насти.

— Ох…

Не вполне отдавая себе отчет в том, что делает, она сильнее запрокинула голову и подалась навстречу этому легкому прикосновению, от которого у нее по всему телу пошла дрожь. Словно только этого и ждав, Сашка прижал ее к себе еще сильнее, и одной ладонью обхватил щеку Насти. А его губы…

Ой-йо! У нее в голове зашумело, то ли от солнца, то ли от нервного возбуждения, то ли от первого в жизни поцелуя. И было так здорово, и щекотно внутри, и жарко, и сладко. Действительно сладко, хоть и непонятно, как можно ощущать вкус поступка, движения, действия. А внутри живота так надрывно и тягуче-вязко. Но даже это — приятно.

— Стася… — Сашка отстранился, прижавшись щекой и губами к ее волосам. Глубоко вздохнул. — Кажется, мне хотелось этого с первой минуты, как я тебя сегодня увидел.

Она молчала. Настя просто не в состоянии была говорить. И его слова слышала как-то приглушенно. То ли из-за избытка ощущений, то ли из-за шума крови в ушах. Может, даже, больше ощущала по вибрации груди Сашки, к которой прижалась щекой.

— Стася? — Сашка, кажется, заволновался. — Стасечка, ты не сердишься? Стась? — Позвал он ее, осторожно коснувшись горячими губами кожи на виске.

Настя покачала головой, все еще молча. И подняла лицо, заглянув Саше в глаза. Улыбнулась, так, что, наверное, все то, что сейчас звенело внутри нее, стало видно. И открыла рот…

Но не смогла подобрать слова. Опять улыбнулась, и тихо вздохнула, решив, что, пожалуй, и не хочет нарушать словами этот обалденный момент.