Гостиная в доме Лебедевых. Бархатная мебель, старинная бронза, фамильные портреты. Пианино, на нем скрипка, возле стоит виолончель. Много света. Налево дверь. Направо широкая дверь в залу, откуда идет яркий свет. Из левой двери в правую и обратно снуют лакеи с блюдами, тарелками, бутылками и проч. При поднятии занавеса слышны из залы крики: «Горько, горько…»

А в д о т ь я Н а з а р о в н а, К о с ы х и Д у д к и н выходят из залы с бокалами.

Г о л о с и з з а л ы: «За здоровье шаферов…»

Музыка за сценой играет туш. Крик «ура» и шум передвигаемых стульев.

А в д о т ь я Н а з а р о в н а. Какую я парочку сосватала… Любо-дорого, хоть в Москву напоказ вези. Он красивый, статный, образованный, деликатный, чверезый, а Сашенька ангельчик, цветочек, ясочка… Другую такую парочку не скоро сосватаешь…

В зале кричат ура.

К о с ы х и Д у д к и н (вместе). Ура-а-а-а…

А в д о т ь я Н а з а р о в н а (поет).

Да не сиди, Сашенька, не сиди,

Подыми окошечко, погляди:

Высоко ли солнышко на дворе?

Хорош ли мой Колюшка на коне? Вот как… Загуляла, грешница… Нет мне теперь конца-краю…

Дудкин хочет что-то сказать, но не может.

К о с ы х. Завидно на людское счастье глядеть… Авдотья Назаровна, сделай милость, сосватай мне невесту… Так опротивела холостая, одинокая жизнь, что дома все хожу по комнатам да на отдушники поглядываю… Болтаешься, болтаешься, и так, черт знает как, жизнь проходит.

А в д о т ь я Н а з а р о в н а. Давно бы сказал, я бы тебя сразу женила…

К о с ы х. То ли дело женатому… Сидишь у себя дома… тепло… лампа горит, какая-нибудь этакая жена ходит… Ей-богу, она около тебя ходит, а ты сидишь за столом с приятелями и винтишь… Говоришь: без козыря… пас… трефы… пас… черви… пас… два черви… пас… И наконец шлем на червах… Все пас, пас, пас…

Дудкин касается талии Авдотьи Назаровны и щелкает языком.

А в д о т ь я Н а з а р о в н а. Ну, так назюзюкался, что меня за молодую принял… Эка, до какой степени себя забыл в чужом доме. Языка не сдвинешь, словно паралич расшиб…

Г о л о с и з з а л ы: «За здоровье Сергея Афанасьевича и Марьи Даниловны…»

Музыка играет туш. Ура. (Идет в залу и поет.)

Хорош, хорош, маменька,

Лучше всех,

Да повесил головушку

Ниже всех.

Уходит.

Д у д к и н. Раиса Сергеевна, поедем…

К о с ы х. Какая я тебе Раиса Сергеевна…

Д у д к и н. Наплюй… поедем… дай двугривенный швейцару, у меня мелких нет… (Кричит.) Григорий, подавай…

К о с ы х. Что ты орешь? Какой тут Григорий? (Закуривает.)

Д у д к и н. Наплюй, поедем… Гуляй на все… (Кричит.) Григорий, подавай…

Те же и Б о р к и н (во фраке с цветком).

Б о р к и н (вбегает из залы запыхавшись). Отчего не подают шампанского? (Лакею.) Подавай еще шампанского, скорей…

Л а к е й. Шампанского больше нет…

Б о р к и н. Черт знает, что за беспорядки… Пять бутылок на сто человек… Это возмутительно…

Косых подходит к виолончелю и водит по струнам смычком. Какое еще вино есть?

Л а к е й. Столовое, игристое…

Б о р к и н. По сорока копеек бутылка? (Косых.) Ах, да не пилите вы, пожалуйста… (Лакею.) Подавай хоть столового игристого, только поскорее… Уф, замучился… Одних тостов произнес штук двадцать… (Дудкину и Косых.) Вот что, сейчас мы провозгласим графа и Бабакину женихом с невестой. Смотрите, господа: кричать ура во все горло. А потом у меня одна идея есть, которую я объявлю. Так нужно будет и за идею выпить… Пойдемте… (Берет под руку Косых и уходит с ним в залу.)

Д у д к и н (идет за ними). Семен Николаевич… Давай сначала у буфета выпьем, а потом уж в общей… (Уходит.)

Музыка играет марш из «Бокаччио», крики: «Музыка, стой».

Марш обрывается.

Г о л о с и з з а л ы: «За здоровье невестиной тетушки

Маргариты Саввишны…»

Туш.

Ш а б е л ь с к и й и Л е б е д е в.

Л е б е д е в (выходя с графом из залы). Не дури ты, пожалуйста, напустил на себя злобу или просто страдаешь катаром желудка, а уж думаешь в самом деле, что ты Мефистофель. Да право… Возьми в рот паклю, зажги и дыши огнем на людей…

Ш а б е л ь с к и й. Нет, серьезно, мне хочется устроить себе какую-нибудь гнусность, подлость, чтоб не только мне, но и всем противно стало. И я устрою… Честное слово, устрою… Я уже сказал Боркину, чтобы он объявил меня женихом. (Смеется.) Это будет гнусно, но под стать и времени и людям. Все подлы, и я буду подл…

Л е б е д е в. Надоел ты мне… Слушай, Матвей, договоришься ты до того, что тебя, извини за выражение, в желтый дом свезут.

Ш а б е л ь с к и й. А чем желтый дом хуже любого белого или красного дома? Сделай милость, хоть сейчас меня туда вези… Сделай милость…

Л е б е д е в. Знаешь что, брат… Бери свою шапку и езжай домой… Тут свадьба, все веселятся, а ты кра… кра… как ворона. Езжай с богом…

Ш а б е л ь с к и й. Свадьба… все веселятся… Что-то идиотское, дикое… Эта музыка, шум, пьянство, точно Тит Титыч женится. До сих пор я считал тебя и Николая интеллигентными людьми, а сегодня вижу, что вы оба такие же моветоны, как Зюзюшка и Марфутка. Это не свадьба, а кабак.

Л е б е д е в. Кабак, но ведь не я делаю этот кабак и не Николаша. Обычай такой… есть обычай - горло драть, ну и дерут, а обычаи, брат, те же законы. Mores leges imitantur* - вот еще с университета помню. Не нам с тобой людей переделывать.

* Обычаи заменяют законы (лат.).

Шабельский склоняется к пианино и рыдает. Батюшки… Матвей… граф… Что с тобой? Матюша, родной мой… ангел мой… Я тебя обидел? Ну прости меня, старую собаку. Прости пьяницу… Воды выпей…

Ш а б е л ь с к и й. Не нужно… (Поднимает голову.)

Л е б е д е в. Что ты плачешь?

Ш а б е л ь с к и й. Ничего, так…

Л е б е д е в. Нет, Матюша, не лги… Отчего? что за причина?

Ш а б е л ь с к и й. Взглянул я сейчас на эту виолончель и… и жидовочку вспомнил…

Л е б е д е в. Эва, когда нашел вспоминать… Царство ей небесное, вечный покой, а вспоминать не время…

Ш а б е л ь с к и й. Мы с ней дуэты играли… Чудная, превосходная женщина… (Склоняется на пианино.)

Г о л о с и з з а л ы: «За здоровье дам…»

Туш и ура. Все подленькие; маленькие, ничтожные, бездарные… Я брюзга; как кокетка, напустил на себя бог знает что, не верю ни одному своему слову, но согласись, Паша, все мелко, ничтожно, подловато. Готов перед смертью любить людей, но ведь всё не люди, а людишки, микрокефалы, грязь, копоть…

Л е б е д е в. Людишки… От глупости всё, Матвей… Глупые они, а ты погоди - дети их будут умные… Дети не будут умные, жди внуков, нельзя сразу… Ум веками дается…

Ш а б е л ь с к и й. Паша, когда солнце светит, то и на кладбище весело… когда есть надежды, то и в старости хорошо… А у меня ни одной надежды, ни одной…

Л е б е д е в. Да, действительно, тебе плоховато… Ни детей у тебя, ни денег, ни занятий… Ну, да что делать, судьбе кукиша не покажешь…

Музыка полминуты играет вальс, во время которого Лебедев и Шабельский делают вид, что говорят между собою.

Ш а б е л ь с к и й. На том свете мы поквитаемся. Я съезжу в Париж и погляжу на могилу жены. В своей жизни я много давал, роздал половину своего состояния, а потому имею право просить. К тому же, прошу я у друга.

Л е б е д е в (растерянно). Голубчик, у меня ни копейки… Честное слово, omnia mea mecum porto*. Живу на жениных харчах без жалованья. Были спрятаны у меня заветные десять тысяч, да и те сегодня Шурочке определил. (Живо.) Постой, не унывай… Эврика… Скажу я Николаше одно слово, и ты будешь в Париже… Валяй в Париж… Из десяти тысяч мы тебе три ассигнуем. Четыре… Целый год будешь кататься, а потом приедешь домой и, чего доброго, внучка застанешь… Ау… ау… Честное слово…