О с и п. Самый обыкновенный человек! Даже хуже…

П л а т о н о в. Будто бы? А не богатырь? Не Илья Муромец? (Хлопает его по плечу.) О храбрый, победоносный росс! Что мы теперь значим с тобой? Шляемся из угла в угол мелкими людишками, чужеядами, места своего не знаем… Нам бы с тобой пустыню с витязями, нам бы с тобой богатырей с стопудовыми головами, с шипом, с посвистом! Уколотил бы Соловья Разбойника? а?

О с и п. А кто ж его знает!

П л а т о н о в. Уколотил бы! Ведь у тебя силища! Это не мускулы, а канаты! Кстати, отчего ты не на каторге?

А н н а П е т р о в н а. Кончите, Платонов! Право, надоело.

П л а т о н о в. Ты сидел хоть раз в остроге, Осип?

О с и п. Случается… Каждую зиму сижу.

П л а т о н о в. Так и следует… В лесу холодно - иди в острог. Но отчего же ты не на каторге?

О с и п. Не знаю… Пустите, Михаил Васильич!

П л а т о н о в. Ты не от мира сего? Ты вне времени и пространства? Ты вне обычаев и закона?

О с и п. Позвольте-с… В законе написано, что только тогда пойдешь в Сибирь, когда на тебя обстоятельно докажут или на месте преступления поймают… Всякому, положим, известно, что я, положим, вор да разбойник (смеется), да не всякий доказать это может… Гм… Не смел нонче народ стал, глуп, неумный то есть… Боится всего… Ну и доказать боится… Выслать бы мог, да законов не понимает… Всё ему страшно… Осел нонче народ стал, одним словом… Всё норовит исподтишка, артелью… Пакостный народ, плевый… Невежество… И обижать такой народ не жалко…

П л а т о н о в. Как он важно рассуждает, подлец! Своим умом дошел, отвратительное животное! И он ведь на основании теорий… (Вздыхает.) Какая гадость еще возможна в России!..

О с и п. Не один я так рассуждаю, Михаил Васильич! Все нонче так рассуждают. Да вот, например, хоть Абрам Абрамыч…

П л а т о н о в. Да, но и этот тоже внезаконный… Всяк знает, да не всяк докажет.

В е н г е р о в и ч 1. Меня, полагаю, можно оставить в покое…

П л а т о н о в. Про него и толковать нечего… Это подобие твое; разница только в том, что он умней тебя и счастлив, как аркадский пастушок. Ну и… в глаза нельзя назвать, а тебя можно. Одного поля ягоды, но… Шестьдесят кабаков, друг мой, шестьдесят кабаков, а у тебя и шестидесяти копеек нет!

В е н г е р о в и ч 1. Шестьдесят три кабака.

П л а т о н о в. Через год будет семьдесят три… Он благодеяния делает, обеды дает, всеми уважаем, все перед ним шапку ломают, ну а ты… ты великий человек, но… жить, брат, не умеешь! Не умеешь жить, вредный человек!

В е н г е р о в и ч 1. Вы начинаете фантазировать, Михаил Васильич! (Встает и садится на другой стул.)

П л а т о н о в. На этой голове и громоотводов больше… Проживет преспокойно еще столько же, сколько и жил, если не больше, и умрет… и умрет ведь спокойно!

А н н а П е т р о в н а. Перестаньте, Платонов!

В о й н и ц е в. Помирней, Михаил Васильич! Осип, уходи отсюда! Своим присутствием ты только раздражаешь Платоновские инстинкты.

В е н г е р о в и ч 1. Ему хочется выгнать меня отсюда, но не удастся!

П л а т о н о в. Удастся! Не удастся, сам уйду.

А н н а П е т р о в н а. Платонов, вы не перестанете? Вы не распространяйтесь, а прямо говорите: перестанете вы или нет?

С а ш а. Замолчи, ради бога! (Тихо.) Неприлично! Ты меня срамишь!

П л а т о н о в (Осипу). Проваливай! От души желаю тебе скорейшего исчезновения!

О с и п. У Марфы Петровны есть попугайчик, который всех людей да собак называет дураками, а как завидит коршуна или Абрама Абрамыча, то и кричит: «Ах ты, проклятый!» (Хохочет.) Прощайте-с! (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ XVI

Те же без О с и п а.

В е н г е р о в и ч 1. Кто бы, да не вы, молодой человек, позволяли себе читать мне мораль и еще в такой форме. Я гражданин и, скажу правду, полезный гражданин… Я отец, а вы кто? Кто вы, молодой человек? Извините, хлыщ, промотавшийся помещик, взявший в свои руки святое дело, на которое вы не имеете ни малейшего права, как испорченный человек…

П л а т о н о в. Гражданин… Если вы гражданин, то это очень нехорошее слово! Ругательное слово!

А н н а П е т р о в н а. Он не перестанет! Платонов, зачем отравлять нам день своим резонерством? Зачем говорить лишнее? И имеете ли вы право?

Т р и л е ц к и й. Не покойно живется с этими справедливейшими и честнейшими… Всюду вмешиваются, везде у них дело, всё до них касается…

Г л а г о л ь е в 1. Начали, господа, о здравии, а оканчиваете за упокой…

А н н а П е т р о в н а. Не следует, Платонов, забывать того, что если гости бранятся, то хозяева чувствуют себя очень неловко…

В о й н и ц е в. Это справедливо, а посему с этой же минуты всеобщее тссс… Мир, согласие и тишина!

В е н г е р о в и ч 1. Не дает и минуты покоя! Что я ему сделал? Это шарлатанство!

В о й н и ц е в. Тссс…

Т р и л е ц к и й. Пусть себе бранятся! Нам же веселей.

Пауза.

П л а т о н о в. Как поглядишь вокруг себя, да подумаешь серьезно, в обморок падаешь!.. И что хуже всего, так это то, что всё мало-мальски честное, сносное молчит, мертвецки молчит, только смотрит… Всё смотрит на него с боязнью, всё кланяется до земли этому ожиревшему, позолоченному выскочке, всё обязано ему от головы до пяток! Честь в трубу вылетела!

А н н а П е т р о в н а. Успокойтесь, Платонов! Вы начинаете прошлогоднюю историю, а я не выношу этого!

П л а т о н о в (пьет воду). Ладно. (Садится.)

В е н г е р о в и ч 1. Ладно.

Пауза.

Щ е р б у к. Мученик я, друзья мои, мученик!

А н н а П е т р о в н а. Что там еще?

Щ е р б у к. Горе мне, друзья мои! Лучше в гробу лежать, чем с женою ехидною жить! Опять материя была! Чуть не убила меня неделю тому назад со своим дьяволом, рыжим Дон-Жуаном. Сплю я себе на дворе под яблонькой, сны вкушаю, на прошлые картины во сне с завистью поглядываю… (Вздыхает.) Вдруг… Вдруг как шарахнет меня кто-то по голове моей! Господи! Конец, думаю, пришел! Землетрясение, борьба стихий, потоп, дождь огненный… Открываю глаза, а передо мной рыжий… Схватил меня рыжий за бока, да как даст со всего размаху по этим местам, а потом шлеп меня о землю! Подскочила лютая… Схватила меня за мою невинную бороду (хватает себя за бороду), а тут не пообедаешь! (Бьет себя по лысине). Чуть не убили… Думал, что богу душу отдам…

А н н а П е т р о в н а. Вы преувеличиваете, Павел Петрович…

Щ е р б у к. Старуха ведь, старей всех на свете, ни кожи, ни рожи у старой кочерги, а туда же… любовь! Ах ты, ведьма! А рыжему это и на руку… Ему денежки нужны мои, а любовь ее ему не нужна…

Я к о в входит и подает Анне Петровне визитную карточку.

В о й н и ц е в. От кого это?

А н н а П е т р о в н а. Перестаньте, Павел Петрович! (Читает.) «Comte Glagolief»*. К чему эти церемонии? Пожалуйста, проси! (Глагольеву

1.) Ваш сын, Порфирий Семеныч!

____________________

* «Граф Глагольев» (франц.).

Г л а г о л ь е в 1. Мой сын?! Откуда он мог взяться? Он за границей!

Входит Г л а г о л ь е в 2.

ЯВЛЕНИЕ XVII

Те же и Г л а г о л ь е в 2.

А н н а П е т р о в н а. Кирилл Порфирьич! Как это любезно!

Г л а г о л ь е в 1 (встает). Ты, Кирилл… приехал? (Садится.)

Г л а г о л ь е в 2. Здравствуйте, mesdames! Платонову, Венгеровичу, Трилецкому… И чудак Платонов здесь… Салют, почет и уважение! Ужасно жарко в России… Прямо из Парижа! Прямехонько из французской земли! Ф-ф… Не верите? Честное и благородное слово! Домой только чемодан завез… Ну, да и Париж же, господа! Вот город!

В о й н и ц е в. Садитесь, французский человек!

Г л а г о л ь е в 2. Нет, нет, нет… Я не в гости приехал, я так только… Мне одного только отца нужно видеть… (Отцу.) Ты что же это, послушай?


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: