Единственной отрадой в жизни Али Риза-бея был теперь Шевкет, — настоящее сокровище его Шевкет! Отец готов был молиться на него.

Только один Шевкет и понимал, что творится на душе у Али Риза-бея. Конечно, добровольно взвалив на себя всю тяжесть забот о семье, он мог бы иной раз позволить себе раздражительность или недовольство, однако никогда таким правом не пользовался, всегда оставаясь сдержанным и почтительным.

Иногда Шевкет садился к отцу на колени — как будто возвращалось детство — и, поглаживая его бороду, начинал утешать:

— Ничего, отец, ты, главное, не бойся, я не подведу тебя. Вот увидишь, все будет хорошо, и мы будем счастливы… Прежде всего надо нам пристроить сестер. А без них мы справимся… Уж вам с матерью нуждаться не придется…

И Шевкет заботился обо всех: о сестрах, об отце, о матери, — только о себе забывал.

— Сознайся, Шевкет, — попытался однажды Али Риза-бей вызвать сына на откровенность, — ведь и у тебя есть желания. Если бы не эта наша беда, кем бы ты хотел стать?

Шевкет задумался.

— Я бы хотел, отец, стать архитектором. Выучиться, начать зарабатывать хорошие деньги, стать известным человеком… Только на роду мне, видно, другое написано…

Может быть, он рассказал бы и о других своих желаниях, но, увидев печальные глаза отца, осекся.

— Нет, нет, ты не принимай этого близко к сердцу. Я очень доволен жизнью, — с беззаботной улыбкой сказал Шевкет. — К тому же у меня все еще впереди. Вот уладим сначала наши дела, потом дойдет черед и до всего прочего.

Али Риза-бей сделал вид, будто согласен с сыном, и заговорил о другом.

Новые друзья Али Риза-бея, отставные чиновники, завсегдатаи кофейни, ища утешения, обращались с молитвой к аллаху. А вот он молился на сына. Когда ему становилось нестерпимо тяжело, он всегда обращался мысленно к Шевкету, и тогда в душе у него воцарялся покой, будто он побывал в храме Божьем.

Однажды Али Риза-бей, не скрывая слез, признался:

— Знаешь, сынок, вот я всегда считал себя человеком достойным и даже добродетельным, гордился собою, но сейчас, рядом с тобой, понимаю, как я заблуждался…

— Что ты говоришь, отец?! Да во всем мире не сыщешь такого человека, как ты! К чему это самоуничижение?..

— Нет, сынок, перед тобой я действительно чувствую себя ничтожеством. Ты спросишь почему? Да потому, что я прожил жизнь и ничего не видал, ни к чему не стремился. А вот ты — совсем другой. Ты все видишь, все стараешься осмыслить. У тебя есть цель в жизни. Ты добровольно отказываешься от своих желаний, ибо долг для тебя превыше всего. Именно в этом, сынок, разница между нами…

Мира и покоя в доме не стало: дети ссорились между собой, переругивались тайком, и Али Риза-бей никак не мог понять, чего они не поделили. Однажды он был случайным свидетелем того, как Фикрет повздорила с сестрами, другой раз услышал плач в комнате Лейлы, а затем Неджла вдруг отказалась обедать вместе со всеми…

К Хайрие-ханым стало вообще не подступиться. Зная, что каждое его слово будет встречено в штыки, Али Риза-бей не решался спрашивать жену о том, что творится в доме.

Скандалы повторялись все чаще и чаще. В семье не стало согласия. Дочери разделились на два лагеря: в одном Фикрет, в другом — Лейла и Неджла. Это было, пожалуй, лучшим доказательством того, что авторитета Али Риза-бея больше не признают и он уже не хозяин в своем доме.

Лейле и Неджле не нравился порядок, принятый в их семье, и установившийся образ жизни. Девушки мечтали о нарядах, о развлечениях, о поклонниках. По сравнению со старшей сестрой, они были избалованы, капризны, легкомысленны. Как-то само собой получилось, что отец не уделил им должного внимания. А за красивыми дочерьми всегда нужен глаз да глаз. Раньше чем через три или даже пять лет девушек замуж все равно не выдашь.

Али Риза-бей хотел одного: пусть дочери вырастут скромными и добропорядочными. И потому следил, чтобы они сидели дома, лишний раз не появлялись на улице и дружили только с девицами из порядочных семей. Главное — от греха подальше!..

«Девичья красота — вот где опасность! Смотри за девочками в оба!» — так наставлял Али Риза-бей свою жену. Но, как всегда, одна крайность влечет за собой другую: дочерей держали в строгости и в то же время баловали без меры, ни в чем им не отказывали, каждое желание, даже самое вздорное, исполняли тотчас же. И когда дочери подросли, то споры с женой чаще всего возникали именно по этому поводу. Хайрие-ханым как-то заикнулась, что слишком много денег тратят на Лейлу и Неджлу. Али Риза-бей ответил:

— Как ты, жена, не хочешь понять простой вещи? Мы же девочек держим взаперти. Не хватало еще, чтобы им отказывали в сладостях да тряпках… Тогда они возненавидят и отчий дом, и жизнь в этом доме. Нет, мы должны сделать все возможное, чтобы девочки были довольны своей судьбой…

Пока у отца еще были силы, а главное, деньги, жизнь в доме шла гладко. Но потом все изменилось. Бразды правления забрала в свои руки Хайрие-ханым. Дочери уже не бегали, как раньше, к Али Риза-бею жаловаться на скупость матери. Все равно ничего от старого отца не добьешься! Между Хайрие-ханым и двумя средними дочерьми разгорелась упорная борьба. Несмотря на плач и истерики дочерей, Хайрие-ханым не сдавалась. В самые трудные минуты на помощь матери всегда приходила рассудительная Фикрет. Однако и Хайрие-ханым вынуждена была сдать свои позиции. Какая мать устоит перед слезами дочерей, которых она вскормила и вырастила?! И тогда Хайрие-ханым кинулась в другую крайность: она принялась экономить на самом необходимом, чтобы выкроить денег на наряды для Лейлы и Неджлы. Это, конечно, подорвало семейный бюджет. Теперь уже Фикрет нападала на мать за ее уступчивость.

— Ты не имеешь права, мама, обрекать нас на голод и холод только ради того, чтобы ублажить этих эгоисток!..

Стараясь оправдать свои поступки, Хайрие-ханым волей-неволей брала под защиту дочерей.

— Но ведь и они по-своему правы! Девушкам всегда хочется красиво одеться…

Раньше Фикрет относилась к своим младшим сестрам как к малым детям, — это чувство внушил ей отец. Но, видя теперь, как мать выгораживает Лейлу и Неджлу, благоразумная Фикрет начинала возмущаться:

— Прекрасно! А что же прикажете делать нам? Разве мы не твои дети, мама? Или, может быть, мы — подкидыши, бездомные щенки? Я не говорю о себе, но подумай об Айше!.. Тебе не совестно перед ней?

Тайное стало явным. Дело не ограничивалось больше обидами, слезами, недовольными лицами. В доме шла междоусобная война: Лейла и Неджла при поддержке Хайрие-ханым открыто выступили против Фикрет и Айше.

Силы, конечно, оказались неравными: Айше была еще совсем маленькая, и Фикрет приходилось воевать в одиночку. Она рассчитывала, правда, перетянуть на свою сторону брата и отца. Но Шевкет терпеливо выслушивал длинные речи сестры, а от поддержки уклонялся.

— Знаешь, Фикрет, не стоит мне встревать в ваши распри, — говорил он. — У меня голова не тем забита, все соображаешь, как бы семью прокормить. Согласись, ведь вы ссоритесь по пустякам. Я бы, конечно, вмешался, случись что-нибудь серьезное…

Что же касается Али Риза-бея, то он сам понимал: от него теперь ничего не зависит. В этом доме он — всего лишь огородное пугало. Пока его хоть чуточку уважают, — все-таки отец! — но стоит ввязаться в эти ссоры, и житья ему уже не будет.

Вот почему при первых же признаках надвигающейся бури Али Риза-бей спешил укрыться в своей комнате или сбежать в кофейню.