Существуют, как известно, диптихи (помянники) о здравии и об упокоении. Это название происходит от греческого слова «птиссо», что значит «складываю вдвое», ибо в древности диптихи представляли собой две соединенные дощечки, как те скрижали, которые на святой иконе держит Боговидец Моисей. На этих дощечках писались имена живых и умерших, которые, как мы знаем со времени V Вселенского Собора, поминались диаконом после освящения Честных Даров, во время пения Достойно есть или О тебе радуется, как это делается и сейчас. Когда количество имен возросло, диптихи стали называться и полиптихами, так как имели много «сложений». Чаще же употребляется их первоначальное название. Диптихи читаются также во время святой проскомидии, когда частицы за поминаемых полагаются рядом с Агнцем.

Диптих, которые Церковь бережно сохраняет со времен апостольских, достоверно свидетельствуют о молитвах об усопших, издревле возносимых Церковью во время богослужения. В некоторых наших древних храмах сохранились и продолжают читаться прошения, поданные еще при татарском иге.

Любопытный ответ на этот вопрос находим, среди прочих источников, в одной старинной Псалтири (издание начала XIX века):

«Вестно да будет повсюду православным, како писати в синодики о зде отшедших ко Господу имена. Понеже мнози неведают, како писати подобает по разуму здравого учения, пишут бо неции (некоторые) и глаголют в поминаниях Николу, Саву, Вавилу, Варнаву. Такоже и женского рода имена: Марию, Дарию, Татиану. И сие несть здравого смысла в склонении. Зане не Никола, и не Савва, и не Дария, ни Анна поминается, но душа». «Яко убо душа, — читаем далее, — кроме телесе не нарицается человек, ниже тело кроме души. Сложен убо человек, зане от двою естеству сотворен, от души и тела. А егда душа от тела разлучится, тогда душа человеком не нарицается, яко Писание глаголет». То есть, коротко говоря: «Имя дается не душе, но телу. Человек сотворен двусоставным: из души и из тела. А когда по смерти душа покинет тело, она по имени человека не называется». А называется — «душа такого-то». Соответственно, и просим мы о упокоении души. Хотя в широкую практику, к сожалению, вошла некорректная формула — о упокоении тела.

В данном случае можно воспользоваться советом афонского старца Паисия. «Когда во время Проскомидии, — говорит он в одной из своих книг, — священник звонит в колокольчик[3] и вы про себя поминаете имена, то ваше сердце должно соучаствовать в боли каждой поминаемой вами души, будь это живой или усопший человек. Приводите себе на ум все человеческие нужды вообще и конкретно того, о ком вы молитесь, и просите: „Помяни, Господи… Марию, Николая… Ты, Боже мой, знаешь, какие у них трудности. Помоги им“. Имена, которые вам дают для поминовения, поминайте на нескольких Божественных литургиях — какие-то на трех, какие-то на пяти. Остальные имена поминайте во вторую очередь. А то что же — одних ты поминаешь постоянно, а других, которые нуждаются в молитвенной помощи, не поминаешь совсем? Я такого не понимаю».

Правильнее было бы даже говорить не «пожертвование», а «милостыня», считает святитель Афанасий (Сахаров). «Для духовенства, — пишет он, — вопрос о поминовении у нас стоит в тесной связи с вопросом о содержании. Но ведь надо же их разделить!.. Надо же знать и священнослужителям, и мирянам, что долг первых — молиться о вторых и что этот долг они неленостно и неустанно должны исполнять без всякой мысли о вознаграждении. Миряне же должны знать, что они должники священнослужителей и свой долг должны уплачивать в первую очередь молитвою же о пастырях духовных. А так как постоянное, почти непрерывное, каким должно быть у священнослужителей занятие молитвою, лишает их возможности заниматься другим трудом, то долг верующих заботиться о том, чтобы для священнослужителей была обеспечена возможность не отрываться от своего главнейшего дела — молиться о всех и за вся. Делатель достоин мзды своей, а молитва — дело, и дело нелегкое, требующее большого душевного и физического напряжения.

Это во-первых. А во-вторых, необходимо же и священнослужителю, и мирянам проникнуться тою мыслью, что подача денег с поминаниями или при совершении треб не есть плата за прочтение поминаний или за совершение треб. Труд молитвы — неоплаченный труд и во всяком случае не может быть оплачен каким-либо вещественным предметом. То, что приносится священнослужителям при совершении богослужений и треб, — это милостыня, подаваемая молящимся ради Христа за своих сродников и друзей, живых и усопших. Принимать милостыню во имя Христа — не должно быть стыдно или унизительно для служителя Христа. Наоборот, питаться именем Христа — это великая честь для них, а подавать обильную милостыню во имя Христа должно быть вожделеннейшим делом для всех, носящих имя христиан. Если в таких мыслях утвердятся и священнослужители, и миряне, тогда вопрос о содержании духовенства легко и к общей пользе будет отделен от вопросов о поминовении и о плате за требы».

Бескровная Жертва Святой Евхаристии может приноситься только за тех, чьи души получили «печать Дара Духа Святаго» в Таинстве Крещения, то есть за тех, кого Господь «знает». Умершие в неверии лишены всякой помощи такого рода, за исключением одной — милостыни, приносимой за их души. Милостыня приносит им некоторое облегчение, некоторое утешение.

Но и тут своего рода «бухгалтерский подход»: крещеный — костяшки счетов одесную, некрещеный — ошуюю — был бы неуместен. «Некрещеный» — это вовсе не всегда «умерший в неверии». К человеку, всю жизнь яростно отвергавшему веру, — у Господа один подход, к тому, кто, не будучи крещеным, жил, тем не менее, по заповедям Божиим, — иной, и, наконец, если человек уже готов был окреститься, но не успел, такого человека, по большому счету, можно считать оглашенным…

«О характере же связи с Церковью других людей, неправославных и нехристиан, — говорит проф. А.И. Осипов („Посмертная жизнь души“), — которые по каким-то причинам не приняли христианскую веру и Крещение, мы не можем судить, ибо не знаем ни об их духовном состоянии, ни обо всех объективных обстоятельствах их жизни. Мы можем и должны знать об истинной и ложной вере, но ни об одном человеке никогда не сможем сказать, что он погиб, то есть вечно и навсегда будет вне Церкви. Ибо знаем точно, что первым в рай, то есть в Церковь, вошел тот, кто по суду человеческому, несомненно, был погибшим человеком, ибо он был разбойник. Лишь Церковь своей анафемой может произнести такой суд. Пока же такого суда нет — для каждого христианина открыта дверь веры для молитвы за любого человека, независимо от его веры и убеждений, независимо от того, жив он или скончался».

Проф. А. И. Осипов: «„Адскую“ участь для некрещеных детей „прорек“ когда-то блаженный Августин. Позднее это положение было включено в католическую традицию. Однако если католики считают, что для умерших некрещеных младенцев предусмотрено Богом особое место между чистилищем и раем, так называемый лимб,[4] то православное богословие относится к этому вопросу более сдержанно. Ни один из Святых Отцов Восточной, Православной Церкви не разделял подобные взгляды. С теми, кто утверждает, что душа некрещеного младенца прямиком идет в ад, поскольку не очищена Крещением от первородного греха, невозможно согласиться. Русь крестилась через тысячу лет после пришествия Христова. И что же, все скончавшиеся дети наших предков погибли, да? Все дети Ветхого Завета — тоже погибли? Дети нехристианских народов — в аду? И в это хотят заставить верить православных христиан?»