Прошло какое-то время, и зазвонил наш колокол.

Я в два прыжка допрыгнула до дерева и оцепенела от ужаса. Мех у меня встал дыбом, ушки прижались, из горла моего вырвалось хриплое, сердитое «мяу-у!», а потом я зашипела.

У дерева, под колокольчиком, стоял незнакомец. Вид его был гнусен. Волосы рыжие, как у лисы; борода такая же; глаза злые. Он дергал за веревку, словно хотел сорвать наш колокол с дерева.

Тут я узнала его. Это он являлся мне в страшных снах, чудовище, котоубийца, проклятый самою Баст. Я видела, что он обречен, и все же я боялась его так, что кости дрожали.

Он не заметил, как я летела от дома к дереву, а теперь я мигом вскарабкалась вверх, на самые верхние сучья, куда не доносился его запах. Там я сидела, пока не спустилась ночь.

Да, я, богиня, удрала от смертного. Сама не знаю в чем дело.

Когда Макдьюи добрался до места, он чувствовал себя довольно глупо. Остановив машину, он пошел по длинной тропинке, размышляя о словах своего друга. Ему казалось теперь, что здесь, в лесу, обвиняя какую-то полоумную, он будет выглядеть ненамного умнее, чем в суде.

Однако он высоко ставил врачебное дело. Если фермеры будут лечить у этой самозванки свой скот, конец порядку, который он с трудом наладил в здешних местах.

Тут он увидел домик и сарай, остановился и рассердился еще больше, бессознательно защищаясь от мира и покоя, которыми здесь все дышало. Ставни были закрыты, домик спал в тени и прохладе, но всюду кишела какая-то почти неслышная жизнь. Мелькнули хвостики двух убегающих зайцев, и белка прошуршала наверху. Птицы встревожено захлопали крыльями, а кто-то тяжелый, глухо смеясь, скрылся в листве.

Макдьюи остановился перед огромным дубом. На нижней ветке висел колокольчик, с язычка его свисала длинная веревка. Ветеринар сердился сам на себя, что не идет к дому и не колотит в дверь кулаком иди хотя бы не звонит в звонок, как положено. Однако что-то его держало. Какие-то чары сковали его, и он стоял и стоял, не вынимая рук из карманов.

Наконец он вспомнил, что друг, веривший не в чары, а в Бога, именно и посоветовал ему звонить в колокольчик. Макдьюи дернул за веревку, сердито выставив бороду, и услышал удивительно чистый, нежный звон. Из чащи выглянул самец косули, удивленно посмотрел на пришельца темными, прозрачными глазами и скрылся. Больше не откликнулся никто.

Макдьюи звонил много раз, колокольчик плясал, но только какой-то меховой зверек, зацарапав когтями, взлетел на дерево. Макдьюи звонил долго и тем не менее удивился, когда простенькая рыжая девушка вышла на его зов.

Он знал от священника, что не увидит колдуньи с крючковатым носом, но такого он все же не ожидал. Она была слишком юна, слишком проста. Нет, ей было за двадцать пять, может – и под тридцать; удивили его, в сущности, две вещи: пятна крови на ее руках и ее удивительная нежность.

Другого слова он найти не мог. Красивой она не была, даже странно казалось, что такая неприметная девушка зачаровала весь край, внушая и страх, и почтение, но при ней все стало иным: Макдьюи услышал или, вернее, почувствовал, что кругом шуршат десятки пугливых зверьков, шелестят и щебечут птицы и где-то хлопает крыльями тот, кто смеялся наверху. Все стало отрывком из сказки; оставалось узнать, фея стоит перед ним или ведьма. Об этом, сам себе удивляясь, думал Макдьюи, подходя к ней в сопровождении тех, кого он назвал ее родней: двух кошек, рыжей и черной, старой овчарки и веселого скоч терьера. Белка сбежала вниз по стволу, помахивая хвостом.

– Это вы Лори? – сердито крикнул ветеринар.

– Я, – ответила она.

Да, именно – нежная, нежная и кроткая. Он повторил про себя эти слова, когда услышал ее голос. Но слишком долго лелеял он свою ярость, чтобы поддаться на такие штуки, и сердито спросил:

– А вы знаете, кто я такой?

– Нет, – отвечала она, – не знаю.

Тогда он загрохотал так, что земля задрожала:

– Я доктор Макдьюи! Главный ветеринар! Санитарный инспектор!

Если он ждал, что она испугается, опечалится или смутится, он своего не дождался. Лицо ее озарилось радостью, словно она не смела поверить собственным ушам, глаза засветились, тревога из них исчезла, и все ее черты стали не простенькими, а прекрасными.

– Ох! – закричала она. – Услышал! Мы вас очень ждем, доктор. Идите скорей, а то поздно будет.

Он так удивился, что даже сердиться перестал. Что услышал? Кто услышал? Почему она порет такую чушь? И тут он понял: он просто забыл на минуту ее второе прозвище.

«Психически неполноценна, – подумал он. – Совсем плоха, бедняга», – и не заметил, что не ругает, а жалеет ее.

Зато он заметил, что следует за ней, а она уверенно и быстро ведет его куда-то, и между ним и ею шествуют гуськом ее собаки и кошки. Обогнув домик, она подошла к каменному амбару и толкнула дверь. Посреди комнаты стоял стол, покрытый ослепительной скатертью, в пятнах свежей крови, а на столе, едва дыша, лежал большой барсук.

Макдьюи опытным взглядом распознал перелом задней лапы, страшную рану на передней и вывих плечевой кости, а острым нюхом уловил кисловатый запах воспаления.

– М-да, – сказал он, поморщившись. – Дело плоховато. Капкан?

Лори кивнула и добавила:

– И еще собака его покусала. А потом он оборвал цепь и пришел ко мне. Я не могу его вылечить. Я не очень хорошо лечу. Вот я и попросила.

Макдьюи рассеянно кивнул, не совсем понимая, кого же она просила, и не думая о том, как смешно прийти во гневе к своему самозваному сопернику и оказаться коллегой-консультантом.

– Эфир у вас есть? – спросил он. – Дайте-ка тряпочку. Поможем зверюге, усыпим. Больше тут делать нечего.

Но Лори мягко ответила:

– Бог послал его сюда не умирать, а вас – не убивать, мистер Макдьюи. Ветеринар удивленно взглянул на нее.

– А вы откуда знаете? – спросил он. И прибавил: – Я не верю в Бога.

– Ничего, – сказала Лори. – Бог верит в вас, а то бы Он вас не посылал. Она доверчиво посмотрела на него, и нежная, непонятная улыбка появилась в уголках ее губ. Улыбка была почти лукавая, и почему-то она так тронула Макдьюи, что он чуть не заплакал и побыстрей отошел. Он вспомнил, как прозвучала в ее устах его фамилия, и понял, что давно не слышал такой интонации. Впервые заметил он, как чист ее взор и как умилительно просты черты спокойного лица.

Потрясен он был так, что движения его стали еще резче, а голос громче.

– Вы что, не видите, – крикнул он, – что тут делать нечего? И вообще, я без инструментов. По другому делу к вам ехал…

– Я подержу его, – сказала Лори. – Он мне доверяет. А тут вот – мои инструменты.

Она подсунула руку под голову раненого, положила другую ему на бок и приникла щекой к его морде, что-то приговаривая. Барсук тяжело вздохнул и закрыл глаза.

Макдьюи даже вспотел от страха.

– Господи Боже мой! – воскликнул он. – Вы с ума сошли!

Она подняла глаза, чуть-чуть улыбнулась и просто сказала:

– Меня и зовут сумасшедшей. Я его подержу, он не дернется. Макдьюи не ответил. Взглянув на нее, он принялся шить, резать, латать, объясняя ей, что он делает, как профессор студентам. Вдруг, прервав лекцию, он спросил:

– Что вы с ним сделали. Лори? Он лежит совершенно тихо.

– Он мне доверяет, – снова сказала она, зачарованно глядя на то, как творят чудеса проворные пальцы хирурга.

По внезапному вдохновению Макдьюи заменил кусок плечевого сустава серебряной монеткой. Через некоторое время он спросил:

– Где вы его взяли?

– Он сам пришел, – ответила она.

– Так… А откуда он знал, что надо сюда идти?

– Его ангелы вели.

– Вы когда-нибудь видели ангела?

– Нет. Я слышала их голоса и шелест крыльев.

У Макдьюи почему-то оборвалось сердце. Так бывает, когда вспомнишь давний сон или тронешь затянувшуюся рану. Он поглядел на девушку, стоявшую рядом с ним и восторженно взиравшую на дело его рук, вздрогнул, закончил перевязку, отошел от стола и сказал: