Во время битвы и последовавшего за нею преследования побежденных погибли десятки тысяч людей.

Поразительно, что Осборн спасся. Ему помогло то, что он надежно спрятался и замотал курткой голову лошади, чтобы она не ржала. Когда наступила ночь, он вернулся к Тугеле и снова переплыл реку, заваленную теперь трупами. Сэр Теофил посетил эти места через день или два. Он говорил мне, что никогда не видел более страшного зрелища: оба берега реки были устланы трупами мужчин, женщин и детей…

Наконец мы достигли Трансвааля, и наша экспедиция приняла более деловой характер. Мы стали соблюдать осторожность и выставлять на ночь стражу, ибо не знали, как нас примут. Впервые я познакомился с бурами, которые стекались со всех сторон навестить нас, а заодно и последить за нами. Это были неотесанные парни, большие, бородатые, с типичной внешностью голландцев. Они притворялись более набожными, чем были на самом деле, – особенно в присутствии кафров. В то время они мне не нравились (как и большинству других англичан), но теперь я понимаю, что мне следовало быть более снисходительным. То, что казалось нам в их поведении и характере отталкивающим, объяснялось их историй и воспитанием. Я не собираюсь углубляться в историю, ограничусь лишь напоминанием, что они росли в атмосфере ненависти к Англии и ее правительству; ненависть эту нельзя считать совсем необоснованной; достаточно вспомнить, к примеру, как проходило освобождение рабов в Капской колонии (1836 год)22. Кроме того, бурам приходилось вести кровопролитные войны с коренным населением захваченной территории, и они научились его ненавидеть. При этом они руководствовались Ветхим заветом. Историю своего переселения они сравнивали с исходом евреев из Египта, где те пребывали в рабстве, а кафров – с хананеями, иевусеями и другими племенами, которые на свою беду оказались на пути этого народа. Поэтому они беспощадно истребляли туземцев, а многих под видом обучения обращали в рабство. Однако в те дни я судил о бурах только по тому, что видел. Над причинами же, которые обусловливали все эти неприятные черты, я не задумывался; впрочем, я и не знал их. Сейчас я понимаю, что в бурском характере есть немало черт, заслуживающих восхищения, и что среди буров было много по-настоящему стоящих людей. Один из них спас жизнь мне и двум моим спутникам. Об этом я расскажу позднее.

По пути в Преторию мы в меру своих возможностей старались получше угостить голландцев, приходивших к нам в гости. Странными были эти званые обеды и в то же время забавными. Помню, как однажды веселый старикан, сидевший на таком обеде рядом со мной, пригласил меня к себе на опсит23 с его дочерью, которую он назвал моой месье , то есть – «красивая девушка». Я принял приглашение, проводил старого бура, а затем пошел к Осборну разузнать, что именно означает опсит.

Оказалось, что это обычай. Состоит он в том, что вечером молодой человек и девушка садятся друг против друга, между ними ставят зажженную свечу. Эта скучная процедура равносильна предложению. Услышав такое, я, разумеется, не воспользовался приглашением. Правда, успех помолвки зависел от длины свечи. Если девушка была благосклонна к мужчине, она ставила длинную свечу, которой хватало до рассвета, и вопрос решался к утру. Если же она хотела избавиться от поклонника, то выбирала самую короткую свечу, и, когда та сгорала, мужчине приходилось уйти. Разговоры были не обязательны, но и не запрещались. Молодые люди только должны были сидеть по обе стороны свечи и не обходить ее.

Не знаю, сохранился ли в Южной Африке до сих пор этот странный и, несомненно, древний обычай, или двадцатый век положил ему конец…

Осенью 1878 года в Наталь прибыл сэр Бартл Фрер – верховный комиссар Южной Африки. В конце этого года, кажется в ноябре, он предъявил свой знаменитый ультиматум зулусам.

Я уважаю сэра Бартла, в общем согласен с ним и от всего сердца возмущен бесстыдством, с каким представители разных политических партий нападали на него после того, как он, казалось, потерпел неудачу, а британское оружие – поражение. Тем не менее я полагаю, может быть и ошибочно, что ультиматума предъявлять не следовало. Хотя логика целиком на его стороне, все же я думаю, было бы мудрее заявить зулусам протест, а затем предоставить события их естественному течению. Я исхожу вот из чего. Ни сам Кетчвайо, ни его народ не хотели воевать с англичанами. Если бы у Кетчвайо было такое намерение, он мог бы после нашего поражения под Изанзлваной пройти из конца в конец весь Наталь. Но, насколько мне известно, именно тогда он произнес такие слова: «Англичане напали на мою страну, и я буду обороняться в своей стране. Я не стану посылать свои импи24 убивать их в Натале, ибо и я сам, и предки, что ушли до меня, всегда были друзьями англичан». Поэтому он запретил своим военачальникам переходить границу Наталя.

Как бы то ни было, но ультиматум был предъявлен – и война стала неизбежной. Наши генералы и солдаты сначала проявляли поразительное легкомыслие. Несмотря на трудности похода и на недостаток транспорта, они ухитрились захватить с собой в страну зулусов все принадлежности для игры в крикет. Я знаю об этом потому, что мне поручили доставить на родину воротца, найденные на поле битвы у Изанзлваны, и вернуть их в качестве реликвии в штаб полка, которому они принадлежали. Разгром при Изанзлване я предвидел заранее и предсказывал его в письмах к друзьям; они, помнится, были весьма удивлены, когда в день получения моих писем телеграф принес известие о гибели стольких англичан. Однако такая дальновидность объяснялась отнюдь не моей прозорливостью, а тем, что я служил под началом людей, знающих зулусов лучше, чем кто-либо.

Один из них, мистер Осборн, впоследствии назначенный уполномоченным британского правительства в стране зулусов, был так встревожен надвигавшимися событиями, ход которых он предвидел, что после долгих размышлений счел необходимым написать командованию о том, что ждет наши войска, если оно не откажется от принятого плана наступления. Это предупреждение он через начальника гарнизона в Претории переслал лорду Челмсфорду25. Ответа Осборн не получил, его даже не уведомили, что письмо доставлено по назначению. Кажется, я его читал, а может быть, сам Осборн подробно излагал мне содержание…

Катастрофа при Изанзлване произошла 22 января 1879 года. Накануне ночью или за сутки одна знакомая дама видела сон и на следующий день рассказала его мне. К сожалению, я не помню уже всех подробностей, однако некоторые детали сохранились в моей памяти. Моей знакомой приснилась большая равнина в стране зулусов, на которой стоят лагерем английские войска. Вдруг повалил кроваво-красный снег, который покрыл и равнину, и войска на ней. Затем снег растаял – и потекли реки крови.

Она уверяла, что это предвещает страшную резню. Разумеется, такой сон мог быть навеян только тревогой, которая, естественно, охватила всех, у кого на поле боя были родные или друзья.

Я сам был свидетелем еще более странного и труднообъяснимого случая. Утром 23 января – на следующий день после резни – я заговорил с готтентотской фроу26, стиравшей наше белье в саду отеля «Палэшл». Старая толстуха была сильно взволнована и на мой вопрос ответила: «Страшное творится в стране зулусов, роой батьес27 лежат на равнине, словно листья под деревом зимой, – это те, кого убил Кетчвайо». Я спросил, когда же это случилось, и она ответила: «Вчера». Я сказал, что это ложь. Ведь если даже допустить, что подобное событие действительно произошло, то ни один гонец, даже конный, не мог бы за одну ночь принести известие о нем, покрыв расстояние в двести миль, да еще по велду. Женщина стояла на своем, но ни за что не хотела сказать, откуда она все это знает. На том мы и расстались.