Какое-то время тот парень не давал о себе знать. Но однажды вечером он опять объявился – остановил свой грузовичок напротив их дома, сидел и терпеливо ждал. Джулия вернулась с работы, они поужинали и теперь потягивали на крыльце холодный чай с лимоном, наблюдая, как солнце, не тревожимое облаками, безмятежно укладывается спать за невысокими горами.

– А он упрямец.

– Идиот.

– По крайней мере под ноги не лезет. Воспитанный мальчик. – Все те, кто приезжали к нему раньше, обычно влетали на машинах во двор и, спрыгнув на землю, с ходу начинали предлагать ему контракты, устанавливали камеры, с чувством пожимали ему руку, радостно суетились, уверенные, что делают стоящее дело и наконец-то отыскали эльдорадо. Боб неоднократно вызывал людей шерифа, последний раз:

– чтобы выдворить немцев, которые вели себя уж очень бесцеремонно.

– Никак не уезжает. Неприятная ситуация. Бедняжка ИКН4. Она-то за что все это терпит.

– Ничего, не рассыплется. Зато она теперь знает, что ее отец – необычный человек. Думаю, она даже испытывает гордость.

Суэггер взглянул на жену. Джулия, загорелая, красивая, с проседью в белокурых волосах, с тех пор как они поселились в Айо, носила только джинсы, футболки и ботинки. Она работала, как проклятая, наверное, даже больше, чем он, Боб, и это уже говорило само за себя.

– Сколько ему, говоришь? – спросила она.

– Двадцать два, наверно. Если хочет приключений, пусть идет в морскую пехоту. Несколько недель на острове Парис пошли бы ему на пользу. А здесь нечего околачиваться: только ребенка пугает и меня злит.

– Не знаю почему, но мне кажется, он не такой, как другие.

– Просто он напоминает тебе Донни, – ответил Боб, назвав имя первого мужа Джулии.

– Да, наверно. Такой же робкий и неуверенный в себе.

– Донни был отличным парнем, – заметил Боб. – Лучше я не встречал. – Донни умер у него на руках. Боб до сих пор отчетливо помнил, как булькала кровь, тонкой струйкой выливаясь из простреленного легкого, помнил его взгляд, устремленный в пустоту, как он корчился от дикой боли, судорожно цепляясь левой рукой за его плечо.

Потерпи, Донни, о Боже, санитары! Санитары! Проклятье! Санитары! Только не умирай, все будет хорошо, клянусь, все будет хорошо.

Но все было из рук вон плохо. Санитары не объявлялись. Боб, с раздробленным бедром – тот же ублюдок постарался, – остался один у дорожной обочины. Донни пришел забрать его, но тоже получил пулю. Боб помнил, как Донни прильнул к нему, отчаянно впиваясь пальцами в его тело, словно Боб был для него сама жизнь. Но потом пальцы обмякли, кровь остановилась.

Боб не любил вспоминать, как умирали его друзья. Иногда получалось держать себя в руках, но, бывало, он терял над собой контроль. В душе поселился мрак. В прежнее время он залил бы свою боль виски.

– Прости, – промолвила Джулия. – Мне не следовало говорить об этом.

– Все нормально. Черт, пойду-ка побеседую с ним с глазу на глаз, скажу, чтоб убирался отсюда, не тратил время впустую.

Боб поднялся, напряженно улыбнулся жене и пошел к машине. Парень сидел в своем стареньком «форде» «F-150». Заметив направляющегося к нему Суэггера, он улыбнулся и вылез.

– Какого черта тебе здесь надо? – спросил Боб. – Выкладывай.

Парень подошел к нему. Точно, ему едва за двадцать, долговязый, с густой шевелюрой, весь какой-то незащищенный, как студентик. Он был одет в джинсы и модную рубашку с короткими рукавами, на груди – нечто вроде эмблемы.

– Простите, – произнес парень. – Это глупо с моей стороны. Но мне надо поговорить с вами. Я не знал, как это сделать иначе. Подумал, что, если докажу вам серьезность моих намерений, дам знать, что я здесь, не буду приставать и вести себя, как тупица, вы в конце концов согласитесь побеседовать со мной. Вас считают порядочным человеком.

– Я не собираюсь давать вам интервью. Я вообще не даю интервью. Что было, то было. И это касается только меня.

– Клянусь, меня не интересуют события 1992 года.

– И я не хочу, чтобы о моем геройстве писали книги. Не буду рассказывать о Вьетнаме. Война кончилась, дело сделано и забыто. Пусть мертвые спят спокойно.

– Я приехал вовсе не за тем, чтобы расспрашивать о Вьетнаме. Но вы правы, я хочу поговорить о погибших.

Мужчины долго смотрели друг другу в глаза. Темнело. Солнце закатилось за горы; над землей сгущалась серая мгла. Все стихло. Погибшие. Не трогайте их, пожалуйста. Какая от этого польза, что хорошего? Зачем этот мальчик пришел к нему и бередит память о мертвых? Он вдоволь насмотрелся на смерть.

– Так выкладывай, черт побери, что тебе надо! Тебе нужна книга? Хочешь написать книгу?

– Да, хочу написать книгу. Книгу о величайшем герое Америки. Верно, этот герой родом из Блу-Ай, штат Арканзас. Подобных ему на земле больше нет.

– Книги не будет! – отрезал Боб.

– Позвольте мне договорить, – продолжал парень. – Этого героя зовут… звали Эрл Суэггер. За участие в сражении на Иводзиме он был награжден Почетной медалью Конгресса. Получил ее 22 февраля 1945 года, на третий день после начала операции. По возвращении домой стал служить в полиции Арканзаса. 23 июля 1955 года вступил в перестрелку с двумя вооруженными грабителями, которых звали Джимми и Буб Пай. Он убил их обоих.

Боб сурово взглянул на парня.

– А они убили его. Вашего отца. Я хочу написать книгу о вашем отце.

Эрл приказал Лему оставаться у трупа девушки до прибытия следственной группы и окружного коронера, а сам вернулся к машине. Джед и Лам Поузи стояли, прислонившись к капоту грузовика Попа Двайера, и вместе с ним ухали, гикали пьяными голосами. Перехватив сердитый взгляд Суэггера, все трое мгновенно умолкли. Лицо Джеда распухло, пожелтело и напоминало гнилой грейпфрут. Но он был крепкий парень, мог выдержать многочасовую взбучку.

– Вы, ребята, остаетесь здесь до прибытия следователей. Поп, собаки остыли?

– Остыли, мистер Эрл, насколько это возможно в такую погоду.

– Хорошо. Ты тоже здесь остаешься, понял?

– Понял, – ответил Поп.

Эрл сел в автомобиль, завел мотор и включил радио. В эфире шли бурные переговоры: власти Арканзаса готовились к облаве на преступников. В операции были задействованы силы полиции штата, все сто одиннадцать сотрудников, которые впоследствии и займутся расследованием убийства. Эрл недоверчиво вслушивался в радиопереговоры, словно своим недоверием мог каким-то образом положить конец этому трагическому недоразумению. Но голоса в эфире не смолкали.

– Первый, на связи машина двадцать девятого. Мы блокировали квадрат 226, два наряда перекрывают район между квадратами 226 и 271. Как понял, первый?

– Вас понял, первый. Я на связи. У нас работают три наряда и на подходе еще несколько.

– Уолли, полковник говорит, что, возможно, ты решишь послать один из нарядов к Лавке. Чаффи прислал нам на помощь большой отряд военных. Думаю, они и авиатехникой помогут.

– Первый, наряд к Лавке послан.

– Хорошо, двадцать девятый. Конец связи.

По голосу Эрл признал в двадцать девятом Билла Коула, лейтенанта из Логан-Каунти. На головной станции сидел заместитель начальника полиции майор Дон Бентин; полковник Эверс, должно быть, отдавал распоряжения, находясь все еще где-нибудь в Литл-Роке. В данный момент он, вероятно, направлялся в район операции, чтобы взять командование на себя.

«Джимми, безмозглый ты пацан! – думал Эрл, раздираемый чувством внезапно вспыхнувшей горькой ярости. – Где мы тебя просмотрели? Что нашло на тебя, парень? Как ты мог совершить такое?»

Он не находил ответов на свои вопросы: Джимми всегда был непредсказуем. Эрл покачал головой. Он сам во многом виноват, ведь это он постоянно успокаивал Джимми Пая, убеждал, что все устроится. Всегда мчался ему на выручку, помогал пережить очередное падение, даже когда начал замечать, что Джимми отдаляется от него, отвергает его помощь, становится непохожим на беднягу Ланни Пая.