– Ладно, не возражаю, но задерживаться все равно не советую. Убедитесь, что полиция приехала и полезла в подвал, и смывайтесь, немедленно смывайтесь. Если вас застукают – пиши пропало. Будь у тебя хотя бы камера в руках, ещё могла бы сослаться на журналистскую привычку снимать все подряд. А без камеры – загребут, потом не отвертитесь.

– Так мы же ни в чем не виноваты.

– Именно поэтому.

Аргумент был железным, что тут возразишь?

– Ну вот и все, – как-то мертвенно-отрешённо заявила Марта, переступая порог моего дома. – Больше я не могу. Сломалась.

Если учесть, что в наш последний рабочий вечер из-за сенсации, принесённой Витеком, мы с Мартой не закончили отделку сюжета, а к тому же посмертная активность Коти значительно обогатила детективные возможности будущего сериала, то последующие два дня я не отходила от компьютера, претворяя эти возможности в повествовательную ткань. Никто меня не отвлекал, Марта уехала в Краков, мне не звонила, и я ничего не знала о её новейших любовных потрясениях. И хорошо, что не знала, могла беспрепятственно отдаться творчеству.

– А в чем, собственно, дело? – встревожилась я.

– В том, что его в глаза не видела! Все эти два дня!

– Доминика?

– А то кого же?

Все. Кажется, и с меня довольно. Этот Доминик у меня уже в печёнках сидит! Но надо же как-то Марту привести в нормальное состояние?

– Ладно, проходи, не стоять же в дверях. Садись, сейчас принесу тебе пивка.

Марта как автомат прошла за мной в кухню, бормоча:

– Пива – это хорошо, дай мне пива, у меня во рту не было ни капли пива с тех пор, как ушла от тебя. Дай пива, я хочу пива…

– Никаких проблем. Захвати стаканы…

Шагая за мной в гостиную со стаканами в руках, Марта продолжала бормотать деревянным голосом, уже не жалуясь, просто выплёскивая из себя наболевшее:

– А все потому, что на минутку забежала в казино. Так он в наказание мне, понимаешь? Что я, рабыня? Наложница в султанском гареме?

Откупоривая банку, Марта в нервах встряхнула её, из-за чего залила скатерть и близлежащие бумаги. Пока это пустяковое обстоятельство не погрузило её совсем уж в глубины меланхолии, я поспешила успокоить девушку:

– Не обращай внимания, полотно отлично отстирывается в стиральной машине. Стол не антикварный, а бумага высохнет.

И все же не меньше получаса ушло на то, чтобы несчастная стала говорить по-человечески, а не как бездушный автомат. Полегчало ей после того, как излила на Доминика тысячи проклятий, так что даже я не выдержала:

– Раз он такой, тогда не понимаю, что же тебя в нем привлекает? Одна борода?

Марта подумала. И честно ответила:

– Сама не знаю что. Есть в нем все же такое… иногда… такое, от чего у меня дыханье перехватывает. И у меня сразу…

– …мозги набекрень? – ласково подсказала я.

– Ну, знаешь! – взвилась Марта.

– А как бы ты это назвала по-другому? Скажи, я слушаю.

Несколько минут Марта размышляла, напряжённо всматриваясь в обсыпавшиеся поделки из сухоцветов на стене и попивая пиво.

– Возможно, ты и права, – согласилась она. Да и какая неглупая женщина не согласилась бы на её месте? – А ведь я так мечтала выйти за него замуж и родить ему детей…

Теперь же при одной мысли об этом Марта просто содрогнулась с ног до головы и тут же спросила:

– А моя внутренняя дрожь внешне проявляется?

– Проявляется, ещё как проявляется.

– А не ты ли сама приводила поговорку! «Женится – переменится»? Или «Стерпится – слюбится»? Точно не помню.

– Да, приводила, но в отрицательном плане, говорила: «Не верь этим идиотским поговоркам, сплошное враньё». Жизнь доказала обратное. Причём в обе стороны.

– Это как же понимать?

– Женщины не обладают монополией на глупость. Я лично знаю двух мужчин, которые не сомневались, что, женившись на своих избранницах, сумеют перевоспитать их, изменить их характер к лучшему. Так до сих пор расплачиваются за своё легкомыслие. Но женских примеров намного больше. Наверное, потому, что среди женщин больше оптимисток.

– А я не верю ни в какие перемены, и вообще с меня достаточно!

Я обрадовалась, но постаралась не показать этого внешне, ведь такие заявления выслушивала уже сто раз. Взяв распечатку текста, наработанного мною за последние два дня, сунула Maртe:

– Вот, почитай, я тут кое-что изменила. О том, как его все разыскивают, суетятся, а он лежит как миленький под лестницей. Читатель… то есть не читатель, а зритель уже знает и теряет терпение, не может дождаться, когда же его наконец найдут…

Какой-то невезучий этот наш сериал. Только мы с Мартой углубились в работу, как раздался звонок. Марта подняла голову от бумаг:

– Скажи, с трупами к тебе приходят только при мне или без меня тоже?

Я уже на ходу ответила:

– Только при тебе. Хотят сделать тебе приятное и дожидаются твоего появления.

– Вот спасибо, тронута!

Щёлкнув домофоном, я задержалась у входной двери. Что-то подсказывало – на сей раз это ко мне. Услышав топот на лестнице, я распахнула дверь. Цезарь Прекрасный. Мчался, перемахивая через ступеньки, и даже не задохнулся! Естественно, я впустила его, предупредив, что не одна.

– И очень хорошо! – ответил младший инспектор, а войдя, сразу же обратился к Марте:

– Я, собственно, к пани, не мог вас найти и предположил, что вы можете оказаться здесь.

– Так вы все же установили за нами слежку? – фыркнула я.

– Избави бог! – возразил полицейский. – Слишком мало у нас людей, такую роскошь мы не можем себе позволить.

Марта была польщена.

– Что ж, вы правильно все рассчитали. Чем могу служить?

Не теряя времени, младший инспектор Чарек схватил свободный стул, уселся напротив Марты и приступил к настоящему допросу:

– Что пани делала шестого ноября прошлого года?

Озадачились мы обе, причём Мартуся лишь слабо охнула, я же спросила без тени иронии, зато живо заинтересованная:

– Пан майор и в самом деле полагает, что человек в состоянии припомнить, чем занимался в какой-то конкретный день почти год назад?

– Я не полагаю, я просто знаю, – ответил этот самоуверенный тип, все же добавив после продолжительной паузы:

– Особенно если день для человека чем-то знаменателен. Скажем, человек женился, родился, сломал ногу, развёлся или у него родился ребёнок… да мало ли что ещё.

Марта поспешно принялась вспоминать:

– Замуж я вышла десять лет назад, развелась через два года, так что прошлый год отпадает. Ног ни разу в жизни не ломала и детей не рожала. А что это вообще за день – шестое ноября прошлого года? Может, чьи-то именины?

– А я тебе сейчас скажу, что это был день, – пришла я на помощь соавторше и потянулась к книжной полке. Там за телефонными книгами, у стены, стояла толстая пачка календарей шести последних лет, которые я не выбрасывала по той причине, что на многих страницах записывала номера телефонов, которые не считала нужным переносить в записную книжку. Сколько раз они уже выручали меня! – Погоди, сейчас посмотрим… говорите, прошлый год? Декабрь девяносто седьмого… март девяносто восьмого… сентябрь… уже близко… вот!

Искомый календарь состоял из длинных узких страниц, с каждым днём на отдельной странице, так что для записей было достаточно места. Я отыскала шестое ноября.

– Пятница! – торжественно объявила я и добавила:

– Знаешь, что ты делала в этот день?

– И что же я делала?

– Что ты делала утром – не скажу, у меня сведения начиная с двух часов дня, с этого времени ты была у меня. Зачитываю: «14.15, Марта. Телевидение». На этом запись кончается, но я отлично помню, сборище ваше продолжалось до полуночи. Причём центром были мы с тобой, остальные посменно крутились вокруг нас. Вспоминай, тогда как раз пришлось решать кучу накопившихся вопросов, и с разными людьми. До поздней ночи волынка затянулась, кто-то ещё разбил горшок с аспарагусом. И хорошо сделал, аспарагус давно пора было пересаживать, все руки не доходили. Аспарагус мне лучше всего запомнился.