Поняв, что вероломный товарищ по оружию (бывший) в теперешнем своем состоянии неопасен, двое наемников мечи убрали. И, подхватив Освальда под руки, волоком потащили его к выходу. Во двор трактира. А потом и со двора. К не иначе как заблаговременно присмотренному тополю — достаточно высокому и крепкому, чтобы послужить виселицей.

Подоспевший следом купчина собственноручно завязал петлю на шее Освальда. Сразу трое наемников приподняли попавшегося беглеца, подхватив его за ноги. Еще один накинул веревку на сук потолще и осматривался, ища взглядом, где бы ее закрепить.

Что до самого бродяги, то он не столько был напуган, сколько растерялся. Мучился вопросами, ответы на которые подыскать его притупленные хмелем мозги были не в силах. Сопротивляться ли ему хотя бы напоследок или просить пощады, молиться или проклинать — Освальд так и не успел определиться до самого последнего мгновения. Так и провисел в руках наемников точно огромная тряпичная кукла. Да только и сумел прохрипеть: «А хоть отлить-то можно?»

Ни купец, ни его охранники и бровью не повели. А выпитое меж тем ощутимо просилось наружу.

А за миг до того, как державшие висельника наемники готовы были его отпустить, оставляя болтаться в петле, случилось нечто неожиданное. Сверкнула молния — даром, что не было на небе ни тучки. Только серая пелена, давно считавшаяся столь же привычной, как засилье крыс и вшей в городских трущобах.

Тем не менее, молния и впрямь была. Причем сверкнула совсем близко — от яркой вспышки и Освальд зажмурился, и удерживавшие его наемники дрогнули.

Грома, как можно было ожидать, за этой вспышкой не последовало. Зато ударила молния не абы куда, а прямиком в веревку. Мгновенно ее испепелив.

Никем и ничем не удерживаемый более, Освальд плюхнулся на росшую под деревом траву, точно куль с мукой.

— Эй, вы! Отойдите от него! — сквозь настигшую его боль, услышал бродяга высокий гневный голос. Принадлежавший, как видно, то ли женщине, то ли подростку.

Наемники попятились, мелко семеня и размыкая подобие строя, что дало несостоявшемуся висельнику разглядеть своего, как он надеялся, спасителя. Вернее, спасительницу. К Освальду и его незадачливым палачам решительным шагом приближалась женщина — невысокая, стройная. Едва ли она могла бы напугать десяток с лишним здоровых, обвешанных оружием мужиков… если бы во вскинутых ее руках со скрюченными растопыренными пальцами не плясала голубоватой змейкой молния. Вроде той, что уничтожила веревку, петлей завязанную на шее Освальда.

— Колдунья… ведьма! — дрожащим голосом пробормотал кто-то из наемников. А еще один сбивающейся скороговоркой залепетал молитву.

Вор-бродяга не знал, что лишь пару месяцев назад эта женщина, внезапно пришедшая к нему на выручку, хоть имела кое-какие магические умения, но против других людей их не использовала. Вообще, изучала волшбу, чтобы с ее помощью лечить болезни — хотя бы себе. Облегчать жизнь. Да и само по себе приобщение к новым знаниям, поиск оных было для нее интересным. Увлекало, как иных людей охота или азартная игра.

И лишь едва избежав смерти, прежде безобидная волшебница поняла, что в этом мире нельзя выжить, оставаясь безобидным. А коль так, пришлось ей научиться защищать себя. Да что там, даже нападать, если потребуется. Новые же знакомые бывшей целительницы из города Каллена охотно поделились с ней: один — знаниями, другой — боевым опытом. Да самим взглядом на мир, как не то на сплошное поле боя, не то на охотничьи угодья. Где обитает всего две разновидности живых существ: охотники и добыча.

Так что теперь, пожаловав к месту едва не состоявшейся казни бродяги Освальда, выглядела прежде скромная целительница сущей фурией. Глаза сверкали, а лицо озарялось ярким холодным голубоватым сиянием — точь-в-точь, как свет молнии в ее руках. Волосы растрепались, развеваясь над головой, будто от сильного ветра.

Но не все наемники струхнули от такого зрелища. Возопив «Сгинь, нечисть!», один из них ринулся прямо на волшебницу с мечом. Ему-то и досталась молния в руках женщины. Ударившись в грудь воина, световая змейка рассыпалась на множество змеек поменьше, расползшихся по кольчуге, заплясавших на ней.

Наемника затрясло на месте, словно в припадке. Затем змейки-молнии разом погасли, и охранник замертво рухнул на землю, распространяя вокруг себя запах горелого мяса.

Желающих разделить участь незадачливого храбреца не нашлось. Вовсе не так они представляли свою работу. К купчине завербовались, чтобы пополнить свои кошели, отпугивая от его товаров городских оборванцев да всякую голытьбу из нищих деревень.

Догнать и помочь расправиться с какой-нибудь мелкой сошкой, вроде одиночки Освальда? Это тоже наемных бойцов вполне устраивало. Небольшое приключение с заведомо благополучным исходом вносило в рутинное путешествие по торговым трактам приятное разнообразие. Но вот класть головы, кидаясь в бой против силы, превосходящей возможности простых смертных — такой расклад в планы наемников никоим образом не входил. И цена не имела значения. Ибо на том свете деньги все равно ни к чему.

И потому, не сговариваясь, но все разом, наемники решили с дороги колдуньи убраться. Желательно, подальше. Пусть хоть поджарит купчину, втравившего их в эту историю — ни один из его охранников и слова бы против не сказал.

А окончательно принять это решение наемникам помог еще один человек. Рыжебородый громила, вышедший из ворот трактира с двуручным топором наперевес. Вышел и встал рядом с метающей молнии ведьмой, давая понять, на чьей он стороне.

Не желая тем более драться еще и с громилой, наемники один за другим вернули мечи в ножны. И так же дружно зашагали к трактиру.

— Все в порядке, — проговорил один из них, окликая волшебницу и громилу, — мы сюда не воевать пришли.

А другой охранник вроде как попробовал оправдаться перед нанимателем. Или совет дать.

— Деньги вернул, — спросил он у купчины сугубо риторически, поскольку кошель с оставшимися монетами все же успел возвратиться к законному хозяину, — ну так и плюнь. А этот… козел пусть живет. Тебе какая разница?

Крыть купчине было нечем. Да и без толку. Так что он не придумал ничего лучше, кроме как последовать за охранниками. Во двор трактира, где остались неразгруженными возы с товаром. Его товаром, что ценно.

А громила и колдунья, что теперь выглядела как обычная женщина, подошли к одиноко валявшемуся под тополем Освальду. Громила протянул спасенному руку, помогая подняться.

— Премного благодарен, — проговорил Освальд заплетающимся языком, после чего икнул, затем едва не рухнул на землю снова, но успел удержаться за ствол дерева, едва не ставшего для него виселицей.

А еще до него дошло, что отливать больше не требуется. Что, впрочем, скорее, огорчило его, чем порадовало. Ибо портки тоже жалко было.

— Уж простите, — продолжал вор, повторно икнув, — только заплатить вам нечем… уже. Сами понимаете. Купчина… тот… они все такие. Как вцепятся… скорее, разорвут монету… надвое. Чем уступят один другому.

Его спасители переглянулись, и волшебница пожала плечами. Какая, мол, разница. Ты нам нужен не за этим.

Сэр Андерс фон Веллесхайм застыл над глиняной кружкой с дешевым пойлом. Не то отражение свое в ней высматривал, не то пытался увидеть вместо оного свою судьбу. Или, к примеру, ответ на единственный вопрос, мучивший его не первый месяц.

Как, почему такое случилось, что он, отпрыск одного из знатнейших родов страны, оказался в таком положении? Его дед ходил в поход на далекий пустынный юг по благословению Святого Престола. Его отца принимали при дворе короля. А он, непутевый потомок славных людей, вынужден просиживать в грязной таверне какого-то, Всевышним забытого городишки. И травиться пойлом, которое в былые времена постыдился бы и псу в миску налить забавы ради.

Причем даже за пойло и кормежку, столь же тошнотворную, платить сэру Андерсу было нечем. Не было у него с собой ни гроша. Вообще не было ничего, кроме того, что было на него надето… и меча.