Через несколько минут она заставила себя встать и пойти к дончаку, щипавшему траву, вытащила из торбы свертки с кардинальской цепью и медальоном, благо, брошенные в кабинете куски кожи она подобрала тогда же. Торбу Софи взяла с собой, снова уткнулась носом в длинную шерсть бурки, но глаз не сомкнула. Когда спутник разжег костер и бросил в котелок с водой куски мяса, она вытряхнула содержимое мешка на подстилку. Сначала выкатились свертки с золотыми изделиями, потом нехотя выползли пачки с ассигнациями и покрыли бурку пестрым покрывалом.

Дарган тонко присвистнул, подполз к драгоценному ковру, пощупал плотные прямоугольники российских денег. Пристально взглянув на устало улыбавшуюся спутницу, он бросился вдруг на нее возбужденным самцом и стал срывать одежду. Она не сопротивлялась, теперь она знала, что так больно, как было в первый раз, больше не будет. Софи сама помогла стащить с себя мокрое от пота нижнее белье и со страстью вжалась в сильное тело возлюбленного, насквозь пропахшее лошадью. Он всхрапнул, как жеребец, пальцами вырывая пучки пахучей травы, одним своим поведением обещая много страстных дней и ночей, когда вокруг перестанут беспрестанно мелькать деревья со стенами домов и все проблемы отойдут на задний план.

Так произошло и в этот, настоящий в их первых шагах по жизни, интимный телесный поцелуй. Вода выкипела из котелка, на дне которого скворчало пригоревшее мясо, костер полегоньку затухал. Насытившиеся и отдохнувшие кони подергивали шкурой, звенели уздечками, они готовы были снова пуститься в дорогу. А Дарган и Софи спали как убитые, сейчас их не смогла бы разбудить даже артиллерия всех союзных армий, ударившая единым залпом и состоявшая из огромных медных мортир.

Дарган очнулся оттого, что кони беспокойно фыркали и били копытами в землю. Он вскочил с ложа, чутко вслушался в предвечернюю тишину. Косые лучи покрасневшего солнца пробивались сквозь стену стволов, пыльными столбами упирались в землю, мешая всмотреться вдаль. Откуда-то прилетело металлическое позвякивание, которое стало приближаться. Дарган насторожился, завертел головой вокруг. Сонно всхлипнула Софи, тронув ее за локоть, он молча указал на раскиданные вокруг драгоценности и пачки денег. Она сразу сообразила, отбросив с лица пряди волос, принялась запихивать сокровища в холщовый мешок. Дарган обхватил пальцами рукоятку шашки и пошел на глуховатые звуки. Днем, когда решили сделать привал, они отъехали от дороги на приличное расстояние, пока не наткнулись на маленькую полянку, на которой теперь паслись стреноженные кони. Но звуки неслись со стороны тракта, идущего за полосой густого кустарника. Прошмыгнув к лошадям, Дарган сдернул путы с их ног, передал за уздцы выскочившей следом спутнице. Она тут же увела коней, чтобы нагрузить на них поклажу. Казак продолжил движение, вскоре остановился, снова напряг слух.

– Ваше благородие, вряд ли они пустились по лесам, что им, неужто дороги мало? – донесся до него хрипловатый голос. – Удачу они где-нибудь на постоялом дворе отмечают, на всем готовом, а в лесу надо воду искать, костры разводить.

– Терских казаков не знаешь? – грубо откликнулся кто-то в ответ. – Они на снегу беспробудным сном спят, как цыгане, а утром – словно росой умытые.

– Да оно-то так, но с мамзелькой не с руки, – не унимался хриплый. – И следов никаких, кроме тех, что мы на обочине заметили.

Дарган знобко передернул плечами, он понял, что ищут не кого-то постороннего, а именно их, потому что в диалоге упоминались именно терской казак и мамзелька. Значит, или хозяин подворья обнаружил пропажу драгоценностей, или подружка вызвала подозрение, когда носила продавать их богатому месье. Теперь вопрос состоял в том, сколько было преследователей и кого они собой представляли. Меж тем голоса приближались, конники продвигались точно к месту их отдыха. Если они почувствуют запах дыма, то встречи с ними не избежать.

Дарган через поляну бросился к тому ее концу, за которым темнел частый лес с густым кустарником, растущим понизу. Задача была одна, как можно дальше увести незнакомцев от привала. Когда он отбежал на приличное расстояние, высмотрел несколько березок с гибкими стволами и пригнул их вниз, заправив вершинами под перепутанные ветви кустов, для большего эффекта сверху накидал сучьев. Получилось что-то вроде невидимого препятствия на случай, если всадники надумают начать преследование. Затем казак отошел чуть дальше и пронзительно засвистел. Эхо разнесло свист по лесу, казалось, будто в его дебрях засела ватага разбойников. В ответ грохнул одиночный выстрел, последовала отрывистая команда, под копытами затрещал валежник, между деревьями замелькали лошадиные крупы. Первый конь бросился на препятствие, но тут же прилипший к холке всадник, словно выпущенный из пращи камень, перелетел через его голову и исчез в зарослях кустов. Вторая лошадь проделала тот же фортель, потом третья. Скоро в месте затора образовалась свалка: испуганно ржали животные, кричали и ругались люди, ушибленные и исцарапанные. Дарган, не теряя времени, придерживая шашку, помчался к привалу, а позади прозвучал угрожающий крик:

– Уйдут разбойники!… Вахмистр, сообщить на посты немедленно!

– Слухаю, господин поручик.

Софи уже сидела на дончаке с притороченной перед седлом торбой с драгоценностями, она придерживала за уздечку кабардинца, встряхивавшего гривой.

– Курир апре, месье д'Арган? – передавая поводок спутнику, весело крикнула она. – С'амус, муа л'амур?

– Молодец, Софьюшка, с тобой не пропадешь, – подхватывая повод, угнездился в седле Дарган и тут же завернул морду кабардинцу назад. – Но гутарить по-русски все же учись, что ты все ламур да ламур.

– Ви, месье, л'амур, – срываясь за ним в галоп, засмеялась спутница. Ее прекрасное настроение не в силах были омрачить никакие обстоятельства, потому что любимый был рядом, а для него она готова была сделать все. – Л'амур, мон шер.

Они помчались в сторону, противоположную тому месту, откуда неслись ругань и треск валежника. Твердой рукой Дарган направлял коня в мелколесье, по которому можно было двигаться быстро, не боясь удариться головой о толстые сучья. Солнце садилось за горизонт, сумерки никак не могли смешать день с ночью, отчего предметы в глазах начали раздваиваться. Но о том, чтобы переждать это неприятное время суток, нечего было думать, теперь следовало быстрее добраться до границы с Германией и уже оттуда направиться в Польшу, где режим патрулирования дорог был куда более сносным. Вскоре мелколесье закончилось, перед всадниками раскинулась равнина, успевшая накрыться одеялом из теней, с проткнувшим ее насквозь трактом из булыжников, по которому ходили еще римские легионы. Дарган натянул поводья, подождал, пока рядом зафыркал дончак спутницы.

– Устала? – обернулся он к жене.

– Но, месье, – она поняла суть вопроса по интонации в голосе и благодарно коснулась рукава его черкески.

– Тогда не будем расхолаживать коней. В путь, Софьюшка, ночь теперь для нас – самое благое время.

Беглецы выжимали из лошадей все силы, но летняя ночь, на которую казак возлагал большие надежды, быстро подходила к концу. Луна голубым сиянием по-прежнему освещала равнину с зачерневшей вдали полоской леса, перед которой еле заметно теплился одинокий фонарь. Дарган со спутницей свернули к строению, похожему на постоялый двор и обнесенному высоким сплошным забором. Вокруг царила тишина, не слышно было ни лая собак, ни петушиного крика, хотя небо с восточной стороны равнины уже окрасилось в розоватые оттенки.

Дарган похлопал коня по взмыленной шее, шагом подъехал к воротам. За ними под крышей дома светился едва заметный огонек того самого масляного фонаря, наверное, его подвесили здесь именно для того, чтобы путники замечали ночлежку. За спиной зазвенел уздечкой дончак, громко вздохнула уставшая подружка. Дарган вытащил нагайку, концом ручки побарабанил по створке ворот. На звук никто не откликнулся, лишь из-под забора донесся протяжный собачий зевок. Казак постучал громче, толкнул створку носком сапога. Огонек в окне дрогнул и надолго пропал, чтобы появиться на выходе из дома. На пороге стоял высокий полный человек в шляпе и в плаще, накинутом прямо на нижнее белье.