Кестеван вскочил, подбоченился и выставил вперед ногу.

— Не знаю, о чем ты говоришь, — прервал он его, — но ты оскорбляешь леди Рейл. А поскольку ты так много всего знаешь, советую тебе запомнить раз и навсегда, что мы собираемся осуществить грандиозный проект. Действительно в русском духе, но это перевод с английского. Вот так! И сделан он одной из твоих родственниц, женщиной. Так что тебе лучше осторожней выбирать выражения, Стайн.

— Вот как? — вскинул брови Фрэнсис. — Еще одна женщина…

— Представь себе! И она носит ту же фамилию, что и ты. Стало быть, она — твоя родственница. В общем, тебе лучше не рассуждать по поводу финансирования фильма…

— А вы, случайно, — произнес сэр Джордж задумчиво, — не Гертруду Стайн имеете в виду?

— Да, ее. А что?

— Надо же! — сказал Фрэнсис. — Да, да, конечно. Яркое молодое дарование из Вустер-колледжа.

— И что тут смешного? Не знаю, что за роль, но леди Рейл говорит, что я блесну всеми гранями моего таланта. Так что пойми меня правильно, Стайн, а что касается твоего приказа мне убираться из этого дома…

— Я не ставлю под сомнение твой талант, — сказал Фрэнсис. — Ты, безусловно, блеснешь, но твой личный вклад в продюсирование фильма в чем заключается? Хочу сказать, какую роль ты в этом проекте играешь? Счетную логарифмическую линейку, многоточие, а может быть, чеховскую тарелку крыжовника? Словом, прощай, Голливуд! Грядет переворот в артистическом мире…

Он распалялся все больше и больше. Лицо у него раскраснелось, голос звучал все громче.

— Спокойно! — вмешался сэр Джордж. — Уймись. Твой отец лежит в соседней комнате.

Фрэнсис обернулся к нему, и сэра Джорджа поразило выражение его лица.

— Позвольте мне быть безумным, — сказал Фрэнсис. — На время, во всяком случае. Это лучший способ поддерживать себя, иначе я просто свихнусь… Кроме того, его здесь больше нет. Взгляните…

Сам Фрэнсис отвернулся и попытался закурить, когда констебль в синей форме и апатичный Сондерс вышли из дверей Оружейного зала, неся на носилках свою скорбную ношу. Доктор Мэннинг руководил ими. Тэрлейн услышал, как доктор Мэннинг произнес:

— В музыкальный салон, пожалуйста.

— Sic transit, — произнес Фрэнсис, закурив. А потом тихо добавил: — Упокой, Господи, его безумную стариковскую душу, у него были и минусы и плюсы. И что теперь? Вот и мистер Гонт, кстати.

Вытирая пыльные руки носовым платком, Гонт вошел в библиотеку.

— Ну? — спросил сэр Джордж. — Обнаружил что-либо?

Гонт подошел, наполнил свой стакан бренди, сделал глоток, другой — легкий румянец выступил у него на скулах, унылые глаза просияли.

— Должен признать, — медленно произнес он, — что тот план, который ты набросал, Джордж, мне очень помог. Я случайно услышал конец вашей беседы с инспектором. Значит, латные рукавицы нашлись?

— Да, нашлись.

— В комнате той горничной, — сказал Гонт. — Все понятно. Кстати, мистер Стайн, вы сделали весьма любопытное замечание относительно того, в каком положении лежало тело вашего отца…

— Ценное замечание, надо понимать? — спросил Фрэнсис.

Гонт ответил не сразу. Он обвел взглядом всю группу, словно что-то обдумывая и прикидывая. Наконец его взгляд остановился на Кестеване. Тот, нахохлившись, подошел к камину, повернувшись спиной к Гонту…

— Вы сказали, что ваш отец выглядел так, словно тот, кто его душил, приподнял его и не отпускал до тех пор, пока тот не задохнулся. Я склонен считать, что в вашем замечании есть доля истины, но с некоторым нюансом, к примеру…

Гонт внезапно выбросил руки вперед, — его тонкие, сильные пальцы сомкнулись на шее у Кестевана, и он приподнял того, оторвав от пола и повернув к ним лицом.

Почти нечеловеческий вопль вылетел из уст актера. Фрэнсис вскочил, сэр Джордж испуганно вскрикнул.

— Обратите внимание на его ноги, — сказал Гонт.

Бережно, словно у него в руках была антикварная вещица, он опустил актера на пол. Кестеван зашатался. Бледный как полотно, он сперва схватился за измятый воротник, потом вцепился в кресло.

Все молчали в шоке. Картина, которую они наблюдали, представляла жуткое зрелище. Беспомощный человек с бледным лицом и гладкими волосами болтался в воздухе — одна нога была вытянута вперед, другая согнута под животом, носки ног вывернуты наружу, руки отведены назад…

Кестеван прохрипел:

— О господи, да вы что, в самом деле?! — Он снова охнул. — Вы порвали мне воротник. Вы меня всего помяли…

— Я должен принести вам свои глубочайшие извинения, сэр, — сказал Гонт. — Умоляю простить меня. Мистер Мэссей того же роста, но, боюсь, слишком тяжел для моего эксперимента. И к тому же мне надо было застать вас врасплох.

— Объект этого эксперимента удовлетворен, — сказал Фрэнсис. — Ей-богу, вы здорово меня напугали. Но что это доказывает?

— То, что человек, которого душат, приподняв над полом, ведет себя… как мистер…

— Кестеван, — подсказал Фрэнсис.

— Как мистер Кестеван. Колени у такого человека согнуты, и он бьет ногами либо вперед, либо назад в сторону напавшего. Его, безусловно, тянут назад таким образом, чтобы он потом упал навзничь. Это инстинктивное движение того, чьи руки на горле другого человека. И еще одно замечание. Вы обратили внимание на отсутствие запонки на воротнике рубашки. Почти невозможно представить, чтобы кто-то в схватке ухватился за такую крошечную вещь, как запонка, и вытащил ее. С трудом нащупываешь собственную запонку, даже стоя спокойно, когда пытаешься сделать это. Она выскочила, я думаю, так же, как цепочка от часов из его кармана — когда лорда Рейла тянули назад, в то время как он, выпятив грудь, рвался вперед, как это делал мистер Кестеван. Вам, думаю, хочется спросить меня, куда я клоню. На балахоне лорда Рейла отсутствует костяная пуговица, как очень метко заметил инспектор Тейп. А ее петля надорвана, но в странном направлении… Вы заметили, в каком направлении?

— В каком таком направлении? — спросил Фрэнсис. — Ничего не понимаю. Что вы имеете в виду, говоря о направлении?

— Петля надорвана вверх, — объяснил Гонт. — Я ничего не имею против того, чтобы проводить дальнейшие эксперименты, но… — Он повернулся к Кестевану, тот что-то буркнул и попятился. — Но предположим, я боролся с мистером Кестеваном. На нем свободный балахон, застегнутый спереди. Я мог схватиться за его балахон и оторвать пуговицу, когда боролся с ним, но, если бы я ухватился за этот балахон, я неизбежно рванул бы его сверху вниз. Я бы не ухватился за него так, словно пытался стянуть балахон через его голову.

— Значит… — сказал Фрэнсис.

Гонт сделал глоток бренди.

— Значит, балахон рванули снизу. И не во время борьбы. Фактически, джентльмены, борьба в данный момент отходит на второй план. Но как бы то ни было, если лорд Рейл лежал мертвый на спине, и что-то находилось под его застегнутым балахоном, и я бы захотел заполучить, скажем, его ключи или его бумажник… и я бы страшно торопился… Понятно?

Фрэнсис кивнул:

— Вы бы рванули балахон вверх и оторвали пуговицу. Вверх, конечно! Ну, вроде как, когда открываешь банку сардин…

Сэр Джордж тихо сказал:

— Приводить в сравнение банку сардин, говоря о своем отце…

— Ах, оставьте! — взорвался Фрэнсис. — Пожалуйста, продолжайте, мистер Гонт.

— Итак, лорд Рейл лежит на спине, а убийца обшаривает его карманы. Возникает вопрос, зачем убийца повернул его вниз лицом. Это было необходимо, чтобы завязать три узла на шнурке. Но почему убийца оставил это бездыханное тело в таком странном положении? Тут, джентльмены, одна из трех основных проблем. У убийцы просто не было времени. Если я правильно понял, между временем, когда лорд Рейл вошел в Оружейный зал, и временем, когда его дочь обнаружила труп отца, прошло — самое большее — восемь минут… Он ведь должен был каким-то путем ускользнуть, тогда почему он задержался?

Фрэнсис потушил сигарету.

— Все только осложняется, — сказал он. — Вместо одной загадки возникло несколько. Первая, осмелюсь заметить, — это зачем убийца обмотал тетиву вокруг шеи отца после того, как он был уже мертв. Вторую вы только что обозначили. А какая третья?