Я глубоко вздохнула и кивнула, как будто в самом деле слышала мамин ответ.

– Но я знаю, я должна стараться и должна преуспеть, так как моя ответственность теперь гораздо больше. Я должна жить и работать, представляя, как горда была бы ты за меня. Я постараюсь, мама. Я обещаю, – сказала я и медленно поднялась. Я была такой усталой и опустошенной. Пора было идти домой спать.

Но только я собралась уходить, как услышала чьи-то шаги. Кто-то шел сюда по тропинке следом за мной. Я повернулась и, вглядевшись в кладбище, освещенное луной, увидела дядю Филипа. Он остановился у надгробия бабки Катлер. Увидев его, я спряталась в тени одного из памятников. Я не хотела, чтобы он знал, что я приходила сюда ночью одна. Я ждала, что он уйдет после посещения этой могилы, но с удивлением обнаружила, что он спустя несколько минут пошел дальше, к могиле моих родителей. Он остановился возле маминой могилы и, встав на колени, опустил ладони на холодную землю. Затем, не отрывая ладоней от земли, он поднял голову и заговорил так громко, что мне было все слышно.

– Прости, Дон, прости! Знаю, что никогда не говорил тебе этого. Не хватит и тысячи извинений, чтобы стереть то, что я сделал с тобой. Судьба не имела права отнять тебя у меня так рано, особенно прежде, чем я успел вымолить у тебя полное прощение.

Что он сделал? Что могло быть таким ужасным, что даже недостаточно тысячи извинений?

– Я чувствую, что половина меня умерла вместе с тобой. Ты знаешь, как я к тебе относился и как я не мог сдержать своих чувств. Ничто не могло остановить мою любовь к тебе. Я женился на Бетти-Энн, но она была просто жалкой заменой. Я мечтал и надеялся, что придет день, когда мы сможем открыть друг другу наши чувства. Я знаю, что ты отказывалась признать это, но однажды мы любили друг друга чисто и страстно, и раз это было, то я надеялся, что когда-нибудь мы снова сможем это вернуть. Может, это глупо, но я не мог отогнать от себя эту мысль, Теперь, – говорил он, опустив голову, – каждый раз, когда я вижу Кристи, я думаю о тебе. Я считаю ее нашим с тобой ребенком или той, на которую наш ребенок должен был быть похожим.

Его слова для меня были словно холодный душ. Так вот почему он так пристально смотрел на меня временами, подумала я, но вместо того, чтобы обрадоваться его таким сильным чувствам по отношению ко мне, меня бросило в дрожь. Холодок пробежал у меня по спине.

– Никогда в моем безумном воображении, – продолжал он, снова подняв голову и заговорив страстным голосом, – я не мог представить, что ты умрешь раньше меня. Уверен, что сами ангелы завидуют моей любви к тебе и хотят уничтожить ее. Что ж, они забрали тебя у меня, забрали тебя из этого мира, но им не удастся вырвать тебя из моего сердца. Я обещаю тебе, что буду с любовью заботиться о Кристи, следить, чтобы она была счастлива и в безопасности. Я восстановлю этот отель как памятник тебе. Он будет больше, величественнее и прекрасней, чем когда-либо был, и когда все будет построено, в холле на стене будет висеть твой огромный портрет. Ты поешь, моя любимая, поешь и поешь в моем сердце.

Он снова опустил голову.

– Только прости меня, прости, – просил он. Затем он медленно поднялся и побрел прочь с опущенной головой.

Я с бьющимся сердцем следила за тем, как он удаляется по кладбищенской дорожке. Что за таинственный, мрачный секрет хранится в его сердце, такой мучительный, что он молит прощение у могилы? Неужели из-за того, что любит маму более страстно, чем ему полагалось любить свою сестру, или это то-то гораздо более ужасное? Мне вспомнились те жуткие слова, которые бросила мне тетя Ферн перед отъездом: «Ты что же думаешь, они на свиданиях в игрушки играли?» Мне было страшно об этом даже думать.

Убедившись, что он ушел, я вышла из тени и поторопилась по той же тропинке домой.

Парадный вход был все так же освещен. На мысочках, стараясь ступать так, чтобы ступеньки не скрипели, я поднялась к двери. Я открыла дверь и быстро проскользнула внутрь. Я остановилась и прислушалась. Все было спокойно. Возможно, дядя Филип уже поднялся к себе в спальню, решила я и направилась по коридору к лестнице. Но когда я подошла к входу в гостиную, я заметила, что одна маленькая лампа все еще горит, а на стуле, запрокинув голову и закрыв глаза, сидит дядя Филип. В его руке был стакан с виски.

Я быстро прошла мимо гостиной к лестнице наверх, но первая же ступенька, громко заскрипев, выдала меня.

– Кто там? – спросил дядя Филип. Я замерла. – Там кто-нибудь есть?

Я решила не отвечать, но сердце так сильно билось, что я была уверена, он слышит этот стук в моей груди. Но он больше не позвал и не вышел из комнаты. Я быстро поднялась по ступенькам и сразу прошла к себе. Я переоделась в ночную рубашку и легла в кровать. Как обычно, я выключила все освещение кроме ночника. Но вскоре, когда я уже закрыла глаза, вдруг услышала, как моя дверь со скрипом открылась. Я не услышала привычных шагов и крика Джефферсона, и мое сердце гулко забилось. Я лежала не шевелясь, я даже не повернулась, чтобы посмотреть кто это. Да этого и не нужно было делать, через мгновение я ощутила запах виски. Я затаила дыхание – это был дядя Филип. Простая ли это проверка: сплю я или нет? Почему он стоит здесь так долго? Наконец я услышала, как дверь закрылась, и я перевела дух, но не успела я повернуться, как снова услышала его шаги и поняла, что он возле моей постели.

Я не открывала глаза и не двигалась, притворяясь спящей. Он стоял и смотрел на меня, и время, казалось, замерло, но я не открыла глаза и сделала вид, что не подозреваю о его присутствии. Я была слишком напугана. Я услышала, как он глубоко вздохнул, и, наконец, послышались его удаляющиеся шаги. Затем, услышав как дверь снова открылась и закрылась, я повернулась и удостоверилась, что он ушел. Я облегченно вздохнула.

Какой странной и удивительной оказалась эта ночь! Тайны носились в воздухе вокруг меня. Я долго лежала и думала, пока меня наконец медленно не окутала дрема, словно теплый и уютный кокон.

Я проснулась от какого-то шума, и через мгновение ко мне в комнату ворвался Джефферсон. Я слышала крики тети Бет в коридоре, которая просила дядю Филипа послать за доктором. Несмотря на то, что на улице уже было светло, взглянув на часы, я увидела, что сейчас около половины шестого утра. Джефферсон был очень напуган.

– В чем дело?

– Это Ричард, – сообщил он с широко раскрытыми глазами. – У него сильная боль в животе, такая, что он плачет.

– Правда? – сухо спросила я. – Возможно, его отравила его же собственная желчь.

– Мелани тоже отравила желчь, – с волнением добавил он.

– И Мелани тоже? Что ты имеешь в виду?

– У нее тоже боль в животе, а тетя Бет просто в ярости. Можно я у тебя посплю? Они так шумят, – попросил он.

– Забирайся ко мне, – сказала я, а сама встала и надела халат. – Пойду, посмотрю, что там случилось?

В коридоре я увидела дядю Филипа. Он все еще был в пижаме, а волосы у него взъерошены. Он выглядел смущенным, сонным и громко зевал. Он потер лицо ладонями и направился к двери комнаты Мелани.

– В чем дело? Что значит весь этот шум? – спросил он.

– Она белая как привидение, и Ричард тоже. Иди взгляни на него, – крикнула тетя Бет из комнаты Мелани. – Их отравили! – добавила она.

– Что? Глупость какая, – пробормотал дядя Филип. Он повернулся и увидел меня. – О, Кристи! – Он улыбнулся. – Жаль, что они тебя разбудили.

– Что происходит, дядя Филип? – спросила я.

– Не знаю. Так всегда бывает. Когда кто-то из близнецов заболевает, то другой тоже обязательно заболеет. Такое впечатление, что каждый микроб, нападающий на одного из них, имеет своего близнеца, который только и ждет удобного случая, – добавил он, продолжая улыбаться.

Затем дядя Филип прошел в комнату Джефферсона и Ричарда. Я подошла к двери комнаты Мелани и заглянула.

Тетя Бет сидела на кровати Мелани, держа у нее на лбу холодный компресс. Мелани стонала и держалась за живот.