Айвангу сидел на носу и глубоко вдыхал привычный запах моря, холодной соленой воды. У него было такое ощущение, как будто он не был в море много-много лет, как будто он возвратился в родную стихию после долгих лет отсутствия.

По левому борту проплывали знакомые берега, исхоженные собственными ногами, овеянные старинными легендами, утыканные китовыми костями. Там, где прямо из воды круто вздымались скалы, море дышало взволнованно и глубоко.

Оно было близкое и родное. Оно кормило Айвангу и его предков. Летом ласковое, гладкое, кишащее зверьем. Осенью, ощерившись волнами, оно порой кидается на берега, откусывая куски твердых скал, ненасытное, злое. Будто чувствует море, что скоро наступит конец его вольной жизни, льды скуют поверхность океана, спаяют берега, мысы, проливы и заливы.

Впереди из-за поворота неожиданно возникла скала Сэнлун, как огромный каменный палец великана, лежащего на дне морской пучины.

Камень обшит заплатами из зеленого тонкого мха, жесткого, как лахтачий мех, исполосован потеками птичьего помета, изборожден трещинами. Но следы человека выделяются слабо – вырубленные в камне ступени, идущие от воды к вершине скалы.

Вельбот мягко причалил. Стоящий на носу Мынор подставил между деревянным берегом и камнем нерпичий пузырь – пыхпых, надутый наполовину. Кэлеуги выключил мотор.

Охотники один за другим взобрались на скалу. Мынор помешкал и тихо спросил Айвангу:

– Помочь тебе?

Айвангу молча мотнул головой и уцепился руками за скользкий камень. Он вывалился из вельбота и вскарабкался вслед за другом. Все охотники так взбирались на скалу – ползком, едва не цепляясь носом за каменные ступени. Айвангу поднял голову и увидел на вершине отца. Сэйвытэгин быстро отвел взгляд, но сын успел поймать выражение глубокого сострадания и жалости. Ослабели руки, сила ушла из них, пальцы разжались… Тело поползло вниз.

– Держите! Он падает! – услышал он громкий вопль отца.

Айвангу уцепился за камень. Колени нашли какую-то опору, задержались. Он крикнул в ответ:

– Я держусь, отец! Не бойся! Я держусь!

Он увидел на камне капельки крови – порезал руки.

Сэйвытэгин спустился к сыну.

– Будешь рядом со мной, – тихо, но повелительно сказал он.

Вершина Сэнлуна. Будто выросли крылья и паришь над простором Берингова пролива, наравне с вольными птицами. Взору открыт бесконечный простор с островами, птичьими стаями, тенями облаков, отраженными зеркальной поверхностью воды. Далеко на горизонте мелькнул китовый фонтан, касатка прочертила след и скрылась в глубине. Блеснула рыбья чешуя на солнце… Сколько жизни!

– Возьми ружье, – сказал Сэйвытэгин.

Айвангу положил на колени винчестер.

Моржей долго не было. Охотники вполголоса разговаривали. Кто-то завел речь о газете.

– Газета – это книга на каждый день, – сказал Мынор, когда к нему за разъяснением обратился старейший член бригады Рыпэль.

– Не понимаю, – повертел головой старик.

– В газете печатают новости, ты их узнаешь, а после этого газета тебе не нужна, – продолжал объяснения Мынор.

– Я читаю трудно, – вступил в разговор Сэйвытэгин. – Зачем мне газета, когда новость я узнаю быстрее с голоса, чем с бумаги?

– Какая эта новость, которую еще надо и печатать, – пожал плечами Рыпэль. – Она перестанет быть новостью, пока ее поставят в газету.

– Все мы узнаем вести друг от друга, – рассуждал дальше Сэйвытэгин. – Для кого газета? Для тех, кто сидит дома и не ходит?

Сэйвытэгин понял свою оплошность слишком поздно. Все услышали и бросили мгновенный взгляд на Айвангу.

Кольнуло в бок невидимым тупым копьем. Айвангу пересилил боль, только чуть прикусил губу.

– Газета будет рассказывать о жизни всей Чукотки, всей страны, а не только нашего Тэпкэна, – сказал он и посмотрел в глаза отцу.

– Верно! Правда!. – обрадованно воскликнул Сэйвытэгин. – А я, глупый, и не догадывался.

– Ты знаешь про газету? – Мынор повернулся к Айвангу. – Расскажи! Все так хотят знать.

– Я мало про газету знаю, – ответил Айвангу. – Только, что Белов рассказывал. И видел, как он читает газеты. Оторваться не может. Пока привезут кипу с парохода, он в нетерпении их ждет. Самолет прилетит, первым делом спрашивает: газеты есть?

– Удобная, значит, это штука – газета, – неожиданно для всех сказал Рыпэль. – Приедешь куда-нибудь в селение, обступят тебя, спрашивают – пыныль есть? Тебе собак надо кормить, самому есть и пить охота, но надо уважать обычай – первым делом новость скажи… А с газетой просто: спрашивают новость – на тебе бумагу, все там напечатано как надо… А, верно?

Все заулыбались, как будто никакой неловкости не говорил Сэйвытэгин. И бригадир сам стал как солнечный. Улыбка не сходила с его лица, на сына смотрел ласково.

– Хорошая новость есть для будущей газеты, – сказал он.

Все заинтересовались. Рыпэль не вытерпел и спросил:

– Какая?

– Тэпкэнцы так увлеклись обсуждением новостей для газеты, что забыли про моржей!

Солнце поднялось высоко и пекло в затылок охотникам. Вода блестела и переливалась. Над островом Ратманова повисло легкое облачко.

– Гляди, кажется, моржовое стадо, – неуверенно произнес Сэйвытэгин и подал бинокль сыну.

– Моржи! – крикнул Айвангу, едва успев взглянуть.

Охотники быстро скатились в вельбот. На последней каменной ступеньке у вельбота Сэйвытэгин обернулся и крикнул:

– Айвангу! Не спускайся! Мы за тобой приедем. Айвангу остановился. Он только успел преодолеть половину высоты скалы, а до вельбота еще порядочно. Ему никак нельзя быстрее – иначе окажешься в воде, сорвешься с каменной ступени.

Кэлеуги уже завел мотор. Вельбот медленно отошел от скалы, развернулся и понесся вперед, как оживший.

Айвангу вскарабкался обратно на вершину скалы, чтобы удобнее наблюдать за вельботом.

Как ему хотелось в эту минуту сидеть на носу судна и сжимать в руках винчестер! А потом приподняться над бортом и ловить на мушку усатую клыкастую моржовую голову. Выстрел – и вода окрашена кровью, цветом победы, цветом добычи…

Уже слышались далекие хлопки. Должно быть, Мынор стреляет. Или отец. Сэйвытэгин зажимает под мышкой румпель, чтобы руки были свободны.

Вельбот превратился в белую черточку на горизонте, а мотор едва слышен. Громче стало дыхание моря у скалы, волны ворочаются, плещутся, а песня мотора как комариное пение – далекое, но еще слышное.

Айвангу глянул вниз, на шипящие буруны, перевел взгляд выше на остров Ратманова и вдруг почувствовал себя неуютно, одиноко на этом огромном холодном камне, брошенном среди моря. Потускнел солнечный блеск на воде, а облачко над островом Ратманова увеличилось. Вельбот стоял неподвижно, и его можно было разглядеть, лишь напрягши зрение. Должно быть, уже разделывают моржа. Прямо в воде. Подтянули к борту на ремнях и орудуют длинными ножами. Хорошо там, на вельботе!

Странно, почему не проходит неприятное чувство заброшенности? Ведь не раз один бывал в море. Целыми днями сидишь у разводья, стережешь, когда вынырнет нерпа, – и никого вокруг тебя нет.

Вспомнилось далекое детство. Однажды после долгих уговоров отец взял Айвангу на рыбную ловлю в пролив Пильхын. Маленькая байдара легко бежала под парусом, вода журчала у бортов. У Пильхына поставили сети, на стороне, где никто не жил. Половили, здесь и ушли на другой берег, а мальчика оставили одного. Первое время Айвангу крепился. Но ему все казалось, что за ним уже больше не вернутся. Он не выдержал и закричал. Ветер уносил крик в море, сливал его с шумом морского прибоя. Никто не слышал мальчика. Когда отец вернулся за ним, он был удивлен охрипшим голосом и заплаканным видом сына.

…Потемнел горизонт, а вельбот все еще не возвращается. Похоже, что он погнался за вторым моржом. Так и есть – слышны выстрелы. Значит, пройдет еще много времени, прежде чем охотники вернутся.

Почему чайки так беспокойно кричат? И кайры не летают. Старики говорят, что это примета надвигающейся непогоды.