— Ну, Медведь, где же медведь?

Гость был вдвое меньше, чем Аю, и намного меньше, чем любая другая из известных моей мамаше взрослых собак. В отличие от желтовато-серой, как правило, длинной и спутанной шерсти овчарок мех чужака от спины и до середины боков был черный, ниже светлели красивые подпалины, а на заостренной морде и на лапах — чудный светло-коричневый оттенок. Вся шуба его — гладкая, будто причесанная, так и лоснилась, приятно поблескивая на солнышке каждым своим волоском. Уши стояли торчком, хвост завивался тугим колечком. На шее чужак носил узенький кожаный ремешок с блестящими серебряными бляшками. Такой роскоши у чабанских собак отродясь не бывало. Когда же гость назвал свое имя, состоящее из двух слов — Гран При, — и объяснил его значение, овчарки уж совсем почувствовали себя лопоухой деревенщиной. Особенно неловко было моей матери с ее странным именем Лёня, полученным по ошибке в первую неделю ее жизни. Раньше она ничего не имела против этого имени. Оно ей даже нравилось, а теперь… Теперь Лёня вместе со своими товарищами сидела перед Гран При и, в изумлении склонив голову набок, слушала его хвастливые россказни. А он говорил о загадочном и удивительном городе, где людей и собак в два, в четыре, в три, во много раз больше, чем овец в самой многочисленной отаре, но при этом нет ни одного барана. (Ну, насчет отсутствия баранов потрясенные слушатели сильно усомнились). Он говорил, что живет в одном доме с хозяевами и ест самую отборную вкуснятину. 

— Я думаю, — небрежно проворчал он, — вы согласитесь со мной, что вареная говяжья печенка, индюшиные косточки и суп с фрикадельками — получше, чем кусок сырого кабаньего мяса?

Тут наши заскорузлые трудяги были сражены наповал. О подобных деликатесах они и слыхом не слыхивали. Никто не ответил на вопрос щеголеватого горожанина. Обалделые овчарки лишь застенчиво почесывали заушины или с преувеличенной деловитостью выкусывали блох из лохматой шерсти. А Гран При продолжал трепаться о том, как его водят гулять, как возят в гости к другим собакам — лайкам, как его купают в специально подогретой воде, которой наполнена… эта, как ее? — ванна какая-то… Часто в своей речи он употреблял совершенно непонятные словечки, причем встречались дьявольски трудные и длинные. Одно из них моя мать вызубрила наизусть и впоследствии любила употреблять, не очень-то заботясь, к месту оно будет сказано или нет: все равно ни она, ни другие собаки не знали смысла этого загадочного звукосочетания: «Псевдоинформация». Конечно, управляться с таким словечком нелегко. Если берешь его в зубы за загривок, то хвост волочится по земле и путается между ногами.

Особую зависть вызвали две-три охотничьи истории, в которых Гран При выступал как гроза диких кабанов и медведей. А когда выяснилось, что благородная лайка вообще ничем не занимается, кроме охоты, бедняги-овчарки так и сели, и дружный тоскливый стон вырвался из их честных натруженных глоток…

На рассвете начали облаву. Два охотника и два чабана (один со своим старым ружьем, а другой с толстой ореховой палкой) спустились к лесу, где прятался медведь. Взяли с собой и двух овчарок — Аю и Лёню, которых вели на веревочных поводках. Гран При, деловитый и собранный, шел сам. Охотники, оставив лайку с чабанами, обогнули слева лесной массив и поспешили к тому месту, где по заросшему кустарником перешейку медведь мог уйти незамеченным в соседний лес, тянувшийся нескончаемой полосой к дальним горам. Чабаны пошли опушкой правее, почти до конца леса, где его нижней границей служила отвесная стена пропасти. Отсюда собак послали в чащу. Немного углубились в лес и чабаны, дважды выстрелив вверх из ружья.

Гран При сразу же оторвался от овчарок и молча скрылся. Аю и Леня с громким лаем помчались вдогонку, но скоро потеряли даже след своего гостя.

Первым обнаружил медведя Гран При. Чабанские собаки услышали отдаленный лай совсем не в той стороне, куда бежали сами. Они сразу же свернули и помчались на голос, доносившийся с верхней окраины леса, которую совсем недавно обошли охотники. С треском продираясь сквозь молоденький подлесок, Аю бормотал себе под нос:

— Как может этот городской щенок драться с медведем? Сейчас его задерет медведь. Сейчас…

— Скорей, скорей, скорей! — отвечала Лёня.

Заливистый лай Гран При постепенно перемещался в сторону перешейка, где ждали в засаде охотники. Дорогу овчаркам преградила глубокая обрывистая балка, и они на несколько мгновений остановились. На той стороне балки здоровенный медведь вертелся волчком, пытаясь схватить пляшущего перед его носом Гран При. Иногда изящный аристократ заскакивал с тыла и вцеплялся в жирный медвежий огузок. Зверь яростно ревел, размахивал лапами, а Гран При проворно отскакивал на несколько шагов и затем нападал снова. Все это время медведь и собака не топтались на месте, а заметно продвигались в нужную для лайки сторону — поближе к охотникам. Но скоро Гран При добился главного: зверь позорно кинулся наутек — опять-таки в направлении засады.

И вот тогда, резко рванувшись вправо, Аю (а за ним и моя мать) обогнул обрывистый склон балки, пересек ее в пологом месте и бросился наперерез медведю.

— Ты куда? Не мешай! — заорал Гран При, но разве могли его услышать, да еще и понять?

Аю и Лёня поступили, как велел им долг стражей отары. Они видели перед собой злостного грабителя, разбойника и обязаны были, больше того, страстно желали наказать врага. Охота… облава… засада — ничего этого самоотверженные чабанские собаки не знали.

Сначала был катящийся по земле клубок из трех тел — одного огромного, бурого и двух поменьше, грязно-желтоватых. А черное стремительное тельце то ударялось мячиком о бурую шкуру, то отскакивало. Клочья разноцветной шерсти смешивались с брызгами жирной земли, рев и клацанье клыков — с пронзительным визгом… Потом клубок распался. Гран При отлетел к дереву и ударился головой о гладкий ствол чинары. Бесстрашный Аю лежал со сломанной шеей, тихо доживая последние мгновения своей жизни. Лёня отчаянно вопила от страшной боли: в левой части лба кожа ее висела красными лохмотьями и глаз не открывался. Медведь во все лопатки удирал к верхней окраине леса, захлебываясь от крови, которая ручьями текла по его разодранной морде и прокушенному носу. В соседний лес он перебежал по открытым склонам холмов, где его совсем не ждали…

Когда к месту побоища пришли люди, Аю был уже мертв. Гран При, целый и невредимый, стоял на слегка подрагивающих ногах и вылизывал рану на лице у Лёни, которая почти успокоилась и теперь лишь тоненько поскуливала.

На следующий день опять устроили облаву, но взяли с собой только Гран При.

Из-за того, что вместо одного медведя погиб другой, злость у охотников была великая, но зверя они обнаружить не смогли. Остались еще на один день, ходили в соседний лес, однако и на этот раз рыли землю не там, где была спрятана кость. Медведь ушел далеко и, вероятно, возвращаться в ближайшее время не собирался. Кстати, сразу же после первой облавы Гран При уверенно заявил моей матери, что проклятый зверь больше никогда не появится в здешних местах. (Время показало, что горожанин был прав).

В оставшиеся до отъезда два вечера все внимание Гран При было устремлено на Лёню. И разве могла она, неискушенная сельская жительница, устоять перед этим блестящим кавалером, который покорил ее благородством манер и тонкостью обхождения! Они гуляли до поздней ночи, отходя подальше от коша и поднимаясь к скалам, торчащим на гребне склона. Стояла чудесная погода. На небе сияли крупные звезды, каждая величиной с миску для похлебки. Прохладный бодрящий воздух был напоен восхитительными ароматами горных куропаток, уларов и сусликов…

Когда охотники собрались домой, Лёня хотела проводить Гран При до машины, но один из чабанов строго окликнул ее и послал на работу — присматривать за отарой. Больше она моего будущего папашу не видела.

Вот и все, что я знаю об отце. Мне никогда не приходилось его встречать. Жаль, разумеется, но ничего не поделаешь. Такова жизнь, как говаривала моя мать, такова псевдоинформация…