— Выздоровел наш следователь?

— Вроде бы. Сегодня звонил. Ну, ты давай, работай.

Лосев вернулся к себе в комнату, удобно расположился за столом, вытянув свои длинные ноги в проход, чуть не до стола Откаленко, и задумчиво посмотрел на телефон, потом, вздохнув, протянул к нему руку. И в тот же миг телефон внезапно зазвонил сам, так что Виталий невольно вздрогнул и поспешно снял трубку.

— Лосев. Слушаю.

— Виталий Павлович, к вам арестованный Глинский просится, — доложил дежурный внутренней тюрьмы. — Привести?

— Как он там себя ведет?

— Нервно, — усмехнулся дежурный. — Ночью два раза контролера вызывал. На сокамерников жаловался. Так когда его к вам доставить?

— Вот сейчас и доставляйте.

— Слушаюсь.

Виталий повесил трубку. «Весьма кстати», — подумал он.

Глинского привели через несколько минут. Выглядел он неважно. Недавно еще холеное, крепкое лицо казалось желтым и морщинистым, под глазами легли синие тени, а в черных глазах появилось какое-то затравленное выражение, губы нервно подергивались. От былой его самоуверенности и наглости не осталось и следа. Костюм был помят, от рубашки отлетели пуговицы, и видна была несвежая голубая майка. На ботинках шнурков не было, и Глинский шаркал подошвами по полу.

Вошел он, однако, быстро и тут же без сил повалился на стул.

— Вы что… что со мной делаете?.. — захлебываясь, проговорил он. — Вы что, садисты, палачи, убийцы?.. Вы что, не понимаю…

— Спокойно, Глинский, — прервал его Лосев. — Ничего мы с вами не делаем. Просто вага распрекрасная жизнь, которой вы так гордились, поворачивается к вам другой своей стороной. Только и всего.

— А я протестую! Ясно вам? И требую… — Глинский секунду помедлил. — Одиночку! У меня сил больше нет там находиться с этими подонками!

— Вам, конечно, другие подонки больше по вкусу? — усмехнулся Лосев. — Что поделаешь. Вы сами выбрали такую жизнь. Вы мне это, помнится, очень хорошо все обосновали.

— Ладно, ладно, — нервно махнул рукой Глинский. — Мне, знаете ли, сейчас не до шуток. Я понимаю, ничего даром не делается. Даже здесь.

— Что вы хотите сказать? Вам не нравится роль главаря?

— Да никакой я не главарь, мотете вы это понять или нет?! И то, что вы мне тогда приписали, ложь, ложь и ложь! Ну, скажите, похож я на главаря?

— Вы сейчас вообще мало на что похожи, — поморщился Лосев. — Но раньше…

— И раньше не был похож! Долго я вам буду это объяснять?!

— Вы пока вообще еще ничего не объяснили. Крик, знаете, не объяснение, — спокойно возразил Лосев, — И что значит «ничего даром не делается»? Пока это хоть объясните.

— Очень просто… Очень просто… — лихорадочно заспешил Глинский. — Я вам кое-что сообщу. Вы понимаете? А вы мне устройте одиночку. Обязательно! Иначе я сойду с ума! Будете тогда отвечать. Сойду, сойду, вот увидите…

На глазах у Глинского выступили слезы. Вид у него был жалкий и мерзкий. Громко всхлипнув, он полез за платком.

— Ну-ну, Глинский, нельзя же так распускаться, — сказал Лосев, — Ваши бы дамы на вас посмотрели. Что вы хотели мне сообщить, говорите?

— Будет… — Глинский трубно высморкался и вытер глаза. — Будет… одиночка?..

— Постараюсь.

— Я вам почему-то верю. — Глинский спрятал грязный платок в карман и немного успокоился. — Так вот. У меня дома, признаюсь вам, лежит готовая доверенность. В левом ящике стола, на дне, под бумагами.

— Мы ее не нашли.

— Ах, так? Значит, я ее уже передал. Все В голове перепуталось, все!

— Что за доверенность вы изготовили?

— От кондитерской фабрики. Она под Москвой находится.

— Это та, где работает Рая?

— Вот-вот.

— А где следует лимонную кислоту получать?

— На заводе. В Борске.

— Когда?

— Ну, это надо делать быстро. По крайней мере Лев так делает.

— Кто же поедет, как по-вашему?

— Не знаю, не знаю. Это не моя область. Я все сказал. И я… Вы… — Глинский снова заволновался. — Я больше туда не вернусь… Вы обещали… Ну, я вас умоляю. — У него снова выступили на глазах слезы. — Я из окна выброшусь!..

— Опять слезы… — брезгливо сказал Виталий. — Я же обещал вас перевести. Кстати, как же все-таки ухватить Льва Константиновича, если главарь он, как вы говорите? Вы, кажется, не хотите быть христосиком, так ведь? Глинский злобно взглянул на Лосева.

— Нинку берите. Стерву эту толстозадую. … Когда Глинского увели, Виталий собрал со стола бумаги, запер сейф и отправился к Цветкову.

Подробно доложив о состоявшемся разговоре, он сказал:

— Нам надо тоже быстро действовать, Федор Кузьмич. Пока что они опережают нас на два дня.

— Да, — кивнул Цветков. — Немедленно надо действовать. Поэтому сегодня лети в Борек. Я сейчас туда позвоню. — Он повернулся к расписанию, висевшему у него за спиной, и начал вести сверху вниз карандашом. — Б… б… Борек. Через два часа семнадцать минут. — Он взглянул на часы. — Успеваешь. Домой позвони.

Федор Кузьмич был не по годам динамичен, когда того требовала обстановка. И молодые сотрудники иногда еле успевали за его стремительными решениями.

— Жди теперь их там, — недовольно пробурчал Виталий.

— Дождешься. Чует мое сердце, чего-то ты там дождешься.

Под вечер Откаленко решил еще раз побывать в санатории.

Весь день он занимался подготовкой к завтрашней встрече со Смоляковым в кафе «Золотой маяк», Вместе с Рощиным погулял в парке. Они внимательно изучили само кафе, все подходы к нему, пригляделись к работавшим там официанткам. Под нехитрым предлогом заглянули даже на кухню и в подсобки.

Все излазив, осмотрев и оценив, Игорь и Рощин вернулись в управление и уже вместе с Саачуком принялись обсуждать план предстоящей операции. Долго решали, где расставить людей, какие выбрать сигналы, как маскироваться, в какой момент и кому брать Смолякова, как вывести из операции Зарубина. Следовало при этом иметь в виду, что Смоляков опытен, озлоблен и наверняка вооружен, что ему терять нечего и он, не раздумывая, пустит в ход любое оружие. А ведь встреча произойдет днем, в людном месте. Поэтому надо было как можно дальше увести Смолякова от кафе, очевидно, уже после встречи с Зарубиным. Сама схватка должна произойти мгновенно, и тут же надо было исчезнуть с места происшествия, чтобы не потревожить, не испугать окружающих людей, не породить в городе лишние разговоры и слухи. Словом, задач и забот оказалось немало.

Но под вечер Откаленко обнаружил, что больше делать ему нечего и занять себя тоже нечем. Тревога, однако, не покидала его, надвигающийся вечер таил, казалось, какие-то неведомые и опасные сюрпризы. Игорь не находил себе места. Вот тогда-то он и решил еще раз побывать в санатории и повидать Зарубина.

Однако Ивана в обычном месте не оказалось. Откаленко направился к нему домой. Зарубины жили в длинном белом трехэтажном доме обслуживающего персонала по другую сторону обширного и красивого парка.

Дверь открыла совсем юная стройная женщина. Темные густые волосы были тщательно уложены. На оживленном круглом личике красок было, на взгляд Игоря, куда больше, чем следовало. Это, конечно, была Марина, тут Игорь не сомневался. Она казалась веселой, оживленной, подведенные глаза блестели, на щеках возникли две милые ямочки.

Игорь, поздоровавшись, попросил Ивана.

— А его, знаете, нет, — проникновенным тоном, точно сообщая что-то загадочное, и интересное, сказала Марина. — Он ушел.

— Куда же ом ушел? — спросил Игорь.

— Я не знаю. Только… я тоже ухожу.

— На вечер, наверное?

— Да, — улыбнулась Марина. — Танцы будут. А вы здесь живете? — Она тоже проявила к нему интерес. — У нас в санатории?

— Нет. Просто дружок Ивана, проведать заглянул.

Марина изменилась в лице. Удивительно, как оно вдруг мгновенно потухло, а глаза уже смотрели испуганно и подозрительно.

— Что, давний дружок, да? — почти враждебно спросила она.

— Да нет, совсем недавний, — успокоил ее Игорь. — Он вам не говорил про меня? Меня Игорь зовут.