note 92Занятия Кона, как нашего юрисконсульта, своди­лись, главным образом, к разным вопросам в свя­зи с положением наших военнопленных, продолжавших томиться в концентрационных лагерях и обра­щавшихся к нам с разными просьбами, жалобами и пр. Некоторых из них, по нашему требованию, германские власти освобождали из плена. Вопросы о военно­пленных были у нас выделены в особый отдел, которым заведывал некто товарищ Симков, состоявший на должности атташе. Простой рабочий, старый партиец, но малообразованный и некультурный, он при своих сношениях с германскими властями вечно делал массу промахов и бестактностей. Я его мало знал, но, кажется, он был недурной человек, хотя совсем не соответствовал своему весьма дипломатическому назначению. У него вечно выходили недоразумения с немецкими властями, и мне и Иоффе приходилось вмешиваться, чтобы сглаживать эти трения. Но вскоре его сменило на этом посту новое лицо.

В день нашего первого дипломатического обеда, часов около пяти-шести вечера, явился конвойный солдат с разносной книгой и каким то военнопленным, которого он мне и сдал под расписку. Это был Виктор Леонтьевич Коп. Еще до меня посольство настоя­тельно требовало его освобождения для включения его в состав служащих посольства. Дело это затянулось, пе­реписка расширялась, и Иоффе очень нервничал, нередко сам писал довольно резкие письма и возмущался, что Коп все томится в плену. И как то он объяснил мне, почему он принимает так близко к сердцу это дело:

— Ведь Коп, — сказал он, — мой старый това­рищ и друг еще с тех пор, когда я тоже был note 93меньшевиком. Он и сейчас меньшевик. Но он очень дельный человек, широко и многосторонне образован­ный. И я, и моя жена Берта Ильинишна, мы с ним большие друзья, жена с детских лет.

Его необходимо из­влечь из плена: я мечтаю заменить им Симкова, кото­рый совсем не на месте…

Вот этот самый Коп и стоял предо мною, уста­лый от долгого переезда из лагеря, в рваной, грязной форме русского солдата. Я принял его, любезно приветствуя и сообщил, что сегодня у нас дипломатический обед, что Иоффе готовится к нему.

— Нет, товарищ, — отвечал Коп, — я не хочу ему сегодня мешать. Я так измучен и устал. Мне бы только чего-нибудь поесть и сейчас же лечь, я так давно не спал на культурной кровати. Может быть, у вас найдется уголок, где бы я мог приткнуться…

На другой день Иоффе сказал мне, что теперь обя­занности по делам военнопленных будет вести Коп и что Симков возвращается в Россию. И он добавил, что для придания Копу большей авторитетности в глазах немцев он получает звание советника посоль­ства.

— Не подумайте, Георгий Александрович, — заметил Иоффе, — что это назначение в пику вам. Нет, он будет советником посольства только по названию, и все остается по старому, вы остаетесь моим заместителем, а он будет ведать только дела военнопленных…

Скажу правду, мне это было совершенно безраз­лично, и я поспешил успокоить Иоффе, сказав, что с радостью введу Копа в курс его дела. Немного спустя ко мне пришел Коп с просьбой «занять» ему какой-нибудь костюм: он хочет сейчас же вступить в исполнение своих обязанностей.

note 94— А в этом костюме — и он указал на свою истерзанную солдатскую форму, — неловко перед слу­жащими.

Я исполнил его просьбу, а затем ввел его в дела.

Назначение Копа, этого ярого меньшевика, вызвало целую бурю негодования в центре, откуда на Иоффе по­сыпались, как из рога изобилия, упреки и выговоры и в письменной форме и по прямому проводу, требования дезавуирования его и пр. Но Иоффе энергично отгрызался и даже раз, вызванный к прямому проводу самим Лениным, на его замечания и негодование, категорически отказался дезавуировать Копа и даже поставил вопрос об отставке.

— Ах, я ничего не понимаю, — жаловался Коп, — чего им так дался мой меньшевизм… Ведь о моем значении, как меньшевика, не может быть и речи: мы все социалисты и коммунистический идеал нам также дорог, как и самым ортодоксальным большевикам. А кроме того, у меня многое пересмотрено, многое отбро­шено, и я, подобно товарищам, как Троцкий. Чичерин, Иоффе теперь уже от многого отказался из своего прежнего дореволюционного кредо. Мне хотелось бы, Георгий Александрович, попросить вас, не можете ли вы, когда Красин будет здесь (Красин собирался опять приехать), попросить его вмешаться в эту склоку: он ведь пользуется большим влиянием даже у Ленина…

Когда приехал Красин, я заговорил с ним о Копе. К моему удивлению, Красин, весьма терпимо относившийся к людям, ответил мне с нескрываемым недовольством:

— Не буду я путаться в его дела, пусть Иоффе, сделавший эту совершенно недопустимую бестактность, note 95сам и вылезает… Да ты то чего просишь за него? Что ты его и раньше знал?

— Не имел ни малейшего представления о нем — отвечал я. — Я только теперь познакомился с ним. Человек он дельный и вполне на своем месте… хотя мне лично кажется, что он изрядный оппортунист…

— Ага, видишь… ну вот и я нисколько не верю в искренность его перевоплощения… Нет, я не стану пу­таться в это дело…

Постепенно все улеглось. С фактом назначения Ко­па примирились. Он энергично работал. Вошел и охот­но и притом вплотную вошел во внутренние дела по­сольства и стал плавать среди всяких подводных течений в них, как рыба в воде. Он был со всеми хорош: и с Иоффе, и с его женой, и с M. M., что не ме­шало ему на стороне поругивать своего друга и его личного секретаря. Словом, он оказался человеком впол­не подходящим и по своей трудоспособности и по умению со всеми ладить. Он со всеми держал себя очень угодливо, чисто по молчалински, и тогда ничто не предвещало, что он расцветет таким пышным цветом. Лично мне он быстро опротивел, и я с ним держал­ся лишь чисто официально - товарищески… Впрочем, в дальнейшем мне еще придется возвратиться к Копу, в той части, где я говорю о моей службе в Ревеле… А пока возвращаюсь к вопросу о лицах, бывавших в посольстве.

Помимо представителей разных партии, около нас терлись и разного рода посредники, лица старавшиеся ло­вить рыбку в мутной воде, разные авантюристы, предлагавшие свои услуги по всяким делам.

Так мне вспоминается один из таких темных посредников, некто Л-к, таинственно приходивший в note 96посольство и ведший переговоры с Иоффе от имени Штреземана, главы популистов, не занимавшего в то время никакого официального положения, но пользовавшегося в сферах большим влиянием. Этот Л-к вечно говорил о своих близких отношениях со Штреземаном и о своем влиянии на него. Так, когда речь за­шла об освобождении захваченного татарами Баку, он чего то маклерил, бегал постоянно к нам, уверяя нас, что Штреземан, пользуясь своим влиянием на правительство, устроит это дело и Баку будет освобожден… И народные деньги таяли…

Среди таких темных посредников мне приходит­ся отметить крупную и стильную фигуру Парвуса, бывшего известного революционера, нажившего во время вой­ны разными темными спекуляциями колоссальное состояние…