Близилось Рождество, и город принарядился к его приходу. Хилари наблюдала из окна, как люди и машины снуют туда-сюда по ярко освещенной улице. Падал легкий снежок, создавая праздничное настроение. Белый пух словно вылетал из огромной распоротой подушки и покрывал город.

Фотосъемки завершились, и Хилари редко виделась с Бретом в последние дни. Она поняла, что отныне они будут встречаться только эпизодически, и облако уныния омрачило жизнерадостный настрой. Ее роль в проекте исчерпана, и с их ежедневным общением покончено тоже. Хилари вздохнула и покачала головой. Завтра она уезжает, чтобы провести праздники дома.

Она сказала себе, что сейчас это ей нужнее всего – сменить обстановку. Десять дней помогут исцелить изболевшееся сердце, дадут возможность пересмотреть жизненные планы, которые теперь представлялись безнадежно скучными, никчемными.

Стук в дверь заставил ее оторвать от стекла разгоряченное лицо.

– Кто там? – спросила она, берясь за ручку.

– Санта-Клаус!

– Б-брет? – заикаясь, выговорила она. – Это вы?

– А вас не проведешь! – Он чуть помедлил. – Вы меня пустите или мы будем разговаривать через дверь?

– Простите. – Она звякнула щеколдой и открыла дверь.

– Вы начали закрываться. – Он оглядел ее велюровый жемчужно-серый халат и снова поднял на нее глаза. – А в комнату войти позволите?

– Конечно. – Она посторонилась, давая ему пройти и стараясь казаться хладнокровной. – А я думала, что Санта-Клаус проникает в дом через дымоход.

– Все, но не я, – сухо ответил он, снимая пальто. – Не отказался бы от вашего знаменитого виски. На улице очень морозно.

– Теперь я совсем ничего не понимаю. Ведь Санта питается молоком и печеньем.

– Если он хоть наполовину мужчина, на что я надеюсь, в кармане у него непременно припрятана бутылка виски.

– Какой цинизм! – укоризненно покачала она головой и двинулась в кухню. На этот раз виски быстро отыскался, и Хилари отмерила ему в бокал обычную порцию.

– Вполне профессионально, – заметил стоявший в дверях Брет. – А вы не присоединитесь ко мне ради праздника?

– Ох, нет, – поморщилась Хилари. – У этого напитка вкус мыла, которым меня однажды заставили вымыть рот.

– Наверное, вы были отличницей, – сказал он, принимая из ее рук бокал. – Я, пожалуй, не стану вас спрашивать, за что вам велели вымыть рот.

– А я бы вам и не сказала, – весело ответила Хилари, которую этот шутливый разговор заставил расслабиться.

– Но все равно выпейте что-нибудь. Ненавижу пить один.

Она достала из холодильника графинчик с апельсиновым соком.

– Не хотите рисковать, – отметил он, пока Хилари наливала себе сок.

Она взяла свой бокал, и они прошли в комнату.

– Я слышал, вы завтра утром уезжаете в Канзас? – спросил он, усаживаясь на диван. Сама Хилари предусмотрительно устроилась в кресле напротив.

– Да, уезжаю. Я пробуду дома до второго января.

– Тогда желаю вам сразу веселого Рождества и счастливого Нового года. – Он поднял бокал. – Я буду думать о вас, когда часы пробьют двенадцать.

– Я уверена, что в новогоднюю полночь вы будете слишком заняты, чтобы вспомнить обо мне, – возразила Хилари и упрекнула себя мысленно за то, что сбилась с легкого, шутливого тона.

Он с улыбкой отпил виски.

– Нет, я все же выгадаю свободную минутку.

Хилари нахмурилась над своим бокалом и ничего не ответила.

– А у меня есть кое-что для вас. – Он встал и достал из кармана пальто маленькую коробочку.

Хилари молча посмотрела на нее, потом перевела взгляд на Брета.

– Ох, но… это… у меня для вас ничего нет.

– Разве? – выразительно переспросил он, и она невольно покраснела.

– Нет, Брет, в самом деле. Я не могу ее взять. Это будет неправильно.

– Представьте, что это подарок императора одной из его подданных. – Он забрал из ее руки бокал и вместо него вложил в нее коробочку.

– Какой вы злопамятный, – невольно улыбнулась она.

– Как слон. Ну, откройте же, – произнес он с нетерпением. – Вам же очень интересно.

Хилари, вздохнув, уступила:

– Никогда не могла устоять перед подарком в рождественской упаковке.

Она развернула блестящую фольгу, открыла коробочку и ахнула. На бархатной подушечке сверкали серьги с темно-синими сапфирами.

– Мне они напомнили ваши глаза – такие же синие, блестящие, очаровательные. Было бы преступлением оставить их какой-то другой женщине.

– Какие красивые, правда, очень красивые… – пробормотала Хилари, когда к ней вернулся дар речи. Подняв на него свои сапфировые глаза, она сказала: – Но вам не следовало покупать их мне. Я…

– Не следовало, – перебил он, – но вы же рады, что я их купил.

Она не могла не улыбнуться:

– Да, рада. Это очень мило с вашей стороны. Не знаю, как вас благодарить…

– Зато я знаю. – Брет поднял ее со стула, его руки скользнули по ее спине. – Вот это вполне подойдет.

Их губы встретились, и после секундного колебания она ответила на его поцелуй, сказав себе, что в самом деле просто выказывает благодарность за заботу. Но поцелуй затянулся, и о благодарности было забыто. Когда Брет оторвался от нее, Хилари, словно в тумане, хотела было высвободиться из теплого кольца его рук.

– Но ведь сережек две!

Его губы снова предъявили свои права, на этот раз более решительно, и губы Хилари раскрылись им навстречу. Ее тело таяло, руки сомкнулись на его шее, пальцы блуждали в его волосах. Она самозабвенно отдавалась ощущениям близости. Все мысли ушли, реальностью были только их губы и его такое сильное тело по сравнению с ее, податливо-мягким.

Когда губы их наконец разъединились, он заглянул ей в лицо темными от страсти глазами:

– Какая жалость, что ушка только два. – Голос его был глухим и охрипшим.

Хилари прислонилась лбом к его груди и попыталась успокоить дыхание.

– Пожалуйста, Брет, – прошептала она, и ее ладони с его шеи соскользнули на плечи. – В такие моменты я совсем не способна соображать.

– Правда? – Его губы коснулись ее волос. – Очень интересно… – Он слегка приподнял ей подбородок и вгляделся в лицо. – Это очень опасное признание, Хилари. Меня так и тянет воспользоваться своим преимуществом. – Он помолчал, не отрывая взгляда от ее нежного беззащитного лица. – Но не сейчас.

Он выпустил ее, и она едва удержалась от того, чтобы не потянуться к нему. Брет подошел к столу, осушил до дна бокал с виски, взял пальто. Уже в дверях он обернулся и с улыбкой сказал:

– Веселого Рождества, Хилари.

– Веселого Рождества, Брет, – прошептала Хилари закрывшейся за ним двери.

В бодрящем холодном воздухе неуловимо пахло свежестью и чистотой – таким знакомым запахом родных мест, небо было голубым, сияющим, безоблачным. Хилари переступила порог старого фермерского дома и отдалась детским воспоминаниям.

– Том, о чем ты только думаешь? Опять не закрыл дверь! – выбежала из кухни Сара Бакстер, вытирая руки о белый сборчатый передник. – Хилари! – замерла она как вкопанная, увидев в комнате высокую стройную девушку. – А у меня из головы вылетело, в котором часу ты приезжаешь!

Хилари, подбежав к матери, горячо обняла ее:

– Мам, до чего хорошо оказаться дома!

Если мама и почувствовала надрыв в словах дочери, она ничем не выказала этого, только обняла ее покрепче. Потом отступила на шаг и оглядела дочку опытным взглядом:

– Не мешало бы тебе поправиться на несколько фунтов.

– Кого это к нам ветер занес из самого Нью-Йорка? – Из кухонной двери появился Том Бакстер и прижал дочь к себе.

Хилари глубоко втянула в себя запах свежего сена и лошадей, который давно стал неотъемлемой составляющей отца.

– Дай-ка на тебя поглядеть. – Так же как перед тем его супруга, отец отстранил дочь, чтобы получше разглядеть ее. – Ну и загляденье. – Он улыбнулся жене. – Вот какую красавицу мы вырастили, да, Сара?

Не теряя времени, Хилари принялась помогать матери на кухне. На старой плите шипели сковороды, наполняя воздух соблазнительными запахами. Хилари слушала, как мама рассказывает о братьях и их семейных делах, загоняя поглубже внутрь переполнявшее ее томление. То и дело она дотрагивалась пальцами до синих сапфиров, сверкавших в ее ушах, и перед ней вставал образ Брета. И отворачивалась, чтобы мама не заметила набегавших на глаза слез.