Билл отдал предпочтение ассорти из жареного мяса, Мириам — курятине в горшочке.

— Жареную картошку на гарнир возьмете? — спросила официантка.

— А есть какой-нибудь выбор? — спросила Мириам.

— Только картошка, — ответила официантка.

— Ладно, пусть будет картошка, — согласилась, борясь со слезами, Мириам.

— Мне очень жаль, — участливо произнесла официантка. — Вы так не любите картошку?

— Нет, все в порядке, — потянувшись за салфеткой, ответила Мириам. — Правда.

— Она любит картошку, — сказал Билл. — И даже обожает. Как и я. Тут дело чисто личное. Оставьте нас, пожалуйста, наедине. — И, перед тем как официантка растворилась во мраке, прибавил:

— И принесите нам, пока готовят еду, бутылку «Синей монахини».

Он вытащил носовой платок и мягко промокнул глаза Мириам. Она оттолкнула его руку.

— Прости, — сказала она. — Прости. Как глупо.

— Да ничего. Это на тебя здешняя обстановка подействовала. Я понимаю, что ты чувствуешь. Уж больно тут мрачно.

— Дело не в этом, — отозвалась, шмыгнув носом, Мириам. — Дело в Ирен. Я хочу, чтобы ты ушел от нее. Ушел и жил со мной.

— О господи, — сказал Билл. — Поверить не могу.

Впрочем, это было не ответом на слова Мириам — которых он, так или иначе, ожидал и со все нараставшим страхом, — но реакцией на появление за соседним столом компании из двенадцати мужчин и свирепого обличия женщины в твидовом костюме. Мужчины вид имели угрюмый. Большей частью пожилые; для бизнесменов — слишком бедно одетые, для регбистов — слишком хилые и неспортивные. Вели они себя не то чтобы совсем тихо, но и особой шумливостью или живостью не отличались и, похоже, все до единого испытывали страх перед женщиной, которая, усевшись за стол, вытащила невесть откуда монокль и ввинтила его в правую глазницу. В общем, сборище непривлекательное — это еще в лучшем случае. Однако случай-то как раз был из худших, ибо среди мужчин присутствовал — не проглядишь — человек, Биллу очень и очень знакомый. Человек, с которым он виделся каждый рабочий день и которого обычно норовил избегать. Его товарищ по оружию в борьбе за права рабочих, его персональный bête noire.[12] Рой Слейтер.

— Не шевелись, — сказал Билл. — Не оглядывайся и ничего не говори. Нам придется уйти.

— О чем ты? — спросила Мириам. — Ты слышал, что я сейчас сказала?

— Конечно, слышал, — ответил Билл. — Мы все обсудим. Обещаю. Но теперь, — он оглянулся и с облегчением обнаружил у себя за спиной оклеенную бархатистыми обоями дверь, — нам надо смываться. Ты ведь знаешь, кто такой Рой Слейтер, правда?

Мириам недоуменно кивнула.

— Ну так он сидит прямо за тобой. И если мы в ближайшие десять секунд не уберемся отсюда, он нас увидит.

Темнота в ресторане обернулась на сей раз их союзницей, Биллу и Мириам удалось без особых ухищрений покинуть свой столик и выскользнуть в дверь. За дверью обнаружился пустой коридор, которым они, миновав несколько темных, пребывавших в небрежении холлов, добрались до запасного выхода, приведшего их на гостиничную автостоянку. Ночной холод грубо, без предупреждения, набросился на них. Мириам даже всплакнула: коротко, неудержимо, горестно. Главным образом, от потрясения, но и от безысходности тоже, от того, во что обратился долгожданный вечер.

Они поспешили к парадным дверям, заскочили в вестибюль, немного помешкали у стойки портье.

— Давай поднимемся наверх, — сказал Билл. — И ляжем в постель.

— В постель! Сейчас только восемь тридцать.

— Здесь оставаться нельзя. Слишком рискованно.

— А как же моя курица, картошка? Билл словно и не услышал ее.

— Хотел бы я знать, что он тут делает? — поинтересовался он, обращаясь к самому себе. — И кто эти люди?

Он подошел к женщине-портье, спросил, что за компания только что прошла в ресторан. Постояльцы? Женщина заглянула в регистрационную книгу и ответила, что все они — члены какой-то организации, именуемой «Ассоциацией народа Британии» и проводящей здесь учебный семинар, который продлится до конца уик-энда. Билл бесстрастно выслушал ее. Несколько секунд он молчал, потом сообразил, что следует поблагодарить за любезность. К Мириам он возвратился с лицом мрачным, отмеченным новым, зловещим знанием.

— Что такое? — спросила Мириам. — В чем дело?

Билл, взяв Мириам за руку, повел ее к лестнице.

— Этот козел ко всему еще и фашист, — сказал он.

После любовной близости они лежали в самой середке кровати, тесно прижавшись друг к другу; волосатые, белые, тридцатидевятилетние ноги Билла казались заросшими щетиной — в сравнении с гладкостью навощенных икр и бедер Мириам. Они лежали так не пущей интимности ради, но потому, что двойной матрас кровати сильно проседал в центре, лишая их иного выбора. На деле они предпочли бы, чтобы ноги их разделяло расстояние в фут-другой. Они любили с надрывом, механически, ни одному из них заниматься этим не хотелось, но оба понимали, что бедственная поездка их окончательно пойдет прахом, если они не проделают всего, что положено. И теперь, хоть они и оставались телесно соединенными, мысли обоих уже потекли своими, раздельными путями.

— Ты не понимаешь, что это за люди, — говорил Билл. — За Инеком Пауэллом стояли хоть какие-то идеи, что-то, с чем можно было спорить. Господи, да даже у «Национального фронта» и то есть идеология. В своем роде. А эти… Одни инстинкты. Одна ненависть. Ненависть и насилие.

— Ты думаешь, он видел нас? — Мириам приподнялась на локте, густые темно-каштановые волосы опали ей на плечо. Билл невольно провел пальцем по ее коже, по этой безукоризненной гладкости. — Думаешь, мистер Слейтер нас видел?

— Не знаю, любовь моя. Просто не знаю. — Он презрительно усмехнулся. — Нет, ну встречала ты хоть когда-нибудь такую ораву слизняков, а? Паршивые недомерки. Неудивительно, что им приходится подряжать кого-то, кто делает за них всю грязную работу. А эта… старая карга! Видела ты что-нибудь похожее?

— Да, но что ты-то теперь будешь делать? — настаивала Мириам. — То есть если он нас увидел, если начнет распускать по фабрике слухи, если об этом узнает Ирен — что ты станешь делать?

— Да не заметил он нас. А вот я его заметил, и это уже важно. Теперь я понимаю. Теперь понимаю, кто распространял эту дрянь. Идиотские, мерзкие листовки.

— Наверное, это уже и неважно, — сказала Мириам, и мечтательный, отсутствующий тон ее стал вдруг более резким. — Я думаю, есть человек, который и так все знает.

Билл уставился на нее: — Да?

— Вообще-то не думаю — уверена. Мистер Гиббс из Благотворительного комитета. — Она смотрела на Билла, надеясь, быть может, увидеть в его лице какие-то признаки паники, удивления. А поскольку их не обнаружилось, спросила: — Тебя это не тревожит?

— О, насчет Гиббса я в курсе. У нас с ним сегодня даже разговор об этом был.

— Разговор? Какой еще разговор?

Билл покачал головой, уклоняясь от ответа.

— Он просто мелкий прохвост. Пронырливый ублюдок. И кстати, ему-то что за печаль? С чего он лезет не в свои дела?

— Да с того, что он на меня глаз положил. — Мириам лежала, откинувшись на подушку, сцепив ладони за головой. Томная, соблазнительная поза. Почему-то казалось, что тема эта доставляет ей удовольствие почти чувственное. — Знаешь, он ведь меня ненавидит. Ненавидит, потому что я не захотела с ним спать.

— Что? — переспросил Билл, на сей раз и впрямь потрясенный. — Это когда же было?

— О, несколько месяцев назад. Он как-то вечером подошел ко мне в комитетской, вы все уже ушли, и пригласил выпить с ним. Я ответила: «Нет, благодарю вас» — вежливо, знаешь ли, любезным тоном, а он говорит: тогда почему бы нам не плюнуть на выпивку и не потрахаться от души здесь, в задней комнате? — Она взглянула на Билла, проверяя, произвело ли на него услышанное должное впечатление. — Ну я, естественно… пришла в ужас и сказала ему об этом прямо, а он говорит, что нечего мне разыгрывать недотрогу, он, дескать, знает, кто я такая, знает про нас с тобой, видит это по взглядам, которыми мы обмениваемся, а потом стал обзывать меня всякими словами — шлюха, потаскуха, грязная девка, и тогда я ему ответила, что даже будь я шлюхой, я бы не согласилась заниматься этим с такой гадиной, как он, меньше чем за миллион фунтов. Тут он умолк и уставился на меня, лет сто смотрел, не думаю, что я когда-нибудь видела такую злобу, я не сомневалась, что он вот-вот ударит меня по лицу или еще что…