Фред сорвал ее карту звездного неба со стены, бросил на пол, как мусор, который он имел ввиду, пнул и вышел из комнаты, выключив свет.

Мишель лежала и пыталась ощутить, что она испытывает к отчиму. Ни обида, ни злость не сотрясли ее существо подобно землетрясению, она тихонько встала, повесила карту обратно, затем снова легла в постель, посматривая в сторону зеркала.

Почему странный инопланетянин-убийца преследует ее? Или воображение играет с ней в прятки?

Мишель уснула не сразу. Ворочалась, перебирала события прошедшего дня. Она боялась уснуть: а вдруг кровавый кошмар с разрезанием тел опять будет мучить ее? Девушка еще недавно так хотела чего-то необычного в своей заурядной жизни американского подростка. Сейчас, перемены опрокинули ее на обе лопатки как японский борец сумо.

Тусклая лампа на тумбочке около кровати освещала спальню Фреда. Он целовал глаза, шею Анжелики, растирал ее холодные ладони персиковым кремом с надписью: «Kiss my face» из магазинчика натуральных товаров «Эверман». Было видно, что он горит желанием близости, но недвижимая, как манекен, жена не отвечала взаимностью.

– Спящая красавица, просыпайся, хватит притворяться, – шептал он.

Но счастливый конец сказки о Спящей Красавице, проснувшейся от столетнего сна после поцелуя, так и не осветил его тусклую реальность.

Утро приветствовало ее солнечными зайчиками на стенах. Пора собираться на работу. Мишель надела форму забегаловки, в которой работала, – черные брюки и зеленую майку, наспех расчесалась и сделала хвостик. Пройдя на кухню, она выхватила из холодильника банан и съела его быстренько вместо завтрака. Кожурой протерла листья маминых орхидей, которые отдыхали после цветения. Заверещал мобильный телефон.

– Стив, привет! Да, собираюсь. Ты сможешь за мной заехать? Нет? Уже на работе? Не знаю…

Девушка помчалась к матери в спальню. Полумрак помещения создавал гнетущее чувство, словно она вошла в гигантский грот или гроб. В комнате было всего одно окно, плотно занавешенное темными шторами. Мишель подошла к нему и впустила солнечный свет.

На глади окна красовались витражные разноцветные аппликации – бабочки и ангелочки. Солнечный свет, преломляясь в нехитрых декорациях, разноцветными зайчиками раскрасил стены и потолок унылой комнаты во все цвета радуги.

В спальне находились тренажер «беговая дорожка» и целая коллекция штанг и гантелей, так как Фред не пренебрегал физическими нагрузками. Под потолком висел телевизор, можно было качать мышцы и смотреть передачи одновременно. Трюмо с зеркалом было расположено напротив кровати и окна, под телевизором. На нем стояла вазочка с конфетами и мраморная урна с прахом Остина.

Худенькая Анжелика лежала на твердой постели для инвалидов недвижно и тихо, как манекен.

Фред вышел из ванной комнаты обнаженный, с полотенцем вокруг бедер. Его тело было мускулистым и безволосым, как у некоторых супергероев из голливудских боевиков.

Он не ожидал увидеть в своей спальне падчерицу, но не растерялся и сказал:

– Могла бы спинку мне потереть, не чужая все-таки. – На его лице не было ни тени смущения.

– Сможешь отвезти меня на работу? – выпалила Мишель, уставившись на оконных ангелочков и бабочек, словно ища у них поддержки.

– Я могу, но стану ли я? А где волшебное слово?

– Не отвезешь ли ты меня на работу, пожалуйста? – она закатила глаза. – Дай мне пару минут, – проворчал Фред.

Вскоре он уже был за рулем и вез падчерицу в «Капитан Кранч».

– Ты ничего не заметила, пончик мой медовый? – нарушил молчание Фред. Мишель внимательно посмотрела на него и пожала плечами.

– Нет.

– Я не воняю.

– Не врубилась.

– Эх, медовая моя, ты никогда ни во что не врубаешься сразу. Я не воняю сигаретами. Мы их больше не можем себе позволить.

Его рука потянулась к пассажирскому креслу… Большой палец Фреда нежно потрогал сережку Мишель, мочку ее уха и коснулся шеи. Девушка стыдливо отодвинулась.

– Почему ты не можешь быть проще со мной? Нежнее? Я, между прочим, чувствую себя Иисусом Христом, которого распяли на кресте!

Мишель с изумлением посмотрела на отчима.

– И крест этот – твоя мать!

– А как же свадебная клятва «в здравии и болезни», быть верными и любить? Слабо? – съязвила падчерица. – Кстати. Вечером я иду на барбекю к Стиву.

Для отчима эта новость не была неожиданной. Мишель и Стив были знакомы давно, выросли вместе, можно сказать, у них были общие друзья, и его приглашение не являлось каким-то сюрпризом.

– Я тебе не позволю наслаждаться свободой, пока именно я меняю памперсы.

– Да неужели? – Мишель не могла поверить своим ушам.

– Неужели твоя совесть молчит? Ты забыла, кто врезался в нашу машину?! Лицо Мишель передернулось от негодования.

– Еще добавь «такие вещи не прощают!» Я себя не прощаю. Но я не хочу постоянно находиться в доме, где мне все напоминает об Остине. И мне все равно, кто зовет меня на барбекю: Стив, принц датский или король Эфиопии. Это лучше, чем торчать в четырех стенах с тобой! – добавила девушка.

– В Эфиопии правит не король, а президент, моя глупая орхидея.

Фред припарковался около дешевой забегаловки, где работали падчерица и Стив.

Мишель вышла из машины, со злостью хлопнув дверью. Ее разрывали два чувства – вина и бешенство, вызванное поведением отчима. Интересно, он ненавидит мамины орхидеи? Понятно, что ненавидит меня. «Глупая орхидея» – это оскорбление или просто гавнюк играет словами? Почему я так легко отвлекаюсь?

Девушка зашла внутрь – этакий мини-райский уголок, куда можно было сбежать из дома, от Фреда, здесь ей платили примерно семь баксов в час и позволяли бесплатно питаться.

К ней подошел Стив:

– Привет. Ты в порядке? Что сказал Фред? – Стив был воспитан уважать родителей и не ступал и шагу без того, чтобы предупредить отца о своих планах.

Мишель огорченно покачала головой:

– Да пошел он к черту! Строит из себя мученика! На кресте его распяли, говорит. Он себя ведет так, как будто он единственный, кто потерял близкого человека. Остин не мертв. Его душа бессмертна. Мы – бессмертные души.

– Легко сказать, он не твой сын.

Она посмотрела на часы: до открытия оставалось минут десять. Супервайзер, студентка двадцати с хвостиком лет в очках, попросила ее заняться посудой, пока не нахлынули голодные посетители. Мишель подошла к раковине и, заметив грязные противни, на которых уже поджарилась первая партия рыбных филе (они, казалось, лапали ее грязными взглядами), стала скрести заляпанный металл щеткой.

Ее раздражала работа в кафешке – и на кассе обслужи народ, и посуду помой, когда затишье, и столы протри, и сэндвичей наделай. Больше всего ее бесило, когда посетители не убирали за собой объедки и пустые стаканы, как будто тут официанты за чаевые все вылижут! А еще ей неприятна была кухня: никаких окон, только электрический свет. И никаких стульев. Не присядешь. Не полюбуешься небом. Тесная клетка, в которой каждая вещь имела свое место, ничего лишнего, – толком не развернуться и не расправить плечи. Курильщики-коллеги всегда находили возможность отлучиться на перекур, через заднюю дверь шмыгнуть на воздух и присесть на желтый бордюр. А такие, как она и Стив, у кого не было этой вредной привычки, вкалывали больше и, соответственно, уставали более остальных.

Нахлынули воспоминания, как Остин, бедный Остин, обожал сэндвичи с рыбой, которые они иногда здесь покупали. Рыбное филе в панировочных сухарях запекалось, подавалось на белых булочках, смазанных майонезом, с листиком хрустящего салата.

Вдруг в мутной мыльной воде раковины появились знакомые черты с фиолетовыми глазами. Девушка замерла от неприятного предчувствия.

– Господи, у меня галлюцинации на работе, – в страхе прошептала Мишель.

– Неужели мне придется ходить к психиатру? Какой ужас! Это же клеймо на всю жизнь!