Дик, полуторагодовалая овчарка, поскуливала у двери. Николай Васильевич взглянул на часы, недовольно стал надевать спортивный костюм. Как-то все неладно складывалось у него последнее время. Сейчас он очень жалел, что не настоял на своем, отпустив жену в двухнедельную командировку. Сын еще не скоро вернется из пионерских лагерей, и Дик связал его по рукам и ногам.

Поводка на месте не оказалось, а пес заскулил сильнее, жалобно просил открыть дверь.

— Замолчи! Чтоб тебя… — Николай Васильевич увидел, наконец, поводок, с раздражением пристегнул его к ошейнику. — Пошли! Быстро!

Пес неторопливо обнюхивал заборы, тянул хозяина к пустырю. Он не знал, что хозяин очень торопится, что ему еще бежать в гараж за машиной, что из-за него можно опоздать на работу. Не знал и того, что стал в доме большой обузой. Без хозяйки и маленького хозяина жизнь его сделалась трудной и неинтересной, но он верил — прежние сытые и хорошие времена вернутся. Ради этого он прощал сейчас, что его не спускают с поводка и торопят, торопят, торопят…

Конечно, Николаю Васильевичу было не до собачьих мыслей. Столько важных дел ждет его, а пес, как нарочно, капризничает, тянет в одну сторону, в другую. Не глядя на часы, Николай Васильевич чувствовал, как большая стрелка движется к критической точке, а Дик, как назло, забыл, зачем его вывел хозяин, загнал на забор кошку, рвал поводок из рук. «Сам! Сам виноват! Живой игрушкой сына порадовал? Вчера начальник ничего не сказал, а если и сейчас опоздаю?»

Дика отбросило от забора, ошейник врезался в шею.

В обед Николай Васильевич домой не сумел попасть, захлестнули дела и обедать пришлось в институте. Несмотря на занятость, он помнил, что виноват перед Диком, сразу после работы решил искупить вину. «Посажу тебя, дружище, в машину и — за город. Вот и нагуляешься! Вот и простишь!»

Без четверти шесть начальник отдела попросил зайти Николая Васильевича к себе:

— С просьбой к тебе большой! Ты ведь на машине сегодня? — Николай Васильевич кивнул, с грустью вспомнил о Дике в пустой квартире. — Выручай! Только что позвонила жена — просит банки-склянки на дачу забросить! А?

Николай Васильевич чуточку растерялся, но молчал не оттого, что просьба начальника оказалась невыполнимой. Выручит. Конечно, выручит! А Дик? Ясней ясного видел он сейчас страдающий, тоскливый взгляд Дика. Наверняка сидит у дверей, смотрит на них, вздрагивает, если хлопнет подъездная дверь. Как назло, утром почти не гулял с ним…

Мысли Николая Васильевича прервал начальник отдела. Он нажал на кнопку звонка, вызвал секретаря. «Выручишь — не выручишь» — он спрашивал Николая Васильевича, скорее, из вежливости, заранее зная его ответ.

— Нина Григорьевна, — прокашлялся он, — будет искать Сергеев, скажите, э-э… мы в Гражданпроекте. Поехали, Николай Васильевич!

С дачи возвращались к работе утром. Для Николая Васильевича поездка была удачной. В домашней обстановке начальник оказался простым, великодушным, словоохотливым. Сам предложил взять десятидневный отпуск и куда-нибудь махнуть, рассеяться от забот. Он даже не стал искать для заявления лист бумаги, не побоялся взять ответственность на себя:

— Разрешаю и без формальностей! Отдыхай! Твой отпуск с кадрами утрясу!

Около института они пожали друг другу руки, и… Николай Васильевич надавил на газ — целых десять дней впереди!

Настроение испортил Дик. Пес даже не встал навстречу хозяину, прижался к полу и мелко-мелко дрожал всем телом. Если бы не искать поводок и сразу открыть дверь, может быть Дик и успел бы добежать до улицы. Пока поводок нашелся, внутри у собаки что-то словно оборвалось, и пес, не боясь больше наказания за свой тяжкий проступок, понимая свою вину, завыл, застонал, закрутился на одном месте.

Николай Васильевич сумел погасить мгновенный приступ вспыхнувшей злобы. В ванной он нашел половую тряпку, все же не удержался, вытянул тряпкой пса вдоль спины, бросил ее под дверь.

Жалость к себе поулеглась, когда коридор заблестел чистотой, а дезодорант заглушил неприятные запахи. Он не обращал внимания, что пес так и смотрит на дверь, думал о том, как поступить ему, чтобы не испортить свою неожиданную радость — десять дней отпуска.

Через час машина свернула с асфальта, миновала проселок и оказалась у дома деревенского приятеля. Не повезет, так не повезет! Костя, так звали хозяина дома, наотрез отказался оставлять Дика у себя:

— Сам посуди, Василич! У меня сенокос, и дома-то не всегда ночую, а твой зверь заботы о себе требует! В прошлый-то раз он куда соседскую корову загнал? Сосед так и не здоровается! А ты — десять дней! Не могу! И не сердись.

От приятеля Николай Васильевич ехал с большой обидой. «Не захотел выручить? Времени нет? И для тебя теперь его у меня не будет. Доставай комбикорма сам. Я тебе не извозчик. Дик, Дик, что же делать с тобой?»

— Дик! — позвал пса хозяин. Дик встрепенулся, приложил уши и заулыбался. Пес не помнил зла, простил вчерашние сутки мучений. На заднем сидении ему было хорошо. В открытое окно залетал свежий ветер, разные запахи приятно щекотали ноздри.

— Дик! А что если…

Николай Васильевич удивился простоте своего решения. «Никого и просить не надо. Зря тебе, Костя, и в ножки кланялся. Как легко можно все и самому сделать. Только ты, Дик, не обижайся, пожалуйста. Ладно?»

Насвистывая, Николая Васильевич правил к реке. Он думал. Думы и заставили чуть притормозить машину, но он тут же отбросил сомнительные ненужные мысли, с легкостью на душе тронул машину дальше.

В машине нашлись стоптанные ботинки, в них Николай Васильевич обычно спускался в гаражную яму. Хлопчатобумажный костюм был почти новый, но он не пожалел и его. Две банки тушенки раскрыл складником.

— Тебе-тебе, Дик! Все твое будет.

Привязав собаку к кусту, Николай Васильевич аккуратно сложил хлопчатобумажный костюм, положил его у воды. Ботинки поставил рядом.

— Охраняй, Дик! Я сейчас.

Отогнав машину примерно на километр, Николай Васильевич, чтобы не оставить следов, вернулся к собаке рекой. Он отвязал поводок, заставил Дика купаться. Уплыть от него к машине никак не удавалось. Пес не отходил от хозяина ни в воде, ни на берегу. О своей горькой участи, какую предназначил ему хозяин, он, конечно, и не догадывался. Наконец ему разрешили зайти за куст к вскрытым консервным банкам, и первый раз в жизни Дик позабыл обо всем на свете. Он не собирался растягивать еду на десять дней, вылизал одну банку, другую, попил из реки воды и только тогда хватился хозяина. Так и не дождавшись его, он вспомнил отданную команду, лег сторожить одежду.

Вечером у реки появились люди, но Дик не обрадовался им. Пришлось немножечко порычать и показать зубы, предупредить людей, что к одежде хозяина подходить нельзя. Было еще светло, когда к реке прибежал знакомый человек, но и его Дик к одежде не подпустил. Команду «охраняй» пес умел выполнять четко. Громкие причитания деревенского знакомого на Дика никак не действовали:

— Его! Его собака! Сегодня у меня был! Утонул? Утонул, значит! А машина куда девалась? Надо милицию звать!

Милицейская машина приехала из города быстро. Никого из милиционеров собака к одежде не подпускала. Кое-где еще сохранились следы от «Жигулей», а другие следы, так решил старший милиционер, искать было незачем. «Насилия быть не могло. С таким псом обидишь, пожалуй! Да и одежда сложена аккуратно. Всего вернее, несчастный случай».

До глубокого вечера местные мужики таскали по реке бредень. Они старались, пользуясь разрешением ловить бреднем не прячась и не оглядываясь. Рыбы попалось много. Мужики устали, белый туман стал окутывать реку, и старший из милицейской машины отдал команду — прекратить поиск. Оставалось найти исчезнувшую машину.

Дик ждал хозяина еще несколько дней. Он знал, что тот обязательно придет к нему, иначе бы он не заставил охранять одежду. Голод донимал все сильнее. Лягушек и стрекоз вблизи от одежды он выловил всех, а отойти подальше не имел права. Когда от голода становилось невмоготу, Дик закрывал глаза и принимался лизать сухие консервные банки. Почти через неделю Дика забрала отозванная из командировки хозяйка.