Полдень. Воздух, поднимаясь от раскаленной земли, переливается струйками. Ни малейшего ветерка. Жар становится невыносимым. Все время хочется пить. Невероятно тяжело в таких условиях вести картографическую съемку.

И вот как раз в это время вдали показалась серебристая полоска воды. Кажется, что это большое озеро или река. Даже ясно видны отражения кустов на зеркальной поверхности воды. Наконец-то можно будет выкупаться и отдохнуть в тени!

Но это мираж!.. Он быстро рассеивается. Вместо водоема здесь небольшое понижение почвы. Вот и все. Такие видения повторяются ежедневно по нескольку раз.

Первое знакомство с миражом в самом начале экспедиции было курьезным. В полдень на привале около небольшого соленого озерка самый молодой из участников экспедиции Борис, студент второго курса Ташкентского университета, как ураган, ворвался в палатку, взволнованно крича:

— Виктор Алексеевич! Там на берегу ходит кулик на двухметровых ногах! Скорее!

К удивлению Бориса, его слова не произвели должного впечатления. Селевин улыбнулся и спокойно сказал:

— Это тебе кажется.

— Да уверяю вас…

— Нет, Боря, это мираж — обман зрения, подойди ближе к кулику и ты убедишься. Впрочем, возьми ружье и добудь этого кулика, он нам нужен для коллекции.

Борис бегом с ружьем в руках направился к озерку. Спустя немного, там раздался выстрел, а через некоторое время вернулся в лагерь смущенный Борис, с обыкновенным куликом-шилоклювкой.

Пустыня — это царство миражей. В ясную погоду небольшой куст солянки кажется издалека сказочным сооружением, а однажды был даже настолько похож на грузовую машину, что заставил наших путешественников свернуть в сторону и подъехать к этой «машине». Только тогда все убедились, что это был мираж. Даже бинокль не помогает обнаружить обмана.

Как-то громкий голос Бориса привлек внимание всех:

— Идите смотреть на поединок черепах!

Две крупные черепахи, вероятно, самцы, стояли друг против друга, упираясь ножками в песок. Они втянули в себя головы, шипели и, как по команде, раскачнувшись, громко стукали друг друга своими панцырями. Отшатнутся немного назад на ножках и что есть силы — раз, словно бодливые козлы.

Более крупная черепаха стала оттеснять назад своего противника. Перевес сил был явно на ее стороне. Вдруг побежденная черепаха с необыкновенным проворством повернулась и побежала в сторону, оставляя на песке следы, как от маленького игрушечного танка. Да, да, именно побежала, а не поползла.

Борис принес в палатку победителя. Селевин взял у него черепаху, внимательно рассмотрел и сказал, что ей тридцать пять лет.

— Как, Селебе, ты узнал это? — заинтересовался Даукен.

Он с первых дней путешествия стал так называть Селевина.

— У черепах легко узнать возраст: каждый щиток ее панцыря, ежегодно увеличиваясь, образует годичные полосы. Сколько полосок на щитке, столько и лет черепахе. Точно так же узнается возраст дерева на срезе ствола. В благоприятные годы черепахи растут быстрее, и тогда расстояние между полосками шире. Черепахи могут жить десятки лет.

— У нас никто не знает этого! — воскликнул Даукен. — Теперь я расскажу своим детям, а те передадут внукам! Спасибо тебе, Селебе, за науку.

Вечером Селевин пошел побродить по окрестностям лагеря.

Косые лучи низкого солнца освещали на щебнистой пустыне серебристо-белые пятна. Это были тенета пауков, натянутые у входов в брошенные норки грызунов или просто между камнями.

«Каких же мух ловят эти хищники? — подумал Селевин. — Ведь здесь их почти нет». Виктор Алексеевич сел на землю около одной особенно крупной паутины. Он успел написать несколько страниц дневника, но ни одно насекомое за это время не попало в тенета.

На обратном пути к лагерю ему повезло: из-под ног его выскочила кобылка и угодила прямо в паутину, раскинутую между камнями. На глазах у Селевина тут же из-под камня выскочил небольшой паук, укусил кобылку за заднюю ногу и отскочил в сторону, на край тенет. Укушенная ножка насекомого сразу отпала от тела: «сработали» особые ножички, отсекающие ножки кобылок.

Паук немного помедлил: за это время его яд должен убить жертву. Затем спокойно подполз к кобылке, схватил за укушенное место и унес в глубь своего подземелья, под камень… одну ногу!

Пока не стихли колебания паутины, кобылка вела себя, как мертвая, а затем вдруг резко щелкнула оставшейся ногой и выскочила из паутины. Она была спасена!

Селевин медленно шел к лагерю, размышляя над инстинктом насекомых, который руководит их поведением иногда с удивительной целесообразностью, как, например, у этой кобылки, и с поразительной «глупостью», как у паука, схватившего только сухую ножку.

Кругом чернела щебнистая пустыня. В стороне Селевин увидел Бориса, который старательно переворачивал камни и укладывал их нижней, светлой стороной вверх.

Борис заметил Селевина только тогда, когда тот остановился за его спиной. Студент растерянно поднялся, и румянец смущения выступил на его загорелом лице.

— Что это вы делаете? — спросил Селевин и тут же увидел на черном фоне щебня слова:

— «Привет лю…»

Селевин улыбнулся:

— Ладно, ладно, никому не скажу… пусть это будет и тайной столетий, ведь пустынный загар на щебне образуется тысячелетиями. Солнце выпаривает из камней марганцево-железистые окиси, и камни темнеют, покрываясь пустынным загаром. Вы это здорово придумали! Перевернув камешки светлой, незагорелой стороной вверх, вы написали эти слова в века! Надо на всех остановках в щебнистой пустыне «писать» даты прохождения нашей экспедиции и вообще «переписываться» с будущими исследователями и жителями пустыни.

Однажды вечером на привале зашел разговор о городе.

Даукен сказал, что знает одного ученого, который живет в Алма-Ате.

— Кто он, может быть и мы знаем его? — спросил Селевин.

— Начальник музея, я был проводником в его экспедиции по реке Чу.

— Что же ты раньше не сказал об этом?

— Но ведь ты не спрашивал, Селебе.

— А я-то думаю, откуда мне знакома твоя фамилия! — воскликнул Селевин. — Теперь я вспомнил: перед самым выездом в пустыню я получил письмо от директора музея с ответом на мои вопросы о подробностях его последнего путешествия по Чу. В этом письме он упоминает о проводнике Кисанове. Так, значит, это ты и был! Письмо со мной. Оно интересное. Сейчас я его найду и прочту. Боря, подбрось в костер.

«…Тяжелы, изнурительны три дня пути по пескам. Сделав привал в развалинах старой кокандской крепости Тасты, мы поспешили дальше, так как запас пресной воды в бурдюках иссякал, а до новой воды далеко. Товарищи уехали к родникам Тогуз-тума, а я и два проводника решили померяться с пустыней…

Распределили уменьшенный паек воды, палящее солнце крало у нас последние капли… Шли долго. Животные двигались с понурыми головами, а люди, мучимые жаждой, с трудом произносили слова. Мы впадали в полусонное состояние, переходящее в галлюцинации. Вот вы слышите журчание ручейка, вот уже видите его с кристально чистой и холодной водой и с жадностью тянетесь к нему, но приходите в себя. Вот при таких-то условиях мы, наконец, очнулись от громкого возгласа проводника Кисанова:

— Вода!

К ужасу нашему, из трех найденных колодцев не оказалось ни одного с питьевой водой. С сильным запахом сероводорода, горько-соленая и тухлая вода едва позволила нам смочить губы и сполоснуть во рту. Но проводник оказался хорошим следопытом. Глядя на землю, он, по непонятным для нас соображениям, заявил: «Здесь близко есть люди». Сев на лошадь, он исчез, оставив нас с верблюдами. И, действительно, люди были найдены, а вместе с ними — прекрасная вода и замечательный айран.

Гостеприимство казахов оказалось свыше всяких ожиданий! Нас наперебой угощали! Мы напились айрану, сколько могли, а нам все предлагали пить его еще.

Так этот тяжелый день закончился радостью».