Байя, как вы помните, сидела в одиночной камере на самом верху башни. Днём она спала, а ночью смотрела в окно, забранное густой решёткой.

В тот вечер, когда Саламура и кузнец, проводив Цомизелия, печально смотрели на тюрьму, девочка проснулась рано. Она отпила глоток воды из деревянной кружки и посмотрела на небо.

— Звёздочки, вы мерцаете, как мои светлячки. Родные мои, — заплакала Байя. — Как им живётся без меня?

Девочка вытерла слезы краешком платья из лепестков лютика.

— Звёздочки, красавицы, вы не видели моих светлячков? Звёзды молчали. А может, и не молчали, может, ответили, но на таком расстоянии разве услышишь…

— Звёздочки, милые, скажите Саламуре, что я помню и жду его. Неужели я так и не увижу восхода солнца?

Байя подошла к окну, с мольбой посмотрела на небо. И вдруг… Она услышала знакомую песню ночи.

— Эту песню знает только Саламура! — обрадовалась Байя. — Спасибо вам, звёздочки, вы очень, очень добрые.

Она думала, что это звёзды передали её слова пастушку божьих коровок и принесли ей песню ночи. Кто знает, может, звёзды и кричали Саламуре о Байе, но они были так высоко…

После встречи на опушке леса Саламура каждую ночь играл песню Байи. А в тот вечер он оказался так близко от тюрьмы — их разделяла только река, — что звуки свирели проникли в одиночную камеру.

Байя слушала песню ночи. Она видела себя в лесу, в окружении светлячков, а рядом с ней шёл мальчик в красной рубашке с чёрными крапинками. Он играл её любимую песню.

Вдруг наступила тишина. Такая тишина, от которой сжимается сердце.

— Саламура! — крикнула с испуга Байя. — Саламу-у-ра! Так кричат обычно, заблудившись в лесу.

Её зов упал в тишину, как камень в бездну. И всё же Байя верила, что Саламура услышал её. Ничего, что он не откликнулся, ведь звёзды тоже не ответили ей. Они — звёзды и Саламура — слышали, непременно слышали Байю.

Маленькая узница присела на нары. Звёзды одна за другой исчезали с неба. Начало светать. Байя уснула.

Столица государства Сноготок напоминала развороченный муравейник. Женщины с утра образовали длинные очереди в парикмахерские: одни делали маникюр, другие причёски. А мужчины просто с ног сбились в поисках билетов на представление.

Шутка ли, к ним приехал сам Свирелька — известный акробат из Магриба, который делает сальто на канате и играет при этом на дудке. Жители Сноготка истосковались по зрелищам, и приезд знаменитого канатоходца стал для них настоящим праздником.

Вы, конечно, догадались, что Свирелькой из Магриба был не кто иной, как Саламура. Он просто изменил своё имя: ведь, помните, «саламури» это значит свирель.

Но для чего понадобилась нашему пастушку такая перемена? — спросите вы. Сейчас узнаете.

Когда расклеенные Бородавкой листочки-объявления пожелтели и истрепались, Саламура и кузнец стали делать ночные вылазки. Они пробирались катакомбой в город и ходили вокруг королевского дворца.

Десять ночей ходил Саламура под стенами дворца и каждый раз печальным возвращался на остров. Кузнец забеспокоился. Как же помочь дружку, как найти Байю?

— Эх, будь Подножка на воле, — сказал он как-то Саламуре, — мы упросили бы его сыграть в футбол. Матчи Подножки смотрит весь королевский двор. И если Байя действительно во дворце, то и она прядёт на футбол. Саламура запрыгал от радости.

— Мы устроим зрелище не хуже футбола, — сказал он, обняв кузнеца. — Я буду ходить по канату, делать сальто и играть на свирели. Надеюсь, твоих соотечественников заинтересует этот цирковой номер.

— Король и королева не упустят случая развлечься. А с ними придёт вся свита. Они будут в ложе, и ты легко увидишь Байю.

Сказано — сделано. В тот же день Цомизелия тайно заказал мастерам пёструю рубашку, шаровары, кепку и матерчатые сапожки. Не хватало только усов.

Кузнец решил так загримировать побратима, чтобы его но узнал Бородавка даже вблизи. Цомизелия обратился за помощью к парикмахеру. Но тот был в дурном настроении и отказался делать искусственные усы.

После полученных от Зуботычины увечий (а парикмахер любил футбол и участвовал в демонстрации протеста против заключения Подножки) он всё время жаловался на упадок сил и низкое кровяное давление.

Цомизелия принялся упрекать парикмахера:

— Чего ты всё хнычешь? Может, думаешь, Зуботычина бил только тебя, а всех нас по головке гладил? У меня вон до сих пор не зажила рана. Но разве я перестал выпекать хлеб?

Эти доводы убедили парикмахера, и вскоре Цомизелия принёс Саламуре роскошные усы.

Цомизелия замесил тесто и приклеил их пастушку к верхней губе. В стране Сноготок не было никакого клея, даже БФ, поэтому и пришлось прибегнуть к тесту.

В новом наряде, да ещё с усами, Саламуру трудно было узнать. Кузнец всё же спросил тестодела:

— А ты гарантируешь, что усы не упадут?

Цомизелия оскорбился:

— Кто готовил тесто? Я — потомственный тестодел! Будь уверен, оно так приклеило усы, что повисни на них вся столица, и тогда не оторвутся.

К полудню все жители Сноготка были на стадионе. Только королевская ложа ещё пустовала. Наконец пожаловал Ноготок XV в сопровождении семьи и блестящей свиты.

Гвардейцы затрубили в фанфары. На середину футбольного поля выбежал Свирелька и, приветствуя зрителей, поднял руку.

Стадион шумом одобрения откликнулся на этот дружественный жест акробата из Магриба. Свирелька подошёл к королевской ложе, приложил руку к сердцу и поклонился государю. Улыбаясь, он внимательно разглядывал всех в ложе, но Байи в свите Ноготка не оказалось.

— Как он изящен! — вздохнула Заусеница и легонько толкнула локтем Бутуза, который, положив голову на перила, успел уже задремать.

Свирелька поднялся по верёвочной лесенке на столб и ещё раз, как учил его Але-Гоп, приветствовал рукой зрителей. Те ответили ему аплодисментами. Акробат прошёлся по канату, проверил, хорошо ли тот натянут, и заиграл на свирели.

Легко пробежав несколько раз от столба к столбу, он как бы мимоходом сделал сальто. Стадион ахнул.

Свирелька непринуждённо перевернулся в воздухе дважды. Эти трюки так захватили зрителей, что они почти не дышали.

А когда Свирелька сделал тройное сальто, все уже аплодировали ему стоя. Жители Сноготка такого и во сне не видели.

— Сви-рель-ка! Сви-рель-ка!

— Сви-рель-ка! — скандировали они.

Акробат готовился к своему коронному номеру. Он отдохнул у столба и, пройдя на середину каната, заиграл песню ночи.

«Байя узнает свою песню и всё поймёт», — думал он, пригибаясь для прыжка.

Стадион замер в ожидании. Свирелька сделал четверное сальто, продолжая играть на дудке. Зрители потеряли всякое чувство меры. Они прыгали, кричали, бросали шапки в воздух. И шапок этих оказалось так много, что они заслонили солнце.

Получилось так, будто Саламура вызвал затмение. Ни акробат, ни восторженные зрители не заметили одной промашки, которая стала для Саламуры роковой. Исполняя четверное сальто, он потерял усы — они повисли на канате, словно маленький хурджин.

Свирелька спустился по верёвочной лесенке, ещё раз поднял руку и побежал к ложе Ноготка XV. Пастушок всё ещё не терял надежды увидеть Байю. Акробат подошёл к ложе так близко, что первый министр без особого труда узнал в нём Саламуру. Бородавка незаметно проскользнул к отряду гвардейцев.

Заусеница бросила славному иностранцу букет цветов. Свирелька нагнулся, поднял цветы и вдруг увидел себя в окружении дубиноруких. Гвардейцы мигом скрутили акробату руки. А Бородавка сорвал с его головы кепку.

Зрители онемели от удивления.

— Что здесь происходит?! — рассердился Ноготок XV.

— Великий государь! — крикнул первый министр с футбольного поля. — Этот прощелыга обманул нас. Он не акробат из Магриба, а тот самый хулиган, что избил моего телохранителя, — и добавил, уже обращаясь к Саламуре: — Куда ты дел свои усы, самозванец?!