– И давно здесь царит трезвый образ жизни? – осведомился он.

– Со дня открытия, – рассеянно ответил Никольский, нетерпеливо поглядывая на часы.

На огненно-желтой эстраде, расположенной в глубине зала, ударник начал серию хитов, когда двери распахнулись, впустив двух новых посетителей. Один из них был в потертых джинсах, ковбойке с расстегнутой верхней пуговицей, темных полусапожках. На указательном пальце он покручивал номерок от гардероба. Второй тоже выделялся, но отнюдь не одеждой, невыразительной до неприметности. Худые руки и длинные музыкальные пальцы, тонкие черты лица и светлозолотистые волосы.

Они подошли к столику, где расположились Дима с Севой.

– Знакомьтесь, – сказал Никольский после короткого рукопожатия.

– Гена, – представился первый.

– Дмитрий.

– Толик, – покровительственно улыбнулся второй.

– Очень приятно, – пробормотал Серов.

– Надо выпить за знакомство, – предложил Толик. – Гена, сбегай за бутылочкой коньяка, а то пока дождешься эту официантку.

Гена, что-то неодобрительно бурча, отправился в буфет, а Толик опять улыбнулся, сверкнув белыми зубами, и, положив локти на стол, подпер руками подбородок.

– Дима, – спросил он, – так это ты сам сделал детали?

– Разумеется, – ответил польщенный Серов, – своими руками, на станке.

– Так это же превосходно! – неизвестно чему обрадовался Толик.

Дима критически оглядел нового знакомого. Лет двадцати пяти, симпатичное, чуть продолговатое лицо. На кончиках пальцев «трудовые» мозоли, очевидно, от гитары.

Подошел Гена. Это был плотно сбитый парень среднего роста с легкой щетиной на щеках. На шее у него поблескивала массивная витая цепочка. Длинные волосы придавали Гене сходство с каким-то популярным зарубежным рок-певцом. Помимо трехзвездного армянского и закуски он умудрился притащить бутылку «Столичной». Тут Дима спохватился, что Сева, помалкивающий в сторонке, исподлобья смотрит на него, и прекратил свои наблюдения.

Толик тем временем разлил коньяк по стаканам и поднял свой, чтобы произнести тост.

– Нет, нет, – смутился Серов, – я не пью.

– Да что ты! – укоризненно воскликнул Толик, – ведь за знакомство!

Гена поддакнул. Они чокнулись и опустошили стаканы. Толик стал рассказывать анекдот, довольно пошлый. Гена с Севой заржали, похлопывая себя руками по коленям, хотя Серов отчетливо видел, что Гене совершенно не смешно. Обычно Дима довольно тонко чувствовал неестественные ситуации, но сейчас его отвлекало буквально все – навязчивая музыка, шумные разглагольствования за соседними столиками, клубы табачного дыма.

Дима с удивлением обнаружил в руках новый стакан, на этот раз, наполненный водкой. Гена в высокопарных выражениях предложил тост за мужскую дружбу. С каким-то нездоровым азартом Серов, задержав дыхание, снова выпил.

– Сева, а приятель твой не из разговорчивых, – заметил Толик и, повернувшись к Дмитрию, спросил: – Я вот хотел узнать, а мог бы ты изобразить что-нибудь поинтересней тех деталей?

– Да что угодно, – слегка заплетающимся языком сказал Дима, – хоть пистолет. Возможности у меня большие.

Гена с Толиком так и прыснули со смеху, как будто Серов сообщил им, что он работает диктором Центрального телевидения. Сева сидел в неудобной позе, потупив мутный взор в стакан с остатками прозрачной жидкости на дне.

– Вы мне не верите? – обиженно скривился Серов. – Ну что же, дело ваше.

– Да нет, почему, – протянул Толик, сразу придав лицу серьезное выражение, – верим. Но не очень.

– Вот у меня один приятель, – ни к селу, ни к городу начал Гена, говорил, что как только вернется из армии, сразу купит себе черный «Мерседес» с магнитофоном и всякой прочей мишурой.

– Ну?

– За месяц до конца срока службы папашу его, директора рыбного ресторана «Океан», взяли, как говорится, за жабры. Естественно, полная конфискация и все такое. Так вот, сразу после дембеля этот парень подался на Север за длинным рублем.

– А что, кроме отца у него никого в городе не было? – поинтересовался Дима.

– А кто еще кроме папаши ему был нужен? – хмыкнул Гена.

– Это Гена говорит к тому, что важен, в первую очередь, конечный результат, – вклинился в разговор неугомонный Толик. – Вот можешь ты сделать пистолет – во всяком случае, утверждаешь, – давай на спор.

– Да ради бога, – самоуверенно заявил Серов, – хоть десять пистолетов. А то все какую-то муру заставляют делать, вон Сева может подтвердить.

Сева встрепенулся, когда о нем наконец вспомнили, и решительно закивал, даже не пытаясь вникнуть в суть беседы.

– Раз так, – сказал Толик, – предлагаю пари: если ты до конца года сделаешь хлопушку – с меня полтинник, если нет – с тебя четвертак. Имеется в виду, естественно, действующий образец.

Говорил он громко, поэтому Гена, опасливо покосившись по сторонам, пихнул его локтем в бок. Толик скорчил мину человека, умирающего от скуки, затем наклонился к Дмитрию и заговорщически прошептал:

– Пошло?

– Ясное дело, – ответил обалдевший от спиртного и собственного гонора Серов.

Дима и Толик протянули друг другу руки. Разбить было некому – Сева уже дремал над опустевшей тарелкой, так и не выпустив недопитый стакан из цепких пальцев. Гена временно куда-то исчез, очевидно, пошел за подкреплением.

– А, черт, – выругался Толик, рыская глазами. – Рита! Ритка, иди сюда!

Откуда-то из-за колонны с обворожительной улыбкой вынырнула Рита с какой-то своей подругой, не то Алей, не то Галей.

Дальнейшее Дима помнил очень смутно. Хохочущая Рита, символически перебивающая спорщиков наманикюренными пальчиками, возбужденный Гена, орущий: «А теперь на брудершафт!», осоловевший Сева, сонно хлопающий ресницами… И кто-то совершенно посторонний, нахально затесавшийся в компанию…

Потом туалет, незнакомый парень за спиной, упорно втолковывающий пропитым голосом: «Умойся, вот увидишь, полегчает». Дима с трудом умылся, и ему действительно стало чуть легче, хотя координация движений оставляла желать лучшего. Язык распух, еле ворочался и непонятно как вообще помещался во рту.

Они еще провожали кого-то, возможно, ту же Алю-Галю, и редкие прохожие с испуганно-брезгливыми лицами шарахались в сторону. В отдельные моменты Дима почти полностью приходил в себя, закрывал глаза, и начиналось странное состояние головокружения – создавалось впечатление все ускоряющегося раскручивания карусели. Приходилось открывать глаза и, словно в подтверждение издевательства паров алкоголя над мозгом, мир, подернутый пеленой, еще несколько секунд продолжал крутиться в обратную сторону.

Улица, на которой жил Серов… Толик с Геной (Сева успел где-то потеряться) оставили там Диму, в полной уверенности, что дальше он доберется сам. И Дима действительно дошел, хотя по дороге его стошнило, и возле дома он, поскользнувшись, едва не разбил голову.

На следующий день, немного придя в себя, Серов вспомнил про заключенное пари и решил незамедлительно действовать. Он еще не осознавал тогда, что собирается переступить черту, отделяющую проступок от преступления.

Дмитрий решил сделать два пистолета – так, на всякий случай. Он никогда не делал ничего подобного, отсюда и сомнение: а вдруг что-то не получится?

На изготовление первого образца во время заводских смен ушло около трех недель. На работе Дмитрий делал детали и корпус, а собирал пистолет дома, в полном уединении. Впрочем, в суете и шуме большого цеха никто даже не поинтересовался, что именно делает на станках молодой парень. Второй пистолет отобрал времени вдвое меньше. Дима совершенно справедливо счел это результатом отработки прогрессивной технологии.

Сразу после окончания этой работы Дмитрий, улучив свободную минуту, пошел в гальванический цех, где нашел Севу и взял у него телефон Толика.

Вечером Серов позвонил Толику.

– Какой Дима? – удивился Толик, нацеливаясь прервать разговор.

– Забыл «Чернильницу»? – спросил Серов.

– «Чернильницу» помню, так при чем тут… а-а, как же! Знаменитый оружейник Дима со станкоинструментального. – В голосе Толика звучал уже не вопрос, а утверждение. – Севкин приятель.