- Воскресенье было шестнадцатого, - подсказала Гранская.
- Во-во, - подхватила Разуваева. - Значит, пробыл он денька четыре и махнул к себе. В Южноморск.
- В четверг, выходит?
- Ага.
- Двадцатого июня, - подсчитала Инга Казимировна.
- Стало быть, двадцатого... А на следующую неделю - опять здесь.
- Какого числа?
- Во вторник, как сейчас помню.
- Хорошо, во вторник, - повторила следователь. - Значит, двадцать пятого июня... И долго пробыл?
- До пятницы. Стало быть, до двадцать восьмого, - сама подсчитала хозяйка. - И вот снова приехал три дня назад...
- Как он обычно приезжает - поездом?
- Зачем. На своей машине. Во дворе видели?
Гранская кивнула. И подумала: почему Марчук приехал на "Жигулях", а обратно в этот раз решил ехать поездом?
- Когда он теперь собирался домой? - продолжила она допрос.
- Я же говорила, не спрашивали мы Григория...
- А дома у него как, все спокойно?
Разуваева вскинула на следователя встревоженные глаза:
- А что?
- В Южноморске у Григория как? Все здоровы? Никаких неприятностей?
- Вроде нет...
- И теща здорова?
- Капитолина? - удивилась хозяйка. - Так она в Ростове живет. Вчера письмо получили...
- Можно посмотреть?
Разуваева суетливо встала, открыла сервант, нашла письмо.
Гранская прочла небольшое послание, в котором теща Григория Марчука сообщала, что живет, слава богу, хорошо, вот только артрит мучает, ходить трудно. Но собирается поехать лечиться куда-нибудь на грязи...
- А с сердцем у нее как? - спросила Инга Казимировна, возвращая письмо.
- Никогда не жаловалась.
Потом Гранская поинтересовалась, с кем в Зорянске общается Григорий, приходят ли к Разуваевым его друзья.
- Какие у него тут могут быть приятели? - ответила хозяйка. - Бывает наездами. Все дни занят по делам... А сюда никто не приходил... Да и я, честно говоря, против...
И снова попросила рассказать, что же все-таки натворил Марчук, если им интересуются милиция и прокуратура.
- Он покалечил одного человека, - сказала Инга Казимировна, не вдаваясь в подробности.
После этих слов Разуваева испугалась уже не на шутку и на дальнейшие вопросы следователя твердила: "Ничего не знаю", "Не могу сказать", а между ответами искренне удивлялась: "Никогда бы не подумала, что он способен на такое", "А ведь почти не пьющий", "Да и в родне никто под судом не был".
Напоследок Гранская оставила свой номер телефона, сказав при этом:
- Если Марчук объявится или вам станет известно его местопребывание, незамедлительно позвоните мне... Можете и в милицию...
- Хорошо, хорошо, а как же... - бормотала Разуваева.
...В машине следователь и старший лейтенант обменялись впечатлениями. Разуваев дал приблизительно такие же показания, как и его жена. Выходило, что и в самом деле супруги мало вникали в то, чем занимался и с кем водил знакомство в Зорянске их южноморский родственник.
- По-моему, хозяин что-то знает, но скрывает, - сказал Коршунов.
- Из чего вы это заключили? - спросила Гранская.
- Закинул я удочку, нет ли здесь у Марчука дамы сердца, - объяснил инспектор. - Разуваев замялся. Иногда, говорит, Григорий вечерами уезжал на своих "Жигулях" и возвращался поздно. А вот к бабенке закатывался или еще куда - не докладывал, мол.
- В женщине ли тут только дело? - задумалась Инга Казимировна. - Ну, Юрий Александрович, каковы же итоги?
- Странно вел себя сегодня Марчук, - сказал Коршунов. - Непонятно. Наврал три короба на вокзале. Про тещу, подсвечники...
- Главное, зачем ему было бежать? Я вот сейчас вспоминаю: только одна задача - поскорее избавиться от нас! Любым способом! Смотрите, даже паспорт оставил! Выпрыгнул из окна отделения милиции, вскочил в товарняк. Затем - эта драка с Маем на крыше вагона. Ведь сам рисковал головой! Да и когда в окно... Стеклом небось порезался?
- Выходит, боялся тщательной проверки. Насколько я могу судить из ваших слов - этот трюк с отметкой в паспорте Марчук раскусил...
- Да, я тоже так, думаю, - вздохнула Гранская. - Но вот чего он боялся по-настоящему, не пойму. Ведь на такое без серьезной причины не идут!
- Это уж точно.
Они подъехали к горотделу милиции.
Никаких вестей о Марчуке не было - он будто сквозь землю провалился.
* * *
В новой квартире все теперь казалось Измайлову не так. Огромные окна словно открывали жизнь всему миру напоказ. До потолка - рукой подать. Узкий коридорчик, а кухня - не повернуться. Со старой кухонной мебелью Измайловым пришлось расстаться. Остальная же, привычная и дорогая Захару Петровичу, потому что прослужила почти двадцать лет и была в очень приличном состоянии, выглядела на новом месте несуразно. Галя долго ломала голову, как ее расположить: слишком узкие пространства, слишком много места занимали окна и двери. Жена предложила обзавестись новой обстановкой, но Захар Петрович все медлил.
Что было красиво в новой квартире - полы. Паркетные, с приятным желтым отливом, они блестели лаковым покрытием. Но и тут Захар Петрович считал, что крашеные в жару приятнее. Вымоешь пол - и становится свежее и прохладнее.
Все это он особенно ощутил, провалявшись дома с радикулитом.
Странно, что, когда Самсонов приехал в прокуратуру на беседу, он почему-то первым делом поинтересовался, как Захару Петровичу живется в новой квартире.
- В старой было лучше, - признался прокурор.
Обсуждать этот вопрос с директором завода он не хотел: были другие, куда более важные дела, и, прямо скажем, непростые. Однако Глеб Артемьевич продолжал:
- Все системы, значит, работают нормально? А то могу прислать рабочих, если что надо. В наше время новый дом без ремонта - не дом, добавил он с улыбкой.
- Спасибо, - поблагодарил Захар Петрович. И решил перейти к делу: Чтобы не повторяться, товарищи вам сообщили, о чем у нас был разговор?
- Вы имеете в виду наших заводских командиров?
- Да. Главного инженера Гальперина, председателя профкома Пушкарева и главного бухгалтера Фатхулину.
- Информировали, - кивнул директор.
- Глеб Артемьевич, в прошлом году вот на этом самом месте вы уверяли меня, что покончите с массовыми прогулами, опозданиями, сверхурочными...
- Захар Петрович, как говорится, кто помянет старое... - шутливо перебил Самсонов.
- Рад бы не поминать. Если бы не новые нарушения...
- Неужели у вас мало своих дел, что вы обременяете себя и нашими, чисто производственными? Ей-богу, отлично разберемся сами. Тем более, завод на подъеме. План даем. Строимся, налаживаем культуру. И, между прочим, город не забываем. Так ведь?
Измайлов знал напористость директора. Он даже выработал с Самсоновым особую тактику - дать ему выговориться, а уж потом прижимать фактами.
- У древних была хорошая поговорка, - продолжал Глеб Артемьевич. Богу - богово, а кесарю - кесарево.
- Кто же бог? - не удержался Измайлов.
- Закон! Закон, конечно! Правопорядок... А мы уж будем заниматься мирскими делами, - расплылся в ослепительной улыбке директор завода. Тяжко, трудно, но что поделаешь. Продовольственная программа - это сейчас главная задача в стране! А наши запчасти к сельскохозяйственным машинам идут во все ее концы! Попробуй я не дать план - тысячи тракторов, комбайнов и других механизмов не выйдут в поле! А это - сотни тысяч пудов неубранного хлеба...
Самсонов еще некоторое время говорил о том, какое значение имеет продукция завода для страны. Когда, по мнению прокурора, он выложился, Захар Петрович сказал:
- Я все понимаю...
- Очень хорошо, - довольно произнес Самсонов. - Тогда вы тем более должны знать, что отдельные недочеты, упущения...
- Позвольте, Глеб Артемьевич, - уже строго сказал Измайлов. - Давайте остановимся на этих самых недочетах и упущениях. Конкретно. Согласны?
Самсонов пожал плечами.