- Верно, - спокойно ответил Боржанский. - Выставка - ради бога! Это реклама, что совсем нелишне. Пишут, что нам срезают фонды, отказывают в автотранспорте и технике - отлично! Действенная помощь. За такое участие я обеими руками. Но лезть на экран, когда у нас еще столько дыр... - Он покачал головой. - Не знаю, много ли будет пользы, если все это увидят десятки тысяч людей...
- Бери выше - сотни, - раздался бас Анегина.
- Вот именно, - кивнул Боржанский.
Заремба остановился посреди комнаты. Доводы главного художника, по-видимому, внесли смятение в его душу. На лбу пролегла одна, но глубокая продольная складка. Он некоторое время мучительно обдумывал что-то и наконец полувопросительно произнес:
- Хозяева-то мы... Вот и дадим направление, что снимать и кого.
- Лучше бы совсем... - начал было начальник СЭЦ.
- Ни в коем случае, - отрубил Фадей Борисович. - Там все решено, ткнул он пальцем куда-то наверх.
- Решено - значит, решено, - стремительно поднялся Боржанский. Анегин тоже встал. - Мы свободны, Фадей Борисович?
- Разумеется, - кивнул тот. - Рабочий день уже кончился, отдыхайте... А с Флорой Юрьевной я сегодня же проведу работу, - задумчиво произнес он. - Селяночкой побалуемся, чайку попьем...
- Не советовал бы, - сказал Герман Васильевич. - Зачем настраивать? Еще подумает бог знает что. - Главный художник вдруг улыбнулся: - А может, напрасно я страхи развел?
Заремба с надеждой посмотрел на него. Герман Васильевич пыхнул в чубук трубки.
- Ведь у нас есть что показать хорошего, - ободряюще сказал Боржанский.
- Есть, сам бог видит, есть, - обрадовался директор перемене настроения главного художника.
- И можно показать товар лицом, не краснея, - все еще улыбался Боржанский. - Нет, в этой девочке определенно имеется что-то, - он щелкнул пальцами.
- В Флоре Юрьевне? - переспросил Заремба.
- Да. Ищет, раскапывает необыкновенное...
- Ну, конечно, - расплылся в улыбке директор. - Молодость, одним словом! Энергия бьет ключом!
- Уверен, мы сможем помочь найти ей для передачи и форму, и содержание, - заключил главный художник. - У творчества одни законы...
Боржанский и Анегин ушли, пожелав Зарембе хорошо провести вечер в обществе Флоры Юрьевны. Директор пришел в отличное расположение, забубнил себе под нос какой-то марш, предвкушая, что ему предстоит быть сегодня в роли радушного хозяина и вести интересные разговоры с представителем областного телевидения.
- Так-с, - бормотал он, расхаживая по кабинету. - Обмозгуем программку... Перво-наперво обед. Самоварчик, естественно... Затем прогулка на катере...
Следующий пункт он додумать не успел - раздался телефонный звонок. Это была его жена, Капитолина Платоновна. Спокойным голосом, который, однако, не предвещал ничего хорошего, она спросила, почему Фадей Борисович до сих пор не дома.
- Капочка, прости, дела... И освобожусь не скоро...
- Не говори ерунды, - отрезала жена. - Чтобы через десять минут был.
- Но у меня корреспондент телевидения!
- А у нас дома сам Константин Венедиктович.
Заремба понял, что планы его рушатся. Константин Венедиктович занимал ответственный пост в госкомитете в Москве и в настоящее время отдыхал в лучшем санатории Южноморска. Капитолина Платоновна прилагала неимоверные усилия, чтобы затащить его в гости. И надо же было случиться, что он, наконец, осчастливил их именно в этот вечер...
- Конечно, Капочка, буду! - не колеблясь, принял решение Фадей Борисович. Впрочем, решение было принято женой.
Он тут же попросил секретаря разыскать Боржанского, на худой конец Анегина. Но те уже ушли с фабрики, а дома их еще не было. Зарембе очень не хотелось оставлять Баринову без опеки, однако ничего не мог поделать.
Когда она приехала с вокзала, Фадей Борисович рассыпался в извинениях, что не имеет возможности проводить ее в дом отдыха. Но уверил, что там встретят и обеспечат всем необходимым - указания даны.
Его подвезли домой. На прощанье Заремба сказал:
- Не беспокойтесь, Флора Юрьевна, вас доставят в полном порядке. - Он похлопал по плечу шофера: - На Витюню можно положиться. Он же завтра утром и приедет за вами...
...Машина влилась в уличный поток.
- Наверное, любите с ветерком? - спросила девушка у шофера, ожидая услышать положительный ответ: водители любят, когда им доверяют.
- У нас месячник безопасности движения, - хмыкнул тот.
- Только поэтому? - лукаво посмотрела на него Баринова.
Витюня помолчал, усмехнулся.
- Знаете такую поговорку: быстро поедешь - тихо понесут?
- А-а, - протянула с улыбкой девушка. - Вот почему Фадей Борисович сказал, что моя жизнь в надежных руках...
- Постараемся, - кивнул Виктор и замолк.
Вскоре выехали за город.
"Молчун", - подумала Баринова. Шофер и по дороге на вокзал и обратно говорил не очень охотно. Она исподтишка разглядывала его коренастую фигуру. На правой руке, на пальцах, было вытатуировано "Витюня" (на фаланге среднего уместили две буквы - ТЮ).
- Из Москвы, значит? - неожиданно спросил шофер.
- Нет, из областного телевидения.
- А у нас на фабрике болтают, мол, приехали московские киношники. Он мотнул головой, цыкнул уголком губ: - Ну, дают! Слышали звон...
- Разочарованы, что не из самой столицы?
Виктор бросил на нее быстрый взгляд:
- Одеты по-столичному. Тут москвичей навалом гуляет по набережной. Не отличишь.
- А я действительно только что из Москвы. Училась там, ВГИК закончила...
- С чем его едят, этот ВГИК?
- Неужели не слыхали? - искренне удивилась девушка, несколько даже обидевшись за такой знаменитый вуз. - Всесоюзный государственный институт кинематографии.
- На кого же там обучают?
- Я, например, окончила сценарный факультет. Но, чтобы писать киносценарии, надо, по-моему, сначала узнать жизнь. Без опыта, без наблюдений ничего путного не сделаешь... Думала поехать на стройки Сибири или в Тюмень. Но предложили на телевидение...
- Без знания жизни - никуда, - согласился Виктор. - А еще на кого учат в вашем ВГИКе?
- На актеров.
- Хо! - вырвалось у шофера. - Что же, и Боярский, и Мордюкова, и Чурсина тоже там учились? .
- Но не все они из ВГИКа... В общем, многие наши студенты становятся звездами... Еще есть факультет операторов, киноведческий, - стала перечислять Баринова, однако водителя это уже, видимо, не интересовало.
- Смоктуновского люблю, - признался он. - Сила! "Гамлета" раз пять смотрел - и все мурашки по коже. - Он задумался, потом повторил: - Сила мужик. Наповал!
- Еще бы! Грандиозный! - подхватила девушка. - Я считаю, по-настоящему его открыл Козинцев. Так же, как Феллини - Джульетту Мазину, а в свое время Жан Кокто сделал Жана Маре, - загорелась было она, но, заметив, что шофер стал тускнеть от этих имен, которые ему ничего не говорили, спохватилась: - Неинтересно?
- О кино всегда интересно... Я так понял: артиста, который подходит по душе режиссеру, он будет в каждую свою картину толкать... Моя мамаша, к примеру, блины только из гречишной муки ладит. Пшеничная, говорит, не то...
- Вот-вот! - чуть не подпрыгнула от восторга Баринова. - Актер для режиссера - это его пластический материал, средство для самовыражения...
- Согласен, - скупо улыбнулся тот.
- Конечно! Мало кто понимает...
Она с жаром принялась развивать эту мысль, но шофер сказал:
- Прибыли.
Директорская "Волга" стала у закрытых ворот, сквозь витиеватый узор которых была видна уходящая к морю аллея, обсаженная топольками. Из-за глухой ограды выламывались купы платанов и акаций.
Ворота венчала сделанная из анодированного металла, сверкающая под лучами заходящего солнца надпись: "Зеленый берег". И внизу, тоже из блестящей проволоки, - "Дом отдыха южноморской сувенирной фабрики".
Виктор коротко просигналил. Отворил им быстрый худенький человек в полосатой тенниске и соломенной шляпе.