Последняя осень детства! Что-то сжалось в груди, Сеня едва удержалась, чтоб не разреветься. Прощай, двор, квартира на втором этаже, сумрачные проходные дворы, суматошная Новослободская и тихий приют Миусского парка...

Прощай, детство! Она знала, что неудержимо, с какой-то пугающей скоростью стала взрослеть, зимой, в январе ей стукнет четырнадцать... интересно, а когда Петя впервые её поцелует? И как это будет? Жуть как интересно... и страшно, да!

Сеня поплотнее запахнула полы своей куртки, кивнула двору и вернулась домой. Всю мебель, кроме кроватей, уже перевезли с утра, оставались узлы и коробки. К вечеру, когда мама с папой, измученные до предела, вернулись после очередного рейса с партией узлов, сели ужинать. Костик все ещё дулся на сестру, но хлопоты переезда и предстоящая новая жизнь сгладили все: все обиды и острые углы...

За столом помалкивали: новая жизнь - это прекрасно, но как-то ещё она сложится? Старый дом, хоть и обшарпанный, дряхленький, не позволявший скучать: то потолок осыплется, то потоп сделается, то обнаружится утечка газа, был родным, - сколько всего здесь пережито, сколько воды утекло... Он всегда защищал, пригревал их и что бы ни было, как бы тяжко ни приходилось, все в конце концов оканчивалось хорошо. Жизнь здесь текла потихонечку, помаленечку, ни шатко ни валко, и всех, в общем-то это устраивало. Главное, чтоб беды не было, а остальное - устроится... Перемены требовали немалых сил. И теперь семья в последний раз собралась за столом в этих старых стенах, чтобы попрощаться с ними, со старой жизнью, поблагодарить этот дом и поклониться ему...

Сеня улегшись в постель, все-таки не смогла удержаться от слез. Дом он как живое существо, жалко с ним расставаться! Сколько здесь прожито целых тринадцать с половиною лет! Что там ждет впереди? Ей казалось, воздух здесь как бы застоялся, застыл и они начали задыхаться. Им всем нужны перемены, свежий воздух, движение... что-то новое, что поможет каждому не топтаться на месте, сделать шаг вперед. Смелый шаг! Да, Сеня знала: начинается новая жизнь... и все-таки плакала. Она не могла понять, как Проша мог оставить её, бросить на перепутье - ведь он даже не пришел попрощаться! Почему, за что, для чего, - она терялась в догадках.

Она уже засыпала, как вдруг что-то теплое, мягкое коснулось руки.

- С новосельем, Колечка! - проскрипел знакомый гнусавый голос.

- Проша! А я уж думала... куда ты пропал?

- Приболел я, - и домовой разразился хриплым надсадным кашлем. Простудился. Не хотел тебя заражать...

- А разве от домовых вирус людям передается? - изумилась Ксения.

- Еще как! А если честно, - он понизил голос и говорил теперь свистящим шепотом, - стушевался я. Стыдно мне стало. Столько бед я вам причинил... ох, и сказать нельзя!

- Прош, перестань, все хорошо! Ты лучше подумай, какая у нас квартира шикарная!

- Все равно, не домовой я, а гнус! Знаешь ведь, что от зла содеянного остается сгусток плохой энергии, как бы темное поле, которое просто так не уйдет, не исчезнет... Получается, что я могу только темные следы оставлять на земле... худо это. Вот я и хотел того - развоплотиться. В жертву себя принести.

- Проша, зачем? Вспомни, сколько ты сделал хорошего?

- Это да, этого не отнять. А хотелось-то больше! Значит, большего не дано, вот и ладно, вот и урок мне: нечего заноситься, в чистые лезть, сидел бы на своем месте и не высовывался! Ох, и переживал я, Сененыш, слов нет! Плакун-траву-то я не достал, исстрадался весь... И только когда матушка тебя позвала - моя Варварушка бедная, меня угрызения совести начали мучить. Что ж это, думаю: сижу сложа руки, а другие за меня мою работу делают семью мою из ямы вытягивают?! Да ещё в яму-то они по моей милости угодили... Тут так разозлился я на себя - страшно сказать! - и попер на прогнатого. Хорош, думаю, моих мучить, всему есть предел! Схлестнулись мы, только клоки шерсти летели! А тут - гроза! Ну и... в общем, нету теперь прогнатого - убило его.

- Как это? Неужели гроза?

- Молнией его поразило - только мокрое место осталось. Понятное дело: кто ж такого домового, который последнего беса злей, терпеть долго будет вот Бог его и покарал!

Проша сидел в углу пустой комнаты, нахохленный, как птенец, кашлял и утирался мохнатой ладошкой.

- Прошенька, давай я тебе чайку горяченького принесу, - засуетилась Сеня. - Ты скажи, что тебе для обзаведенья хозяйством в новый дом надо, может, посуду какую, чашки, ложки - я все сделаю.

- Этого всего у меня завал! - отмахнулся Проша. - У меня тут, - он постучал себя по груди, - неполадки, а насчет хозяйства полный порядок.

- Прош, ну миленький, отчего неполадкам-то быть? - развела руками Ксения, - В новый дом поедем, ты теперь с чистой совестью можешь в нем водвориться - узел-то ты развязал... Ну, хорошо, не ты, но все равно он развязанный, значит, нечего дурью маяться, надо новую жизнь налаживать. Брось дурить, Проша, я прямо не знаю, у кого из нас переходный возраст: у тебя или у меня?

- Ох-хо-хонюшки... Ладненько, Сененыш, ты спи, поздно уже. А я все-таки себе простить не могу. Да. Так что... - он снова тяжко вздохнул и закашлялся. - И потом твоя мама уверовала, да и отец тоже, - вон как вам бабушка-то помогла! Так что тебе помощь моя теперь не нужна. Да ещё парень этот... не до меня тебе теперь. Не нужен я никому! - и он зафыркал так сердито и громко, что Сеня подумала, не плачет ли...

- Проша, Прошенька, глупости не говори! Мои - это одно, Петя - другое, а ты - это ты! Тебя мне никто не заменит.

- Ну, будет придумывать, тоже мне... фантазии в тебе много. Ладно, спи, а я лечиться пойду.

Кашель стал глуше, глуше... Сеня спала.

Рано утром, когда девчонка, умывшись, зашла на кухню, она застала маму за странным занятием: мама сметала пыль из углов в старый лапоть и приговаривала:

- Дедушка домовой, властитель дворовой, вот тебе сани, поезжай с нами!

- Мам, ты чего делаешь? - воскликнула Сеня.

- Я... да, вот видишь - домового зову.

- А где ты этому научилась, и лапоть откуда у нас? - у Сени в голове не укладывалось, что мама вдруг вспомнит о домовом...

- Лапоть? В Измайлове на толкучке нашла. А заговор этот из фильма, я его с детства помню: кажется, это трилогия про детство Горького. Там его бабушка потихоньку эти слова нашептывает - у меня в памяти очень ясно все отложилось. Давай быстренько хватай тостик горячий, вот тебе чай, уж вот-вот машина придет.

И точно - через две минуты раздался звонок в дверь. Машина пришла, последний рейс! Все забегали, засуетились... Притопал Слон, чтоб помогать грузить вещи, все погрузили, присели в опустевшей гостиной... поднялись, тронулись, мама в дверях не выдержала, обернулась... и не смогла сдержать слез.

Бабушка с дедом уже уехали на такси, чтобы не видеть этих голых стен, этого гулкого пустого пространства... не рвать сердце в последние минуты прощанья.

- Как человека хороним! - обронила тихонько мама, когда машина тронулась со двора.

- Лелька, выше голову! - крепко обнял её папа. - Считай, все плохое кончилось, все хорошее впереди. Дом у нас теперь светлый, большой, просторный, такая будет и жизнь. Ты мне веришь?

Вместо ответа мама папу нежно поцеловала, Слон с Сеней весело поглядывали на них: ужасно приятно было смотреть... Слон поглядел на Сеню с таким видом, будто нацелился последовать папиному примеру, она смутилась и отвела взгляд... Мимо них проносилась Москва... Москва!

Прибыли, перетаскали вещи, кое-как побросали в просторных комнатах и сели чай пить. Всех ждал сюрприз: рядышком с Костей на новой кухне сидела... Люба. Она появилась, едва все приехали, ужасно стеснялась, все не решалась войти, но Костик ухватил её за руку и решительно втащил в комнату.

- Мам, вы ещё не знакомы... Это Люба.

- Очень рада, Люба, - мама и в самом деле радовалась: Костик выглядел повзрослевшим и несказанно счастливым. - Пойдемте чай пить.