"Как же так, - проносилось в разгоряченной голове, - мы же нормально с ней разговаривали... все хорошо было. И вдруг её словно бы подменили. И не хотела она так со мной - это была не она. Она же плакала, плакала - я видел! Но все равно - мне её теперь не видать, она скрылась за этой тяжелой дверью, и навсегда, навсегда... Ее умчит от меня личный папин шофер на личном папином "Вольво" - умчит вдогонку за орхидеями, которые здесь не растут. Она всегда будет мысленно в той стране, где цветут орхидеи, а мой город... он пахнет сыростью, и скоро его запуржит, заметет - он ведь так любит снег! И я - я тоже его люблю, я знаю как он прекрасен в снегу - мой город. А она никогда не узнает. Никогда! Потому что, она живет в городе и не видит его - она мысленно там, где растут орхидеи! Она тепличная Люба-Любушка, а я... я хотел подарить ей его - мой город. Чтоб он стал ей родным, чтоб она загляделась на его красоту... потому что прекраснее его нет! И моя Сеня об этом знает. Ох, что со мной? Надо сесть за уроки... Бабушка... она меня посылала за чем-то. Но за чем?

- Костя? - из-за двери в комнату выглянула бледная осунувшаяся Сеня. Ты водички принес?

- Я? Ой, Сенчик, прости! Прости меня, я такой идиот - забыл...

- Что? Что с тобой?

Сеня выползла из комнаты, шаркая тапками и подошла к брату, вглядываясь в его лицо. Он стоял перед ней, сжимая букет палых листьев, онемевший, застывший, весь сжавшийся, как пружина.

- Ой, какие красивые! Это... мне?

- Тебе, - глухо обронил Костя, сунул букет сестре и, медленно повернувшись, как во сне, пошел в свою комнату.

- Ксенечка, тебе Костя водички принес? - донесся из кухни бабушкин голос.

- Принес, бабуль, все в порядке, - крикнула Сеня и укрылась в комнате.

С её братом что-то произошло - она ни секунды в этом не сомневалась. Достаточно было взглянуть ему в глаза... Но она этого так не оставит - она во всем разберется. Вот только надо скорее выздороветь...

"Прошенька, миленький, что-то неладное у нас в доме творится! Прошенька, где же ты?"

Сеня прижала к груди печальный букет и в ту же секунду почувствовала все происшедшее как-то связано с Прошей. Ему плохо, он в беде, и этот букет - весть от него!

Глава 4

НОЧНЫЕ ПРИЗРАКИ

Сеня шла на поправку. Конечно, это означало конец вольготного времяпровождения и начало ученья-мученья, но с другой стороны... уж больно хотелось на улицу! Так надоело сидеть в душной комнате, тем более, что на дворе такая теплынь, такая благодать... Последние погожие денечки стояли потом в холод и дождь ещё успеешь насидеться взаперти - а теперь надо было ловить каждый миг волшебства, ведь чародейка-осень просто преобразила Москву!

Город расслабился, разомлел в лучах солнца и, как кот, щурился и мурлыкал от удовольствия. Под чистым безоблачным небом земля улыбалась солнцу, от которого во все стороны били снопы света. Только свет этот, ложась на лица прохожих, на стены домов и кроны деревьев, становился мягким и приглушенным, будто теплел, будто хотел убаюкать и успокоить все, к чему прикасался... И всех, кто выходил на улицы города, убаюканные этим мягким прощальным светом, охватывало блаженное тепло - всех разморило, город как будто нежился в праздной неге, хоть по-прежнему на его улицах и бульварах царила обычая суета.

Сеня впервые ощутила на себе этот царственный прощальный покой ранней осени, когда в первый день после двухнедельного пребывания дома выбралась с мамой на улицу. Они медленно пробрались дворами к Тверской, пошли по ней вниз - к бульвару, свернули направо и двинулись к Никитским воротам. Сеню так разморило, что она едва передвигала ноги, мама с улыбкой поглядывала на нее, радуясь, что дочурка вновь на свободе и может наслаждаться всей этой красотой.

Они постояли возле особняка Рябушинского на углу Малой Никитской и Спиридоновки, разглядывая мозаичные орхидеи на его стенах и причудливую лепку оконных рам. Мама Леля рассказала Сене о стиле модерн - в этом стиле был выстроен особняк, один из самых совершенных архитектурных творений в Москве, - о художниках, живших в начале двадцатого века. Теперь век угас, но все, что создано было людьми, влюбленными в красоту, останется на долгие, долгие годы... Все, во что вкладываешь душу, никогда не исчезнет, а станет как бы частицей жизни твоего города, его атмосферой, душой, - так говорила мама. И Сеня глядела на изысканные орхидеи на стенах старого особняка, и чувствовала, что, глядя на них, у неё будто сил прибавляется... Словно мысль давно ушедшего архитектора, его любовь к жизни, к людям, ко всему миру вокруг, передалась и ей.

Она улыбнулась и тронула маму за руку.

- Давай войдем? Интересно, что там внутри? Ты говорила, теперь там музей, значит, мы можем войти?

- Можем, но не сегодня. На сегодня хватит с тебя впечатлений - вон, побледнела даже...

- Мам, но он такой красивый! Мы вернемся сюда?

- Конечно, вернемся. И если хочешь, начнем путешествовать по Москве ходить к ней в гости. Мы будем гулять, не спеша, и глядеть вокруг, и нам такое откроется... даже не представляешь! Город многое таит, но главное угадать его настроение. Тот неуловимый настрой души, который передается тебе - праздничный, волнующий, живой или загадочный, сумрачный... Тебя захватывает его ритм, завладевает, ведет, даже дышишь по-новому! Душа настраивается на особенное тонкое восприятие, и можно почувствовать то, что в обычном течении жизни никогда б не заметила. Вот как бывает!

- Ой, мамочка, давай начнем путешествовать по Москве! Я ужасно хочу и... я думала... - Сеня замялась.

- Что ты думала? - чуть насмешливо поглядела на неё мама Леля. - Что твоя мама занята только покупками, да кастрюльками и ничего другого просто не видит?

- Нет, конечно! - запротестовала Сеня, но в глубине души поразилась: какая же мама у неё проницательная, ведь именно об этом она подумала! - Я думала, что у тебя времени на это не хватит, - выкрутилась она.

- На все хватает времени, было бы желание. А теперь давай-ка домой для первой прогулки более чем достаточно.

Они ускорили шаг, быстро миновали Малую Никитскую, и возле антикварного магазинчика в арке проходного двора Сеня заметила Слона, Костиного приятеля. Он стоял, прислонясь спиной к стенке в глубокой задумчивости. Таким серьезным Сеня его не видела - Слон вечно трепался, не закрывая рта или, чавкая, жевал жвачку. А тут... он явно размышлял о чем-то до ужаса важном. Тень глубокой задумчивости легла на лицо, он совсем взрослым ей вдруг показался.

Сеня хотела окликнуть его, но застеснялась, а Слон вдруг очнулся и заметил её.

- Привет! - буркнул парень невесело. - Куда твой братец запропастился?

Сеня не успела ответить - мама чуть отвлеклась, разглядывая какую-то вещицу, выставленную в витрине, а потом нагнала Сеню, и Слон, заметив её, немедленно ретировался. Он терпеть не мог иметь дело со взрослыми! Но вдогонку Сеня успела крикнуть ему:

- У Кости какие-то неприятности! Заходи к нам!

- Это кто, Костин приятель? - поинтересовалась мама. - Кажется, я его на даче видела.

- Ну да, там мы и познакомились. Он ещё люки, которые Валерка стащил, помогал на место водворить, помнишь? У него такое смешное прозвище - Слон!

- А, как же, помню. Но по-моему, этот Слон - не самая лучшая для вас компания. Держитесь от него подальше.

И больше всю дорогу до дома мама не проронила ни слова. А Сеня не стала ей возражать - её силы в самом деле были уже на исходе.

Однако, эта встреча не прошла даром - поздно вечером, когда Сеня уже собиралась ложиться спать, в дверь раздался звонок. К Косте наведался Слон! Взрослые страшно возмутились таким поздним визитом, но Слона все же впустили, попросив больше так поздно не приходить. Комнатки брата с сестрой отделяла тонюсенькая перегородка: кажется, дунь на неё - и рассыплется! И Сене все было слышно - весь разговор, потому что первым делом она приникла ухом к перегородке и пребывала в таком положении до тех пор, пока Слон не ушел.