Тася плакала, не могла удержать слезы. И только старалась, чтоб Виктор Петрович на другом конце провода этого не почувствовал. Не хотелось ей показаться слабонервной дамочкой перед ним, ведь он рассказал ей о бабушке - о силе воли её, о том, как выстояла она, хотя жизнь уж с ног повалила... Нет, она должна быть достойна предков своих. И вдруг жуткая мысль ножом вспорола её сознание...

Оборотень! Ее настоящим дедом был оборотень! И значит волк... это он?! Ведь, говорят, оборотни долго живут, не одно столетие могут людей терзать! Он влиял на мысли её, волю подавлял, хотел, чтоб стала она такой же как он. Злобной, мстительной! В ней играла его кровь - отравленная! Вот оно что... А прадед её, отец Тонечкин, через этого оборотня смерть принял. Так вот что значат слова бабушки: "Который из двух? Которого ты выбираешь?" В кого пойдет Тася, какой путь выберет! Какая кровь дорогу к сердцу найдет?! Боялась за неё бабушка, боялась и гневалась, а гневалась-то на себя! Что ребеночка понесла от отродья бесовского. И на Тасю злилась она - видела, что идет её внучка плохой дорожкой. Что спесь и дурь в её сердце гнездятся. А там, где они, там, где хаос - там спасения нет. Утянут! Те силы, которым служил её дед. Темные силы...

Так в кого ж она: в кровавого, жуткого, или в другого, который, ничего не боясь, святую икону прятал? Рискуя всем: жизнью, покоем семьи... Перед глазами отчего-то возникли тонкие музыкальные пальцы Вано - и она догадалась, что он был убийцей. Киллером! И, верно, хотел использовать её в своих целях - оттого и помогал... в сеть затягивал. Еще один оборотень! И она едва в сети его не попала. А волк подталкивал к нему, в пропасть толкал! Все это в один миг пронеслось в голове, Тася стиснула пальцы и вцепилась в телефонный провод так, что, казалось, порвет.

- Я... Виктор Петрович, я просто еду сейчас в этот дом. Понимаете, это чудо, но он нам достался! И только сейчас благодаря вам я поняла, что этот дом - наш. Нашей семье исстари принадлежащий. И я... простите меня, мысли путаются. Наверное, мы там жить останемся. Навсегда. Дети у меня, двое: Эля и Сенечка. Они там сейчас одни. Потому я так и спешу. И вы не судите строго меня, что вот так, в спешке, по телефону попросила вас рассказать, конечно, надо было приехать... Но я приеду - обещаю, приеду к вам как только снова в Москве окажусь. И тогда мы близких наших помянем.

- Только надолго не откладывай, внучка, - дрогнувшим голосом сказал Рябов. - Годков мне, понимаешь ли, почитай уж восемьдесят семь. Успеешь ли?

- Успею! - твердо пообещала Тася.

Они распрощались, она повесила трубку, замерла... и все-таки разрыдалась. А потом как-то вдруг сникла и уснула прямо на стуле у телефона. Очнулась в три часа ночи. Спохватилась, умылась, снова кинулась к телефону, дозвонилась в справочную вокзала, выяснила, что электричка на Ярославль в четыре утра с минутами. И кинулась, спотыкаясь, к порогу, опять подхватив свою сумку.

И бегом, бегом по тернистой дороге к дому, что стоит на зеленом родном берегу. Этот берег родной, - лихорадкой стучало в висках, и Тася бежала, бежала...

Она примчалась на Ярославский вокзал на такси за десять минут до отхода электрички. И вдруг, - Тася глазам своим не поверила, - увидала Василия, выходившего из дверей круглосуточного ресторана. Яростно жестикулируя, он говорил что-то своему спутнику, коренастому белобрысому человеку, а тот внимательно слушал его, хмуро глядя прямо перед собой.

- Тася! - крикнул Василий, увидев её. - Тася, слава Богу! - он что-то быстро сказал товарищу, тот повернулся, поглядел на нее... пристально так. А Василий в три прыжка был уж возле Таси. Ему хотелось её в охапку схватить, стиснуть, сжать от радости, что живая, что тут она... рядом. Но он удержался. И только мускулы под кожей на руках заходили. И тогда она сама кинулась ему на грудь как маленькая. А потом отстранилась, глянула в глаза... и поцеловала. В губы.

- Тася, милая... - он какое-то время не мог говорить, только смотрел на нее, потом овладел собой. - Я ночью приехал, вот, приятель мой Дмитрий меня на вокзале встречал, а потом мы с ним в ресторан забурились. Ну, давай, что ли, назад, домой, мне в Москве теперь делать нечего. Я ведь за тобой - вызволять! На квартиру к тебе сейчас вот собрался. Ты что, дуреха, затеяла? Мстить собралась? И кому? Это ж нелюдь - те, от которых дети твои пострадали. Разве затем жизнь дана, чтоб на таких её тратить?! Разве мало у нас хорошего? - тут он не выдержал и обнял её.

- Ой, Васенька, не надо, не бей ты меня! Сама уж все поняла.

Все это время Дмитрий стоял в сторонке, внимательно изучая газету. Однако, пристальные его глаза все видели, все замечали. Он от души радовался за друга: тот встретил свою любовь. И как полюбил-то её - Тасю эту - с первого взгляда!

А Тася с Василием вскочили в вагон, двери хлопнули... Электричка дернулась, тронулась и пошла, набирая ход. Вслед за ней по перрону, улыбаясь, шел Дмитрий и махал им рукой.

- Это товарищ мой, - пояснил Василий, когда они чуть успокоились. - Я тут позвонил ему ещё из Рыбинска, попросил кое о чем. Он в одной очень хитрой органиции работает. Я ведь учился в Москве, в Строгановке... выгнали - пил сильно. Но это к делу не относится. Тогда-то студентом с ним я и познакомился. С тех пор перезваниваемся иногда. Приезжал он как-то ко мне. С семьей. А теперь вот нарыл тут кое-что. Это тебя касается, но, уж вижу, сама догадалась. Догадливая ты, как я погляжу! И ты, и дочка твоя. Славная она. Ладненько! Ну вот, сейчас я тебе расскажу все, да покажу. Все теперь у нас разложилось как по полочкам!

Он вынул из дорожной сумки папку, в ней были ксерокопии документов. Досье. Петр Николаевич Суров. Дело за номером... Родился... Умер... Причина смерти... Имя доносчика. Статья. И ещё одно досье: на имя Антонины Петровны Суровой, в замужестве Мельниковой. В Москве - с сорок шестого, прописана по адресу: Сивцев вражек, 26, квартира 3, у Коноваловых Алексея Георгиевича и Елены Сергеевны. Дарственная на собственный дом в деревне Антоново на Юршинском острове в Ярославской области на имя Коноваловой Елены Сергеевны. Прочие сведения...

- Вот, - Василий взглянул на неё - она сидела, прямая как статуя, просмотрев документы и прижав их к груди. И глядела прямо перед собой. Видишь... это твой дом. А ты боялась!

- А я уже знаю, Вася... Васенька, милый ты мой! - Тася всхлипнула, но удержалась. - Я другу бабушкиного мужа сейчас дозвонилась. Он мне все рассказал. Нет, не все, конечно... Но самое главное. Но почему, скажи ты мне, почему именно я... мне все узнать доверено. И такой ценой! Детей измучала, сама чуть голову не свернула... Эля - эта катастрофа, Сенечка его рука, это ведь все неслучайно, Васенька! Ведь с самого начала, как бабушка мне явилась и я действовать начала, знала, чувствовала, что путь этот - по самому краю пропасти. Что ещё миг один, шаг неверный - и пропадешь. Ну, я-то ладно... Но за что дети страдали?

- Э, милая, говорят ведь: познание умножает скорбь. Не мучайся ты над этим, не ломай голову. Я ответа на твои вопросы не знаю. Только, помнишь, говорил я, что искупление это? Искупили вы то зло, что предки ваши сделали вольно или невольно.

- Но ты не знаешь всего, ведь бабушка по сути стала причиной смерти отца, потому что связалась... ох, даже язык не поворачивается! С оборотнем, Вася, понимаешь?! Понимаешь ты это? И как теперь? Ведь он является мне!

- Не только тебе, - мрачно сказал Василий. - И Эле.

- Ох, Боже мой! - Тася вскочила, но он её удержал и чуть не силком усадил на место. - Как же там они? И я-то, дура... он ведь меня заморочил, Васенька, он меня все время с пути сбивал!

- Да, знаю, догадываюсь. Но ты, Таська, не дрейфь, с этим мы поборемся. А этого волчину драного я своими руками придушу! Ну, без отца Василия тут, конечно, не обойдется. Ты в церковь-то пойдешь исповедаться? Или опять за рюмку станешь хвататься?

- Пойду, а куда ж мне теперь? Мне теперь дорожка одна, в храм, чтоб отмолить их всех. А рюмка... не напоминай мне! Ну, что ты меня все терзаешь?! Мне об этой рюмке теперь даже подумать тошно. Это ведь он зверь мне вином глаза застилал. От жизни живой отталкивал. А теперь я глаза открыла.