Судя по тому, что произошло с Бени, Маром Келленом и их предшественниками, разум ярта все понимал и прекрасно управлялся с алгоритмами Тейлор. Но в те далекие годы люди даже не подозревали об их существовании.

Психику ярта (все еще мало изученную) тщательно изолировали в Пятом Зале, возобновили исследования и через несколько десятилетий - определенно, менее столетия, - забыли о ней начисто, если не считать редких запросов о состоянии охранных систем. Видимо, пленник оказался слишком опасен, чтобы его допрашивать, но слишком ценен, чтобы попросту уничтожить.

Возможно, ученые - каждый в свой час - ушли в городскую память. Столь же вероятно, что все они были гешелями и предпочли улететь по Пути. Такая версия объясняла, почему за последние сорок лет охранная система не получила ни одного запроса, но совершенно умалчивала еще о двенадцати годах забвения, которые предшествовали расколу.

Он вызвал полное меню и просмотрел даты вхождения в файлы. "Зачем проверять незадействованные файлы, если известно, что в них больше никто не войдет?"

В последние полтора века это делалось с промежутками от пяти до тридцати лет. После каждого вхождения проверяющий стирал свое имя.

Ловкий трюк, хотя, если вдуматься, не такой уж и ловкий. Во всех записях о проверках Ольми нащупал упругие отрезки пустоты. Каждый состоял из пятнадцати буквенных мест. Похоже, только один человек заглядывал в файлы за эти полтораста лет, дабы убедиться, что все концы надежно спрятаны и опасный призрак под замком.

Конечно, кто-нибудь мог случайно наткнуться на охранную стену в Пятом Зале и даже одолеть ее, как Мар Келлен. Но Мару Келлену пришлось воспользоваться сравнительно новой технологией взламывания кодовых замков.

По всей видимости, в Земном Гекзамоне никто не знал о существовании пленного ярта, кроме Мара Келлена и Ольми. Мар Келлен предпочел с достоинством отойти в тень. Остался только Ольми.

ГЕЯ

Заседание буле по ливийскому теракту в Брухейоне проходило весьма оживленно. Разбросанные по всей дельте Нилоса отряды еврейского ополчения устраивали демонстрации, попахивающие крамолой; в буле это вызвало бурную реакцию.

Как всегда окруженная комариным облачком советников и вельмож, Клеопатра вышла из зала заседаний в сполохи фотовспышек штатной репортерской команды буле. Императрица потеряла достаточно времени, чтобы мигом возненавидеть вспышки и фотокамеры, но она была и достаточно ответственным политиком, чтобы приветливо улыбаться.

Статус Ее Императорского Величества едва ли можно было назвать прочным. Императрицу давно разочаровал титул, унаследованный тридцать лет назад от династии Птолемеев. Он то и дело бросал ее в краску, но не давал столько власти, чтобы твердой рукой управлять государством, пренебрегая нелепыми советами буле и при необходимости ведя боевые действия. Между тем на нее отовсюду сыпались шишки, когда военная политика буле приводила к позорным неудачам. В воздухе густо витали слухи о заговорах, и порой ее даже слегка огорчало, что это всего-навсего слухи.

День еще не успел разгореться, когда из Мусейона пришел шпион с докладом о том, как там третируют Риту Беренику Васкайзу. Ее Императорское Величество давно научилась из любой ситуации извлекать максимальную выгоду. Уже десять с лишним лет Клеопатра подозревала, что интересы двора и Мусейона расходятся, но не до такой же степени, чтобы Мусейон пошел на открытое неподчинение. Для библиофилакса родосская Академейя Гипатейя была как заноза в заду, и Клеопатре однажды пришло в голову, что можно спровоцировать любопытную реакцию, позволив внучке Патрикии учиться в Мусейоне. К тому же, если эта молодая женщина прибудет с новостями поотраднее, чем приносила Патрикия... Как ни крути, вреда не будет.

Но то, о чем доносил шпион, не лезло ни в какие ворота.

Она внимала ему, сидя на походном стуле у себя в кабинете, сжимая челюсти с такой силой, что побелел шрам. Только сейчас Клеопатра поняла, как страстно библиофилакс мечтает о ее падении.

Каллимакос на длительный срок освободил от преподавательской работы выбранного Ритой в дидаскалосы молодого инженера-физика. Освободил против воли профессора Деметриоса, ибо этому выдающемуся математику и многообещающему изобретателю самому не терпелось поработать с внучкой софе Патрикии. Хуже того, Каллимакос вел себя с откровенной и просчитанной грубостью, игнорируя привилегированный статус Риты и разлучив ее с кельтом-телохранителем, который, возможно, был ей крайне необходим.

- В столь тяжелой обстановке, - заключил шпион с оттенком профессионального восхищения в голосе, - Рита Васкайза показала себя с наилучшей стороны. Она ваша будущая фаворитка?

- А тебя это касается? - холодно осведомилась Клеопатра.

- Нет, моя госпожа. Но если я угадал, то вам посчастливилось найти очень интересную особу.

Клеопатра предпочла не заметить фамильярности.

- Пора поднимать занавес. - Она ткнула пальцем в сторону выхода. Шпион удалился, в дверях появился секретарь.

- Завтра утром приведи ко мне Риту Беренику Васкайзу. И будь с ней повежливее.

Секретарь сложил руки лодочкой, коснулся ими подбородка и в поклоне попятился за дверь. Клеопатра закрыла глаза и медленным выдохом-стоном усмирила клокочущий в груди гнев. Все чаще ей хотелось чего-нибудь апокалиптического, что вырвало бы ее из трясины интриг, в которую она постепенно погрузилась с головой. Только очень сильных и очень слабых властителей не замечают подданные; не будучи ни тем, ни другим, Клеопатра была вынуждена лавировать, как утлое суденышко на озере Мареотис.

- Принеси мне что-нибудь необыкновенное, Рита Васкайза, - прошептала она. - Что-нибудь чудесное, достойное твоей бабушки.

По женскому общежитию носилось многоголосое эхо, Рите удавалось различить греческую, арамейскую, айфиопскую и еврейскую речь. Сегодня начинался семестр, а у Риты до сих пор не было дидаскалоса, и ее даже не зачислили на курс. Следовательно, она не могла посещать занятий, кроме общедоступных, в которых она не нуждалась: по ориентации, государственному языку и истории Мусейона.