Патрульный «Бобра» показал и гимнастические упражнения с посохом. Упражнения были несложные, и он выполнял их очень четко и сноровисто.

– Задается, – толкнул Никиту локтем Ленька.

«Сопля в шляпе, – подумал Никита. – Фраер задрипанный. Дать бы ему леща по шее, небось перестал бы воображать».

Патрульный, кажется, услышал, что сказал Ленька. Кончив упражнения, он протянул посох Леньке:

– Попробуй!

– Подумаешь, – сказал Ленька и, бросив кепку на траву, лихо отработал посохом. Получилось не хуже, чем у патрульного.

– Видали мы, – сказал Никита. Он взял у Леньки посох, опустил его перед собой на вытянутых руках и несколько раз быстро перепрыгнул через него вперед и назад.

Патрульный, пристально следивший за ним, попробовал проделать то же самое, но зацепился за посох каблуками и упал, со стуком грохнулся на землю коленками. Ему, наверное, было очень больно. Но он ни одним движением этого не выдал. Встал и, прихрамывая, сделал два шага в сторону, отряхивая брюки.

– Не выходит, Костя, – сказал скаут-мастер. – Конечно, босиком легче, да и тренировка нужна. Это почти акробатика. А еще что ты умеешь делать? – спросил он Никиту.

Никита помедлил немного, встал на руки и прошелся с вытянутыми вверх ногами.

Костя снял шляпу и протянул ее скаут-мастеру:

– Подержи, Павлик.

Он так же легко прошелся на руках. «Бобры» одобрительно загалдели:

– Браво, Костя! Молодец, Костя! «Черные бобры» всегда побеждают!

Патрульный, потирая ладони и кривя губы, смотрел на Никиту. Тут Никита уже по-настоящему «завелся».

– Эй ты, свинячий хвост, стань в партер, – сказал он Поросенку, который вертелся около, поглядывая на всех круглыми от любопытства глазами.

Поросенок посмотрел на него, потом на бойскаутов.

– Сам ты хвост! – сказал он обиженно.

– Становись, Леська, не бойся, – сказал Костя.

Леська послушно опустился на колени, уперся руками в землю и зажмурился. Никита отошел назад, примерился и, разбежавшись, прыгнул, перевернувшись в воздухе над замершим Поросенком. Выложил им настоящее сальто.

Девчонки захлопали в ладоши. «Бобры» выжидательно смотрели на патрульного. Костя взял у Павлика свою шляпу и сказал, глядя куда-то поверх Никитиной головы:

– Это здорово у тебя получается. Если голова у тебя работает так же, как руки и ноги, то ты, наверное, сможешь со временем стать под тотем «Черного бобра»… – Он протянул Никите руку, но взгляд его не выражал дружелюбия. Зато Эрна, шептавшая что-то на ухо своей соседке, смотрела на Никиту с явной симпатией.

Скаут-мастер поднял руку:

– Внимание! В честь будущего бойскаута, показавшего незаурядную ловкость, предлагаю запустить нашу скаутинг-ракету. – Вращая над головой рукою, он зажужжал сначала тихо, затем громче и громче: – Дз-з-з-з! – Когда звук достиг наибольшей силы, он быстро опустил руку и крикнул: – Бойскауты, будьте готовы!

– Дзин-бум, дзин-бум, дзин-бум! Всегда готовы! – дружно и звонко прокричали бойскауты.

Ленька толкнул Никиту локтем:

– Во дают!

– А теперь споем новичкам нашу походную, – сказал Павлик и, широко поведя рукой, добавил: – Сядем!

Бойскауты уселись в кружок, Никита и Ленька оказались среди них.

– «Ласточки» запевают, раз, два! – скомандовал скаут-мастер.

Рядом с Никитой шевельнулась Эрна. Она запела:

Мы с песней уходим далеко

От улиц и стен городских.

Туда, где просторно, широко,

Не встретишь где скопищ людских…

Бойскауты дружно подхватили припев:

Дальше, дальше

Направим шаг мы бодрый и свободный,

Ближе, ближе приникнем к лону матери-земли.

Никите песня понравилась. С такой песней хорошо шагать по полям и дорогам навстречу веселому ветру, в дальнюю даль.

Когда кончили эту песню, Костя затянул другую:

Уже четыре долгих года

Терпели, братья, мы невзгоды,

Но верю я, что пятый год

Дружине счастье принесет…

Тут скаут-мастер вскочил и крикнул:

– Отставить!

Бросив быстрый взгляд в сторону Никиты и Леньки, он громко затянул:

– Эн гоньяма, гоньяма, ин-бу-бу!

– Ябо. Ябо. Ин-бу-бу… – протяжно подхватили бойскауты.

– Это что за бу-бу-бу? – спросил Никита.

– Это индейская песня. Вождь хвалит храброго воина, и все сидящие вокруг костра подтверждают это, – тихо ответила Эрна и спросила: – А ты какие-нибудь песни знаешь?

– Знаю, конечно, – ляпнул Никита и испугался. Вдруг попросят спеть! А что он может спеть, кроме лихих песен, которым учил его Сенька Шпрот. Он представил, что поет, а его слушает эта чистенькая девочка с ласковыми глазами, и ему стало так жарко, что он вспотел. Он отвел глаза и увидел Костю. Патрульный смотрел на него как индюк на червяка. «Ну, ты у меня словишь, гад», – подумал Никита. В это время бойскауты кончили петь индейскую песню, и раздался голос Эрны:

– Новичок тоже знает песню, пусть он споет!

Девчонки захлопали в ладоши. Костя состроил кислую рожу и процедил:

– Представляю…

И тут Никиту осенило. Ну держись, фраер. Я тебе сейчас дам прикурить! Стараясь точно сохранить произношение, он запел на английском языке любимую песню Шуля, которую тот мурлыкал каждое утро, когда брился, приладив осколок зеркала к окну теплушки.

Шуль однажды перевел слова. Это была песня про то, как солдат вспоминает родной дом и любимую девушку в далеком и опасном походе.

Путь далек до Типарери,

Нам далеко брести домой.

Путь далек до крошки Мэри,

До моей Мэри дорогой…

Теперь захлопали все. Не хлопал только Костя. Лицо его вытянулось, и он ошалело смотрел на Никиту. Павлик удивленно поднял брови и, когда бойскауты утихомирились, спросил:

– Откуда ты знаешь английский? У тебя прекрасное произношение!

На этом триумф Никиты закончился.

– Я знаю только эту песню. Меня один человек научил, – сказал он.

Костя презрительно захохотал.

– Ну, ты и даешь! – сказал Ленька, когда ребята вышли со двора бойскаутской дружины. – Буржуйские деточки только ротики разинули.

– Почем ты знаешь, что буржуйские? – возразил Никита.

– Спрашиваешь! Половина из них в нашей второй школе, бывшей мужской гимназии, учится. Их папаши, все эти Витты, Гувелякены, – бывшие лесоторговцы, доктора, адвокаты…

– Доктора разве буржуи? Меня один доктор бесплатно вылечил. «Буржуи, буржуи», – передразнил Никита. – Просто гогочки, маменькины сыночки.

– В тебе еще классовое сознание не заговорило, вот что. Но ничего, это я беру на себя, – сказал Ленька и вдруг остановился и уставился на Никиту: – Скажи-ка лучше, где ты таким штукам выучился? Какое сальто отхватил!

– Меня один циркач научил. У него махновцы мальчишку-партнера застрелили, так он хотел меня приспособить. Он хлыстом сек. Я от него убежал. – Никита вздохнул и замолчал.

– Жалеешь, что убежал? – спросил Ленька.

– Соньку маленько жалко, – сказал Никита. – Он ее тоже бил.

– Гад он, твой циркач! – решил Ленька. – Только у тебя тоже не все хорошо получается. Там какая-то Сонька, здесь Эрна оказалась. И охота тебе с девчонками связываться!

– Ты что, всерьез? – обиделся Никита.

– Не туда смотришь, куда надо, вот что! Ты понял, о чем Костя, патрульный этот, пел?

Никита пожал плечами:

– Чего тут понимать? Про свою дружину пел: «Уже четыре долгих года терпели, братья, мы невзгоды, но верю я, что пятый год дружине счастье принесет».

– Революция в каком году была?

– Ну, в семнадцатом.

– А сейчас год двадцать второй. Пятый год Советской власти! Понял теперь, что это за песня? Недаром скаут-мастер ему допеть не дал и про какого-то Ганьяму затянул. Смотреть и понимать надо!

Тут они повернули на Соборную улицу, и Ленька схватил Никиту за рукав. Прямо на них шел Гленарван. Золотом отливали начищенные пуговицы флотского кителя, загорелое лицо обрамляли рыжеватые баки. Поравнявшись с ребятами, он окинул их внимательным взглядом и скрылся за забором. Они, не сговариваясь, повернули следом и выглянули из-за угла. Когда чуть покачивающаяся спина Гленарвана удалилась на достаточное расстояние, Ленька шепнул: