После этого начался осмысленный разговор. Маков снова перечитал злополучную приписку.

— Опять этот Жебелев! — с искренней горечью воскликнул Лаштин. — Чуяло мое сердце, что подведет он меня под монастырь… Спасибо вам, Вячеслав Николаевич, что вовремя углядели.

Зиновий Ильич мысленно поблагодарил судьбу, пославшую ему такого внимательного и опытного начальника, как умница Вячеслав Николаевич.

Лаштин не мог и подумать, что за полчаса до его прихода Маков торопливо изъял из папки подписанную им препроводительную записку на имя заместителя министра, уничтожил ее вместе с копией и черновиками и даже выщипал из-под железки скоросшивателя крохотные клочки спешно выдранной бумаги.

— Да, товарищ Лаштин, опять этот Жебелев, — хмуро подтвердил Маков.

«Ну, теперь я покажу тебе, Жебелев, где раки зимуют!» — свирепо подумал Зиновий Ильич и сказал:

— Приношу глубочайшее извинение, Вячеслав Николаевич. Я категорически заявляю, что впредь подобное не повторится… Лично я и коллектив отдела экономических исследований примем все меры, чтобы таких вопиющих фактов никогда не было… Не допустим!

Вячеслав Николаевич понял, что раскаяние зама по науке искренне, и прощающе улыбнулся.

Воспрянув от улыбки, Лаштин рванулся было собственноручно стереть ластиком злополучную приписку Жебелева. Но начальник благоразумно удержал Зиновия Ильича от трогательной по своей наивности попытки загладить собственную вину.

— Так дела не делаются, Зиновий Ильич.

— Я же заверю… Напишу «исправленному верить» и подпишусь.

— А в копию, которая у Жебелева осталась, вы тоже исправление внесете?.. Нет, умненько все надо провернуть. Умненько и тихо… Спешить теперь некуда. Завтра Пал Григорьевич уезжает в заграничную командировку. Вернется через месяц, так что время у нас есть… Дело же не в приписке Жебелева. С нею справиться просто. Надо смотреть глубже и шире. Приписка свидетельствует, что есть противодействие точке зрения по вопросу максимального ограничения применения в строительстве металлических конструкций. Источник этого противодействия нужно выявить и…

Маков закончил свою мысль не словом, а жестом. Коротким движением руки каким прихлопывают зазевавшуюся муху.

Зиновий Ильич стремительно миновал приемную и три министерских этажа, толкнул изукрашенную бронзовыми нашлепками дверь и плюхнулся на сиденье «Волги».

— В институт!

Водитель поглядел на светофор, примеряясь к обычному повороту в объезд кварталов.

— Прямо в институт, — зло сказал Лаштин и расстегнул пуговицу воротника.

Зиновий Ильич попросил секретаря пригласить к нему руководителя сектора экономической эффективности Жебелева. Затем он оглядел стол, поправил авторучку в форме стартующей ракеты и положил злополучную справку в верхний ящик. Так, чтобы ее можно было в мгновение ока шлепнуть перед руководителем сектора.

Жебелева он встретил посредине кабинета на зеленой ковровой дорожке, протянувшейся от входной двери до массивного, крашенного под дуб сейфа.

— Рад видеть вас, Николай Павлович, — сказал Лаштин, крепко пожав руку Жебелеву. — Редко заглядываете… Приглашать приходится, употреблять, так сказать, административную власть… А вы бы, дорогуша, попросту, по-свойски. Заглянули бы, поговорили бы, о нуждах рассказали, о новых планах. Одним делом живем, об одной заботе печемся… Прошу садиться.

Жебелев сел на стул с таким видом, будто тот в любую секунду мог под ним рассыпаться. Но со стулом ничего не случилось. Тогда Жебелев расположился поудобнее, закинул ногу на ногу и закурил сигарету, хотя в кабинете на самом виду стояла изящная табличка «Просят не курить».

— Слушаю вас, Зиновий Ильич.

— Это я вас слушаю, — улыбнулся Лаштин. — Расскажите, как сектор живет, какие имеются достижения?

— План выполняем, недавно ученый секретариат проверял… Дисциплина в порядке. Живем трудно — срочно нужна машинистка. Это же абсурд, Зиновий Ильич, когда квалифицированные сотрудники тратят половину времени на перепечатку бумаг. Я прошу дать в сектор машинистку.

Зиновий Ильич с улыбкой сказал, что полностью разделяет мнение Николая Павловича, но, к сожалению, штатные возможности не позволяют удовлетворить его законную просьбу.

— Третий год прошу, — Жебелев, затянувшись сигаретой, выпустил дым в сторону вежливой таблички, — можно было уже решить. Не понимаю, почему мы сами себе усложняем жизнь?

— Вот именно, усложняем жизнь, — согласился Зиновий Ильич, думая совсем не о машинистке. — Да еще при такой специфике работы, как в нашем отделе. Нам ни на минуту нельзя забывать, что мы изучаем общественные закономерности, явления, имеющие социальную окраску… Это вам не бетонные кубики под прессом на прочность проверять.

— Не понимаю связи… При чем же здесь машинистка?

— Все в жизни «при чем», уважаемый Николай Павлович. Странно, что вы до сих пор не поняли глубины и своеобразных особенностей развития научных исследований в области экономики… Хотя, впрочем, вы же кандидат технических наук.

На слове «технических» Лаштин сделал многозначительное ударение.

— Технических, — подтвердил Жебелев.

— Это субъективное обстоятельство порой оказывает, приношу извинения, сковывающее влияние на проводимые вашим сектором научные исследования. Лишает их широты, диапазона, умения внести применительно к обстановке нужные коррективы в процессе работы. Экономика, Николай Павлович, — тонкий и разносторонний предмет. Косности и догматизма она не терпит.

Лаштин встал за столом и нагнул голову так, словно нацелился боднуть Жебелева розовой лысиной.

— Вы же, Николай Павлович, страдаете формализмом. Нет у вас, приношу извинения, простора научной мысли, свободного, так сказать, ее парения. На ваши исследования тяжелым грузом ложится узколобый техницизм.

— А точнее, Зиновий Ильич? — сухо спросил Жебелев и притушил недокуренную сигарету.

— Можно и точнее! — Лаштин грохотнул ящиком и кинул на стол папку в ледериновом переплете. — Вот убедительный факт вашего безответственного отношения к делу. Начетнического подхода к ответственному заданию… Я вынужден был взять обратно из министерства ваши материалы по эффективности сборного железобетона в промышленном строительстве. Вы представляете себе, что это значит?

— Кошмар! — в тон откликнулся Жебелев и подергал себя за мочку правого уха.

— Именно кошмар, — запальчиво подтвердил Зиновий Ильич, не уловив в горячке насмешливой интонации реплики.

— Представляю себе весь ужас вашего положения…

На сей раз Лаштин почувствовал издевку в голосе руководителя сектора, и это лишило его выдержки.

— Вам это, Жебелев, даром не пройдет, — крикнул Зиновий Ильич и гулко хлопнул по столу ладошкой. — На этот раз, черт возьми, вам не отделаться… Вы ответите за свой поступок!

— Не понимаю, — усмехнулся Жебелев, продолжая дергать себя за ухо. То оттягивал мочку, то отпускал, словно она была резиновая. — Справка, Зиновий Ильич, подписана вами. Мне не за что отвечать.

— А это? — палец Лаштина с коротко подстриженным ногтем распахнул папку. — Это что, дядин документ? Вот ваша собственноручная подпись… И приписочка тоже ваша. За каким, приношу извинения, дьяволом вы сюда ее пристегнули?

— За таким дьяволом, что данные, подготовленные сектором по вашей методике, сугубо ориентировочны и честному человеку ими пользоваться нельзя. — Жебелев снова вытащил сигарету и прикурил ее, насмешливо пустив дым в сторону таблички.

— Честному человеку? — задохнувшись от бешенства, переспросил Лаштин.

— Именно, — уточнил Жебелев. — Я хотел сказать, что данные справки подлежат критической оценке. Во всяком случае, по разделу, относящемуся к тематике нашего сектора.

Спокойные ответы Жебелева, его отвратительная привычка трепать себя за ухо при серьезном разговоре сбивали Лаштина, заставляли попусту горячиться. Это было ни к чему. Он вышел из-за стола и, заложив руки за спину, прошелся по ковровой дорожке, чтобы обрести спокойствие.