На следующий день, когда Лешка возвращался с участка, на автобусной остановке его прихватил дождь. Незаметно сами собой сплотились в небе тучи, потемнели и просыпали на землю хлесткие, крупные капли. Асфальтовая полоска шоссе стала темной и блестящей, как вымытые калоши. Деревья отяжелели, остекленилась трава на обочине.

Автобус опаздывал. Лешка одиноко сидел на скамейке и смотрел на пустынное шоссе.

За поворотом грузно завыл мотор. Утехин высунул голову из павильончика и увидел МАЗ, выбирающийся со стороны строительного участка. Лешка проворно выскочил на шоссе и голоснул.

— Подвези, друг!

МАЗ притормозил. Из кабины высунулся знакомый рыжеватый водитель и удивился, узнав Лешку.

— Опять наука! Ну-ну!

Утехин обрадованно кинулся к кабине МАЗа, но водитель газанул, набрал скорость и ушел, оставив под проливным дождем подающего надежды младшего научного сотрудника.

Лешка побрел в дощатый павильончик на обочине шоссе.

Автобус опаздывал уже на целый час. Лешка недобрым словом помянул преследующие его опоздания и неожиданно для себя стал думать о плановике участка Лиде Ведуте. О ее хорошеньких ножках и стойкой любви к цветам. Пожалуй, надо, покривив душой и совестью, как-нибудь преподнести букет зануде плановику. На представительских расходах не следует экономить.

По возвращении из командировки младший научный сотрудник Утехин, как было заведено, отправился к руководителю сектора доложить о результатах. Попрочнее уселся на стул и достал из кармана блокнот в клеенчатом переплете.

— Ну, Леша, какой у нас сегодня улов?

Младший научный сотрудник потупился с застенчивостью удачливого рыболова и раскрыл блокнот.

— Кое-что нашел… Нашей методики они не знают, Николай Павлович. Считают, как из треста приказали. В отчетных показателях явно занижены цифры по заделам… Вот поглядите.

Жебелев внимательно просмотрел копию ведомости, на которой Коршуновым был исправлен итог.

— По твоей просьбе это уточнение внесено?

— Как по методике полагается, так и пересчитали, — ответил Утехин и ерзнул на стуле, уловив в голосе шефа ехидные нотки. — Зачем же ошибку оставлять?

— В тебе, Леша, задатки гениального экономиста… Того самого, что по указанию начальства дважды два умножал, — Жебелев прищурил глаза и восстановил перечеркнутый итог. — Я такой гениальностью не отличаюсь, а потому мы возьмем факт в его первозданном виде. А уж потом будем разбираться, что ближе к истине: наша научная методика или руководящие указания треста… Истина, товарищ Утехин, — понятие сложное. Возьмем, к примеру, нормативы заделов в строительстве…

Лешка подался вперед. Он любил, когда шеф в его присутствии начинал мыслить философскими категориями. На широких плечах руководителя сектора был явно не кочан капусты.

— Здесь мы имеем налицо типичное неантагонистическое противоречие, присущее строительству на современном этапе, — раскачиваясь на стуле, продолжал Жебелев. — Для нас, ученых-экономистов, пытающихся охватить щупальцами методических указаний строительство в целом, важен такой порядок счета, чтобы итоговые цифры задела имели положительную динамику. Этого требуют от нас задания по плану научных работ, на это активно нацеливает министерство, этого, наконец, страстно ждут статистики. Так обстоит дело, с одной стороны. Внимай, друг Горацио!

Лешка кивнул и поудобнее уселся на стуле.

— С другой стороны, есть живой и неглупый старший прораб вроде твоего институтского дружка, — Жебелев покосился на развернутую ведомость, — Е. В. Коршунова. Судя по всему, он толково ориентируется в конкретной обстановке собственной стройки. Есть, наконец, битый и мытый плановик из треста…

— Николай Фомич Ряхин, — подсказал Лешка.

— …Николай Фомич Ряхин, который наверняка бескорыстно служит величественному делу развития строительства еще со времен индустриализации народного хозяйства. Эти конкретные товарищи в отличие от наших научных материй заняты делом черновым — они строят. И вот, чтобы двигалось сие нелегкое дело, они несколько модернизируют методику подсчета показателя незавершенного строительства с точки зрения их собственной, как говорится, колокольни. Корректируют ее так, чтобы план им спустили выполнимый, чтобы фонд зарплаты не срезали, чтобы прогрессивку они строителям выплатили. А ведь их еще и со снабжением подводят, и с транспортом, и со средствами механизации. Вот и рассуди, тяжко ли они грешат, если кое-какие резервы прячут от начальства и от бдительного ока статистики?

Лешка вспомнил Коршунова, который не мог достать пятидесятитонный кран, и сказал, что если так посмотреть, то строители, конечно, правы.

— А ты настоял, чтобы Коршунов свои итоговые данные под нашу методику подогнал, — невесело усмехнулся Николай Павлович. — Гениальность, друг Горацио, штука скоропортящаяся. Она быстренько дает запашок, если ее проявлять в оперативном порядке… Ну ладно, что еще есть?

Лешка доложил о цифрах и документах, добытых в очередном командировочном вояже. Шеф просмотрел бумаги и рассортировал их в папки по разделам тематики.

— Тут я еще один камуфлет для интереса выписал, — Лешка подал руководителю сектора листок с данными фактических затрат по монтажу тяжеловесных железобетонных колонн и подкрановых балок.

Шеф взял листок и вскинул на Утехина глаза:

— Копаешь все потихонечку?

— Копаю, Николай Павлович, — признался Утехин, выдержав пристальный взгляд шефа. — Разобраться же надо.

Сомнения в правильности теоретической концепции по применению железобетона, зародившиеся в душе, младший научный сотрудник выражал в своеобразной форме. Вот уже с полгода при сборе материалов он по собственной инициативе выискивал необходимые документы и подсовывал их шефу.

Жебелев документы принимал, но высказывать по ним собственное мнение воздерживался.

Однажды Лешка попытался было начать прямой разговор, но Николай Павлович лишь непонятно усмехнулся и сказал младшему научному сотруднику, что самое вредное в науке — это преждевременные сенсации.

— Вы, Леша, почаще вспоминайте про снежного человека, — ядовито прибавил Жебелев.

Утехин проглотил пилюлю и больше о собственных сомнениях не заговаривал. Но упрямо продолжал разыскивать в поездках подходящие бумаги и подкладывать их шефу. Лешка знал, что любое открытие начинается с накопления фактов.

— Любопытно, — сказал Николай Павлович, внимательно просматривая цифры. — Весьма любопытно… Вот, оказывается, какие дополнительные затраты вылезают на монтаже.

— Они еще вдобавок за полтораста километров эти махины возят. Водитель жаловался, что машины за полгода от таких бандур гробятся… Это ведь тоже не учтено… Между прочим, в трех километрах от Грохотова имеется кирпичный завод. Строили его там с умом, с дальним прицелом. А проектанты весь объект в сборном железобетоне дали. Законсервировали завод… Это тоже надо на затраты по сборному железобетону отнести. Хвостик приличный вытягивается, если все собрать.

— Приличный, — согласился шеф и внимательно поглядел на младшего научного сотрудника. — У тебя, Леша, весьма неплохая научная интуиция.

Если слова о гениальности были обычной подковыркой руководителя сектора, на которые тот был щедр, то признание научной интуиции прозвучало явной похвалой.

— У Коршунова вдобавок мощного крана нет. Без него как эти фиговины монтировать?.. Ругается он, Николай Павлович.

— Ругается? — переспросил Жебелев и улыбнулся. — Видать, добряк твой приятель, если только ругается…

Когда Лешка уходил из кабинета, то, прикрывая дверь, он умудрился подсмотреть, что шеф сунул принесенный им листок в черную дерматиновую папку без надписи.

Директор научно-исследовательского института Василий Петрович Бортнев носил очки в золоченой оправе, был трудолюбив, интеллигентен и добр душой. Поэтому жизнь его была изнурительной и беспросветной.

Разноликий, как африканская фауна, коллектив вверенного ему института требовал чудовищных и неустанных забот.