Безусловно, будут люди, которые скажут, что раз в доисторические времена произошел сдвиг от модели партнерства к модели господства, то общество к нему смогло приспособиться. Однако довод, что раз что-то произошло, значит оно послужило эволюции, несостоятелен — как ярко показывает нам пример динозавров. Во всяком случае, с точки зрения эволюционных критериев срок культурной эволюции человечества слишком короток, чтобы выносить окончательный приговор. Реальная проблема состоит в том, что с учетом нашего нынешнего высокого уровня технологического развития модель господства в социальной организации оказалась негибкой и плохо согласующейся с таким развитием.

Поскольку, похоже, модель господства исчерпала все ресурсы своего дальнейшего развития, многие мужчины и женщины сегодня отказываются от вековых принципов социальной организации, включая традиционные сексуальные роли партнеров. Для множества других эти изменения являются лишь сигналом того, что система сломалась, что грядет хаос, которого надо избежать во что бы то ни стало. Однако именно потому, что мир, который мы знали, меняется так стремительно, все больше и больше людей во все новых частях этого мира прозревают, чтобы увидеть наличие иных альтернатив.

В исследовании, из которого выросла «Чаша и Клинок», широко применялось то, что социологи называют поведенческим анализом. Это не просто изучение того, что было, есть или может быть, но также и размышления, как мы можем наиболее эффективно повлиять на культурную эволюцию. Дальнейшая часть введения предназначена в первую очередь для читателя, который хотел бы побольше узнать о самом исследовании, остальные читатели могут прямо перейти к главе I, чтобы, возможно, вернуться к этому разделу позднее.

До сих пор большинство исследований культурной эволюции сосредотачивались прежде всего на поступательном движении от более простых к более сложным уровням технологического и социального развития. Особое внимание уделялось радикальным технологическим сдвигам, таким как изобретение земледелия, индустриальная революция или, совсем недавно, переход к постиндустриальной или ядерно-электронной эре. Этот аспект развития безусловно имеет важные социальные и экономические последствия, однако он все равно остается лишь частью человеческой истории.

Другую часть истории составляет иной тип движения: сдвиги в социальной организации либо к модели партнерства, либо к модели господства. Как уже указывалось, центральный тезис теории культурной! эволюции весьма неодинаков в обществах партнерства и в обществах господства.

Эта теория частично основана на важном различении, которое далеко не всегда учитывается. Дело в том, что термин «эволюция» имеет два значения. В научном употреблении он характеризует биологическую и, в расширительном смысле, культурную историю видов живых существ. Однако эволюция употребляется также и в оценочном смысле, как синоним прогресса: движения от низших к высшим уровням.

На самом деле, даже технологическая эволюция не была прямым поступательным движением от низших к высшим уровням. Скорее, это был процесс, отмеченный масштабными отступлениями, как греческий Темный век или средние века. Тем не менее, похоже, что доминантой процесса всегда оставалось стремление к большей технологической и социальной сложности. Можно также отметить и стремление человека к высшим целям: истине, красоте и справедливости. Однако варварство, жестокость и воинственность, которые отличают зафиксированную историю, слишком явно демонстрируют, что и к этим целям движение не шло по прямой. Как показывают факты, которые мы проанализируем ниже, и здесь тоже можно говорить о масштабных регрессиях.

Собирая факты, составляя таблицы, проводя эксперименты, занимаясь социальной динамикой, я смогла свести воедино открытия и теории социальных и естественных наук, касающиеся самых разных областей. Два источника оказались наиболее полезными: недавние труды феминисток и новые научные представления о динамике изменений.

Представления о том, как формируются, живут и изменяются системы, быстро распространяются и утверждаются в самых различных отраслях науки.

Этому способствуют, в частности, работы таких ученых, как нобелевский лауреат Илья Пригожин и Изабель Стенджерс — в химии и общей теории систем, Роберт. Шоу и Маршалл Фейгенбаум — в физике, Умберто Матурана и Франсииско Варела — в биологии. Возникающая теория и соответствующие ей факты иногда отождествляются с понятием «новой физики», популяризированным такими книгами, как «Дао физики» и «Поворотный пункт» Фритьофа Капра. Ее называют иногда также теорией «хаоса», поскольку, в первый раз в истории науки, она сосредоточивает внимание на внезапных и фундаментальных изменениях — изменениях того рода, которые наш мир начинает ощущать на себе все сильнее.

Особый интерес представляют новые работы, посвященные эволюционным изменениям в биологии и палеонтологии, принадлежащие таким ученым, как Вильмош Чаньи, Найло Элдредж, Стивен Джой Гоулд, а также публикации Эриха Янча, Эрвина Ласло, Дэвида Лои о значении теории «хаоса» для культурной эволюции и социологии. Это ни в коем случае не означает, что культурная эволюция человечества тождественна биологической эволюции. Однако, хотя между общественными и естественными науками существуют важные различия и при изучении социальных систем необходимо остерегаться механистического редукционизма, тем не менее между ними есть и важные черты сходства относительно того, как изучаемые ими системы изменяются и самоорганизуются.

Все системы сохраняют себя посредством взаимодействия критических точек системы, укрепляющего каждую из них. В силу этого теория культурной трансформации, изложенная в данной книге, и теория «хаоса», которую разработали специалисты в области естественных наук и теории систем, являют поразительное сходство, описывая то, что происходит (и что может вот-вот снова произойти) в критических для системы точках разветвления, или бифуркации, когда может стремительно трансформироваться система в целом.

Например, Элдредж и Гоулд утверждают, что эволюция — это не столько непрерывное поступательное движение вверх, сколько длинные периоды равновесия, когда никаких существенных изменений не, происходит, прерываемые эволюционными точками разветвления, или бифуркации, когда возникают новые виды да периферии или границе зоны обитания родительских видов. И хотя отчетливо заметны различия между ответвлением новых биологических видов и сдвигом от одного типа общества к другому, мы увидим поразительное сходство между моделью «периферийных маргиналов», предложенной Гоулдом и Элдреджем, и концепциями других теоретиков «хаоса» и эволюции, с одной стороны, и тем, что происходило и, кажется, сейчас снова происходит в культурной эволюции.

Вклад феминистских исследований в интегральное изучение культурной эволюции, охватывающее все протяжение человеческой истории, равно как и обе половины человечества, более очевиден: они содержат те данные, которые отсутствуют в традиционных! источниках. По сути дела, переоценка нашего прошлого, настоящего и будущего, предпринятая в данной книге, была бы невозможна без трудов таких мыслительниц, как Симона де Бовуар, Джесси Бернард, Эстер Боусрап, Гита Сен, Мэри Дейли, Дейл Спендер, Флоренс Хоу, Нэнси Ходороу, Адриенн Рич, Кейт, Миллетт, Барбара Гелпи, Элис Шлегель, Аннетт Кюн, Шарлотта Банч, Кэрол Крайст, Джудит Пласкоу, Кэтрин Стимпсон, Розмари Рэдфорд Рузер, Хейзел Хендерсон, Кэтрин Маккиннон, Вильма Скотт Хайди, Джин Бейкер Миллер, Кэрол Джиллиган, и список этот далеко не полон. Этот корпус данных начал складываться еще со времен Афры Бен в семнадцатом столетии и даже еще раньше, но окончательно выделился и оформился лишь в последние два десятилетия. Сложившаяся на его основе концепция ученых-феминисток открывает, подобно теории «хаоса», новые горизонты для науки.

Будучи совершенно различного происхождения (одна из традиционно мужской науки, другая — из совершенно иного, женского опыта и мировоззрения), феминистская теория и теория «хаоса» имеют много общего. Официальная, традиционная наука все еще подчас смотрит на обе дисциплины как на некую таинственную активность на самой грани, или уже за нею, допустимого в науке. Делая акцент на трансформации, эти два направления мысли отражают растущее понимание того, что нынешняя система распадается и что мы должны найти путь к совершенно иному будущему.