Ему страстно захотелось смыть грязь прямо сейчас, не дожидаясь разрешения фрейзера, тем более, что по всем прикидкам на корабле наступил час Вечернего Омовения. И, недолго думая, он сбросил пропыленную одежду.

Только проточная вода, нагретая до среднесуточной температуры Единоутробного Океана, способна принести кахоуту столько блаженства. Тэйтусу казалось, что он всей кожей ощущает, как струи воды уносят невзгоды и лишения. Потом он долго лежал, размякши, и перебирал в памяти события последних дней. А не сделал ли он роковой ошибки, согласившись на эту авантюру? Чтобы там ни было, а он скрывался на родине, где каждый камень, каждое дерево были родными. Пусть его преследовали глупцы, но они были кахоутами. А что его ждёт у Молекулярного Экрана? Искусственный планетоид Зет-03? Что ни говори, как ни уговаривай себя, но его экипаж состоит из граждан Содружества, значит, Тэйтусу придётся принять их сторону, а предателем он никогда не был. Правда, Змея не раз намекал, что люди по своей сущности те же кахоуты, но всё же… И потом, во весь рост встаёт проблема весьма преклонного возраста: столь круто менять жизнь может позволить себе такой молокосос, как Шарби, у которого впереди еще множество сезонов, но не Тэйтус, годящийся ему даже не в деды, а в прадеды. Святой Цукеш, подай какой-нибудь знак, что неизвестность, клубящаяся впереди, будет благосклонна к изгнаннику…

Но никакого знака под убаюкивающие объятия включенного псевдоприбоя не последовало. Либо святой проигнорировал обращение, либо не владеет азами прогностики. В любом случае решать придётся самому. Придя к такому выводу, Тэйтус включил ливневую стену.

Отряхиваясь, как выскочивший из реки злопоух, Тэйтус попрыгал на мохнатом водоотталкивающем коврике, растёрся гигиенической лентой и с трудом влез в форму, которую ему презентовал фрейзер. К своему сожалению, он должен был признать, что сезоны, проведённые в опале, и просто сезоны, которых у него набралось побольше, чем у Тедля Ноха, не способствовали стройности фигуры.

— Эх, — сказал с досадой астроном, — придётся сесть на диету, иначе ни в какие габариты не вписаться!

Он придирчиво оглядел свой силуэт в туманном овале встроенного зеркала, остался им крайне недоволен и отправился в уголок Вечернего Отдохновения, где прилёг на диванчике, обитом кожей рукокрылого легкомысла, зарылся носом в подушку, набитую его же подшерстком, прикрылся плащом и забылся беспечным сном до прихода своего покровителя, который вернулся лишь перед часом Единодушия, предшествовавшим первой вахте.

— Как себя чувствуете, господин ревнитель? — поинтересовался Шарби с порога.

— Вот малость прилёг отдохнуть, — виновато щурясь, признался Тэйтус, — и сам того не ожидая, провалился в забытье…

— Это хорошо, — неожиданно похвалил фрейзер, — что вы выспались. Ночь нам предстоит не просто беспокойная, а беспокойная втройне, если не сказать больше.

Каюта фрейзера первого ранга преподобного Тедля Ноха располагалась на той же палубе, что и скромное жилище командира лазутчиков. Шарби Унц пригладил волосы, оправил форму и решительно постучал в звуковую мембрану. Три чётких удара, именно так должен стучаться старший офицер, собираясь войти в каюту другого старшего офицера в неслужебное время. Младший офицер стукнул бы два раза, а рядовой состав стучать вообще не имеет права, а обязан поскоблить мембрану ногтем.

Некоторое время ответа не было; лазутчик чётко представлял, как пожилой ревнитель, бормоча: «И кого это святой Цукеш послал на ночь глядя», — спешно наводит на столе рабочий беспорядок, долженствующий показать незваному гостю, что ревнитель имперских стандартов и в неуставное время стоит на посту, денно и нощно лечась о моральном и идеологическом облике экипажа.

Наконец лепестки диафрагмы убрались в окантовку входа, и фрейзер мог заглянуть в открывшийся проход.

Ревнитель Тедль Нох, облик которого Шарби Унц успел изучить до мельчайших подробностей, сидел за столом, держа в руках баллончик, заправленный чернилами певчей каракатицы. Всем видом он показывал, что его оторвали от работы — сочинения завтрашней проповеди, которой, конечно, придаётся особое значение, ведь это первая проповедь нового ревнителя, произнесённая не на стационарной орбите, а в условиях боевого похода.

— Разрешите войти, достопочтимый Нох?

Ревнитель сделал приглашающий жест:

— С кем имею честь?

Фрейзер переступил комингс и склонил голову:

— Шарби Унц, командир корабельных лазутчиков.

Диафрагма сомкнулась за его спиной.

Тедль Нох демонстративно повертел чернильный баллончик.

— Итак…

— Ваше Здравомыслие, я только недавно вернулся из города и мог бы подождать до завтра, но сразу поспешил к вам. У меня донесение.

— Донесение? — переспросил Нох, поджимая губы.

— Так точно, господин ревнитель. И не просто донесение, а донесение закрытого доступа.

Корабельный идеолог побарабанил пальцами по столешнице:

— Интересно, интересно.

Впрочем, любому было ясно, что ничего интересного он услышать не ожидает: наверняка кто-то из нижних чинов не отдал честь портрету Светозарной Особы, а, может быть, даже сделал неприличный жест в его сторону. Да, конечно, факт крайне прискорбный и вполне достойный закрытого доступа, но желательно было бы передать его в подглядку-подслушку, это скорее дисциплинарный проступок, хотя может проходить и по идеологической части. Ну-ну, давай, фрейзер, стучи на подчинённых, возможно, это зачтется! А может и нет…

Шарби Унц помялся, всем видом показывая, что волнуется и не знает, с чего начать.

— Ну же, господин фрейзер, не тяните когтемера за хвост! Вы же видите, я крайне занят.

— Да-да, сейчас, — Шарби Унц, очевидно, справился с волнением. — Дело в том, что я вышел на хорошо законспирированное ядро подпольного общества.

— Несанкционированных употребителей грёзовызывающей влаги? Составителей запрещённых букетов? Любителей смотреть в ночное небо по чётным числам? — перечислил Тедль Нох. Всё в его облике показывало, что ни в какое подпольное общество он не верит и не позволит себя разыграть или, того хуже, использовать в каких-то корыстных целях.

— У нас на борту свили гнездо питомцы Змеи, — сказал офицер тихо. Словно боялся, что упомянутые питомцы могут услышать.

У Тедля Ноха задергалось веко.

— Питомцы Змеи? Вы уверены, фрейзер, что это не ваши фантазии? Заговорщики в элитном подразделении имперской армии?! И подглядка-подслушка, по-вашему, ни о чём не догадывается?

— Абсолютно уверен. Номинально мы не занимаемся слежкой за членами экипажа, но я не был бы главным корабельным лазутчиком, если бы не следил за всем, что происходит вокруг.

Веко никак не могло успокоиться.

— Ах да, вы же начальник военной разведки! — на лице ревнителя отобразилась озабоченность, густо замешанная на недоверии.

Не нужно быть телепатом, чтобы понять, о чём в эту минуту размышляет корабельный идеолог. Как известно, военная разведка традиционно недолюбливает сотрудников сыска. Тогда понятно, почему фрейзер пришёл к нему: идеологи тоже частенько конфликтуют с подглядкой-подслушкой. Значит, заговор на корабле действительно имеет место. Или же он столкнулся с тонко продуманной интригой… В любом случае, действовать нужно решительно, но аккуратно.

— Конечно, конкретных имен вы назвать не можете? — спросил Тедль с безнадёгой в голосе.

— Они скрывают свои лица, — подтвердил фрейзер. — Но… — он сделал многозначительную паузу, — я не был бы хорошим командиром своих лазутчиков, если бы не был хорошим лазутчиком.

— Вы их выследили?

— Да, я их выследил. Это было трудно. Но теперь я знаю имя по меньшей мере одного из заговорщиков. Более того, это один из руководителей преступного общества, офицер, а не просто канонир при плазменных лучемётах…

— Почему вы не обратились напрямую в подглядку-подслушку…

— …а взял и заявился к вам? — с полуслова подхватил мысль ушлый командир лазутчиков. — Всё очень просто. С нашей тайной канцелярией вести совместные дела себе дороже, они всегда хотят поставить верхнее «до» солирующей каракатицы себе в заслугу! А вы, господин Нох, человек новый, но, как я слышал, со связями, и, если наше общее дело выгорит, надеюсь, замолвите за меня словечко. Честно говоря, идеологам я доверяю больше, нежели соглядатаям.